Читаем без скачивания Грехи наши тяжкие - Геннадий Евтушенко

И вот теперь он сидит на обочине и смотрит на взлетающие самолёты. Один из них увозил его счастье. А как всё начиналось? Память быстро открутила назад двадцать три года. Он сидел тогда на партсобрании и, как обычно, читал книжку. Терпеть не мог он эти собрания и пустопорожнюю болтовню. Не слушал штатных ораторов, считал собрания потерей времени, но это был безусловный атрибут того, советского бытия. В тот день, не успел он прочесть и пару страниц, как ему передали записку из приёмной. Содержание было кратким: «А. С. срочно к телефону». Что бы это могло быть? Долго он голову не ломал. Срочно, так срочно. Поднял голову, поймал взгляд председателя собрания, жестами показал ему: «Одна минута, к телефону», писать записку в президиум с просьбой отпустить на минуту не имело смысла. Председатель согласно кивнул, Алексей тихонько пробрался к боковому проходу и на цыпочках вдоль стены проскользнул к выходу. Рита, секретарь ректора, ожидала его с трубкой в руке.

– Там какой-то генерал строгий, говорит, срочно Сидорова к телефону. Срочно! Ну, вот я и решилась вас с партсобрания вызвать.

Лёшка улыбнулся.

– За то, что с партсобрания вызвала, спасибо, развеюсь, ну а с генералом разберёмся. Он назвался?

– Да, только слышимость плохая, я фамилию толком не разобрала. Не то Юрин, не то Юркин, какая-то такая.

Но Лёшка и без неё уже понял, кто звонил: его давний, ещё с детства, друг Толька Юрьев. С первого класса они сидели за одной партой, были не разлей вода. Вместе гоняли мяч во дворе, бегали на речку, а потом и на свидания. Бывало, влюблялись в одних и тех же девчат, ссорились, мирились. У обоих не было ни братьев, ни сестёр, они сами были как братья, а может быть, и больше, чем братья. По окончании школы судьба развела их: Юрьев поехал в мореходку – мечту своего детства, а Лёшка поступил в институт здесь же, в Москве. Долгие годы они виделись лишь изредка, когда Анатолий приезжал в отпуск. Он стал моряком-подводником и всё скитался по морям-океанам, а потом военная судьба возвратила его в родные пенаты, домой, в Москву, в академию. Друзья вновь стали неразлучны. Оба женились и теперь дружили семьями. Юрьев нередко звонил Алексею в рабочее время и, если трубку брал не Сидоров, срочно просил его к телефону, представляясь генералом или адмиралом. Лёшка сердился.

– Нужно быть, а не казаться!

Юрьев парировал:

– Скучный ты человек, Сидоров! Как и твоя фамилия. Был бы, в конце концов, хотя бы Сидор[1]! Это я понимаю. Нужная вещь! А то Сидоров! Очень уж ты правильный! Всё знаешь: что хорошо, что плохо. Что полезно, что вредно! Например: мясо – вредно!

Лёшка сердился.

– Ну что ты хреновину гонишь?

– Ладно, малый назад. Насчёт мяса погорячился. Но жить надо веселее. В этой жизни и показаться иногда не грех. И вообще – для тебя же стараюсь! Представляешь: тебе адмирал звонит, а ты берёшь трубку и говоришь: «Привет, Толян!» Разговариваешь, как с равным! А то и послать можешь! А товарищи по работе слышат, как ты разговариваешь с адмиралом, и что думают? Я ж тебе авторитет поднимаю! Да и к телефону тебя звать – бегом бегают! Так что ты мне за это генеральско-адмиральское шоу ещё должен! А адмиралом я всё равно буду, не волнуйся, дай срок.

Поэтому-то Алексей сразу и понял, кто звонит. Но Толька сейчас далеко, на Тихом океане. У них там ночь. Что бы это могло быть?

Он взял трубку, нарочито серьёзным голосом сказал:

– Сидоров. Слушаю.

– Слушай, Сидоров, – сказала трубка, – собирайся быстрей и дуй в роддом. Ленка родила. Дочку.

Лёшка обалдел.

– Как родила? Рано же ещё?!

