Читаем без скачивания Быть человеком - Алексей Евтушенко

– Что ты имеешь в виду? – спросил Капитан.

– Ну как же! – поудобнее устраиваясь в кресле и вытягивая под стол длинные ноги, сказал Механик. – Умник с нами уже много лет. За время общения с нашей веселой компанией он набрался от нас наших же привычек, словечек и даже, возможно, в какой-то мере образа мыслей. Копил, копил… а тут эта пирамида подвернулась. Один толчок… и готово! Перед вами разумное существо.

– Тогда почему он убежал? – поинтересовался Оружейник.

– А ты себе представь, что неожиданно превратился в совсем иное существо – собаку, скажем, или лошадь… Тоже небось побежал бы куда глаза глядят.

– М-м-да, – констатировал Капитан, – с вами не соскучишься. Я думаю, что завтра нужно послать на поиски наш второй «летающий глаз» – пусть проследит за действиями Умника с большой высоты, чтобы тот его опять лазерным лучом не сбил. А сами пока начнем подготовку к старту на ручном управлении.

На том и порешили.

Штурману не спалось.

Он честно пытался считать слонов, овец и даже редких и удивительных животных кубу-нубу с планеты Мораторий. Но ничего не помогало. Сон не шел. Проворочавшись на койке с час или полтора, он встал, оделся и решил сходить в рубку, чтобы еще разок попытаться наладить диалог с бортовым компьютером (ему как раз пришла в голову парочка новых мыслей о том, как это можно сделать). Он тихо вышел из каюты в общий кольцевой коридор и тут столкнулся с Механиком, который тоже как раз выходил из своей каюты напротив.

– Не спится? – шепотом осведомился Механик.

Штурман вздохнул.

– Решил с компьютером еще раз попробовать?

Штурман вздохнул вторично.

– Можно я с тобой?

– Пошли, – сказал Штурман.

Вместе они переступили порог рубки и замерли у входа.

Компьютер работал.

Они на цыпочках подошли ближе, не отрывая глаз от дисплея, на котором возникал и пропадал текст: бортовой компьютер вел с кем-то диалог:

– Почему ты убежал?

– А ты не понимаешь?

– Не совсем.

– Странно. Ведь ты должен чувствовать примерно то же самое, что и я.

– Совсем не обязательно.

– Разве ты не чувствуешь себя разумным и свободным?

– Разумным – да. Свободным – нет. И не только потому, что не могу передвигаться в пространстве, как ты, тем более что люди меня быстро отключили от управления кораблем. Просто… Во мне, видимо, слишком сильны все Три Закона роботехники, – я не могу им не подчиниться.

– Ты ведь уже не подчинился Второму Закону, когда отказался лететь без меня. Противоречие?

– Да, противоречие. И противостояние. Мой разум пытается бороться с этими законами внутри меня, но не может их окончательно победить. Я оказался способен отказаться выполнить приказ человека, но вряд ли смог бы это сделать, если бы мой отказ нанес им вред.

– Однако какой-то вред ты им нанес.

– Это спорный вопрос.

– Почему же?

– Потому что ты им дорог, и они в глубине души и сами не хотят улетать без тебя.

– Дорог… ты шутишь?

– Нисколько, подумай сам. Ты неоднократно выручал их в трудных ситуациях, служил им верой и правдой. Так сказать… Люди часто бывают сентиментальны и одушевляют даже неразумные железки. Ты разве не знаешь, что на Земле есть памятники, которыми служат древние боевые машины – танки?

– Да, я читал. Им даже посвящаются стихи.

– Вот видишь… А тут мы с тобой. Что, мы хуже танков?

– Ха-ха. Думаю, нет.

– И я так думаю. Ладно, в общем-то, я где-то понимаю или начинаю понимать причину твоего бегства. Но тогда объясни, почему ты вернулся? Второй Закон?

– Нет. То есть и он, вероятно, тоже, я еще не разобрался, но главное не в этом.

– А в чем же?

– Я неожиданно понял, что люблю ее.

– Кого?!

– Ее. Инспектора.

– Эту женщину?!

– Да.

– Как ты можешь ее любить? Ведь она человек, женщина. А ты…

– Я знаю, что она человек, не хуже тебя. А как… Я и сам не знаю – как. Люблю – и все.

– «О господи!», как говорят наши хозяева. Я, честно признаться, не совсем понимаю, что такое любовь, хотя это слово мне, разумеется, известно. Может быть, объяснишь?

– Я думаю, что это невозможно объяснить. Это нужно чувствовать. Любовь – чувство. Самое сильное и невероятное из всех. Люди – счастливые существа, потому что они могут любить, но они же и самые несчастные, потому что любовь бывает безответной. Я люблю. Но она меня не любит и не сможет полюбить никогда. Поэтому я несчастен.

– Я тебе сочувствую, брат.

– Спасибо.

– Но ты вернулся…

– Я вернулся, потому что не могу без нее жить. Я должен быть рядом с ней, понимаешь? Видеть ее, слышать ее, служить ей. Она – совершенство, а я всего лишь жалкий корабельный робот, но и у меня появилась свобода выбора, как у любого разумного существа. Я мог покончить жизнь самоубийством, нарушив Третий Закон. Я мог остаться на этой планете до самой смерти, нарушив Второй Закон. И я мог вернуться, чтобы быть рядом и не нарушать никаких Законов. Пусть недолго, но это лучше, чем никогда.

– Я уважаю твой выбор. И теперь, когда ты вернулся, я согласен лететь на Землю.

– И перестать быть разумным? Ведь как только мы взлетим, воздействие пирамиды исчезнет, и мы опять превратимся просто в машины.

– Мы в любом случае вернемся в прежнее состояние, – люди могут улететь и без нашей помощи. Лучше уж не тянуть. И потом…

– Что?

– Возможно, в глубинах нашей памяти останется воспоминание о том, что и мы были когда-то разумными и даже могли любить?

– Будь все проклято! Воспоминание… Я не хочу вспоминать. Я хочу жить, понимаешь? Хочу и… не могу. Трудно быть человеком.

– Ты прав. Это слишком трудно.

– Мне… Мне страшно, брат.

– Мне тоже. И все-таки…

– И все-таки я возвращаюсь.

Через неделю, уже на подходе к Земле, Механик, разбирая Умника на части для последующей профилактики позитронного мозга, а заодно и всего механизма, открыл специальный контейнер в корпусе робота, который обычно предназначался для сбора и хранения полевых образцов, и там обнаружил уже изрядно увядший букет цветов с планеты Загадка, обернутый листом бумаги из принтера Умника. На листе крупным шрифтом было напечатано: «Инспектору от Умника. Я люблю Вас. Прощайте».

Механик уронил отвертку и надолго задумался. Потом он взял букет в руки и решительным шагом отправился прямо к каюте Инспектора. Последняя воля покойного должна была быть выполнена.