– Рано, рано! Никто и не ожидал! А она взяла и родила! Семимесячную. Лиза её в роддом отвезла, думала – на сохранение, а она – бах – сразу и родила!

– А ты откуда знаешь? Я здесь – и не знаю, а ты знаешь.

– Да какая разница, откуда я знаю? Ну что ты телишься? Это я фиг знает где, а ты в Москве! Бери Лизу, она, небось, тоже не знает, что подруга уже мамой стала, и жмите к Ленке, всё узнаете, что там да как, а утром я тебе позвоню, расскажешь. Всё, давай.

И он отключился. Лёшка даже поздравить его не успел. Вот дела, так дела. Все, конечно, знали, что Лена беременна, ждали её ребёнка, но срок-то ещё не наступил! Вроде всё протекало нормально, ничего не предвещало досрочных родов. Правда, Юрьевы были женаты уже три года, а детей всё не было. Врачи говорили, что у обоих со здоровьем всё в порядке, но всё было, как было. А месяцев семь тому назад, когда они в очередной раз завалились вчетвером в «Славянский базар» и начали заказывать выпивку, Лена вдруг говорит:

– Мне белого сухого.

Ну, сухого так сухого. Заказали, а когда официант отошёл, Толя нежно так, по-отечески, спрашивает жену:

– Ты здорова? Может, и в ресторан мы напрасно пошли?

Дело было в том, что их компания, и мужчины, и женщины, прочим напиткам предпочитала водку.

Поэтому-то неожиданное заявление Лены и озадачило присутствующих. А Ленка обвела всех своим вечно загадочным взглядом и спокойно так сказала:

– Здорова-то я, здорова, но, кажется, немного беременна.

Какое-то время все сидели с открытыми ртами и смотрели на неё. Неужели? Неужели свершилось? Первым вышел из оцепенения будущий отец. Огромный Юрьев шумно отодвинул стул и бросился к жене. Оббежал вокруг стола, склонился к ней, обнял своими огромными ручищами так, что Лена сразу потонула в его объятиях, счастливо улыбнулась, зажмурилась и пропищала оттуда, изнутри, из Юрьева:

– Ну, отпусти, теперь со мной нужно нежно обращаться, осторожно. Беречь и лелеять. Пылинки сдувать. Заботиться и всё для меня делать. А я тебе за это сына рожу.

– Ладно, – сказал Юрьев, – я с тебя и так пылинки сдуваю. Один раз в день. Теперь буду чаще. Потом сел на место.

– Неужто правда? Дождались. Напьюсь. Сегодня обязательно напьюсь. И вас приглашаю. А ты, – это уже к жене, – один глоток. Ещё родить надо! Так что пей поменьше, ешь побольше – сына кормить надо!

Они еле дождались, когда принесут выпивку, и тут же Юрьев заказал ещё. Выпили по первой без закуски, а потом и напились – будь здоров. Только Ленка за весь вечер один глоток из своего бокала отпила, а остальное время смотрела на них своими огромными счастливыми глазищами, молчала и не останавливала весёлую пьющую компанию.

Все эти семь месяцев Толя её буквально на руках носил, написал ей распорядок дня, повесил его на видном месте, как на корабле, и требовал неукоснительного соблюдения. Заваливал свою любимую овощами, фруктами и цветами, сам убирал квартиру, мыл посуду и даже гладил.

Лена чувствовала себя хорошо, беременность переносила легко, почти без токсикоза, во всём слушалась мужа, рекомендации врачей выполняла неукоснительно, и вот на тебе – семимесячная, да ещё девка!

На партсобрание Алексей и не подумал возвращаться. Позвонил Елизавете, сообщил ей новость, договорился о встрече и полетел в роддом.

Никуда их, конечно, не пустили. Ни Лену, ни ребёнка они не увидели, только узнали, что роды прошли нормально, мать и дитя здоровы. Написали Лене записку, передали цветы, потусовались под окнами и пошли отмечать событие.

Лёшка вспомнил, как тогда ходил каждый день к роддому, как увидел первый раз в окне второго этажа бледное, но счастливое Ленкино лицо и крохотную Танюшку, как забирал молодую маму с дочкой из роддома, как бурно отмечали они это событие. Правда, имени тогда у ребёнка ещё не было. Толька почему-то решил, что будет обязательно мальчик, как Лена и обещала, и сама была в этом уверена. Поэтому и имена у них в запасе были только мужские. Анатолий хотел назвать сына Сергеем, по своему отцу, Лена – Юрием. Алексей сказал, что ему всё равно – вы родители, вы и решайте, а он ребёнка с любым именем любить будет. Только Лиза сказала:

– Не спешите, ребята, с именем – родится-то девушка.

Толька рассердился.

– Типун тебе на язык!

Но Лиза как в воду глядела, девка и родилась. А Толька совсем не расстроился:

– Девка так девка! Ещё больше любить буду. Представляешь, – говорил он Лёшке, – хорошенькая такая будет! В коротком платьице, ножками топ-топ-топ…

А вырастет – мужики с ума сходить будут! А пацан – следующим заходом. Какие наши годы!

Следующего, правда, не случилось. Зато дочка удалась на славу. А имя Алексей ей дал. Дискуссии по поводу имени продолжались не один день. Родители Лены надеялись на имя бабушки – Лениной мамы, но деликатничали. Второй-то бабушки не было и им казалось, что в память о ней Анатолий захочет дать новорожденной имя своей мамы. А Толя с Леной не хотели их обижать и имя дать нейтральное. Но попробуй выбери!

Перебрали вместе с Лизой кучу имён – всё не то. Лёшка долго молчал, потом ему надоело это пикирование, и он решительно сказал:

– Ладно, мальчики и девочки, помучились и хватит. Будет Таня.

И все почему-то сразу согласились. Почему Таня? Он помнил, что когда-то в его детстве очень популярной была песня, которая начиналась словами «Татьяна, помнишь дни золотые?». Эти слова завораживали Алексея. В то время песни запрещённых Вертинского и Петра Лещенко записывали на рентгеновских снимках и продавали из-под полы. Дома Алексей эти песни слышать не мог, родители были законопослушны, но у некоторых приятелей такая возможность была, и Лёшка слушал их с замиранием сердца. Автора «Татьяны» Лёшка не знал, но песня в душу ему крепко запала. Может быть потому, что очень уж красиво под гитару пел её Алька Золотонос – жил в одном дворе с Лёшкой такой великовозрастный парень. Летними вечерами, возвращаясь со свидания, он выносил во двор гитару, садился в палисаднике на лавочку и пел романсы. Пел он, как говорится, с душой. Здесь были «Журавли», «Татьяна», «Как в нашу гавань заходили корабли», «Брызги шампанского» и другие песни того же репертуара. Вся дворовая пацанва собиралась вокруг Альки и с замиранием сердца слушала его. Многие из этих песен в другом месте услышать было просто невозможно. Лёшке больше всего нравилась «Татьяна». И когда Алькин репертуар заканчивался, он неизменно просил его ещё раз спеть «Татьяну». И Алька пел. Песня завораживала Алексея, романтическая его душа туманила глаза, он отворачивался от ребят, пытаясь скрыть наворачивающиеся слёзы, а воображение рисовало необыкновенно красивую Татьяну, с длинными распущенными волосами и грустными глазами. Был он парнем мечтательным, сентиментальным и ему часто представлялся образ песенной Татьяны в реальной жизни. Он любил её, жалел, мысленно разговаривал с ней, и вообще мечтал встретить такую Татьяну и прожить с ней всю жизнь. Само это имя казалось ему загадочным и романтичным. Интересно, что в жизни у него не было ни одной знакомой Татьяны. Может, родители в те годы редко называли так своих дочерей? Наверное, для него это было и к лучшему. А то попалась бы Алексею какая-нибудь знакомая Татьяна, да совсем не такая, какой он себе представлял девушку с этим именем, и пропала бы вся магия и имени, и образа. Но не попалась. В дальнейшем, боясь разочарований, он сторонился девушек и женщин с таким именем. И вот на тебе – случай. Поэтому до какого-то момента Лёшка и не принимал участия в выборе имени новорождённой. Но с самого начала знал, что звать её будут Таней. Так всё и случилось. После очередной жаркой, но неудачной дискуссии по поводу имени новорожденной, он сказал: