Читаем без скачивания Злой волк - Неле Нойхаус

Позади нее раздался звук клаксона. Ханна очнулась от своих мыслей. Пробка рассосалась. Она извиняющимся жестом подняла руку и нажала на педаль газа. Спустя минут десять она свернула на Хеддерихштрассе и въехала в задний двор здания, в котором располагалась ее фирма. Положив смартфон в карман, Ханна вышла из машины. В городе всегда было градуса на два выше, чем в Таунусе. Жара скопилась между домами и достигла уровня сауны. Ханна поспешила войти в холл, где работал кондиционер, и вызвала лифт. Поднимаясь на пятый этаж, она прислонилась к прохладной стене и стала придирчиво рассматривать свое отражение в зеркале. В первые недели после расставания с Винценцом она выглядела ужасающе удрученной и измотанной, и девушкам-гримершам приходилось пускать в ход все свое профессиональное искусство, чтобы она вновь обрела ту внешность, к которой привыкли телезрители. Но сейчас Ханна находила свой облик вполне сносным, по меньшей мере в сумеречном свете лифта. Первые серебряные пряди она скрывала краской для волос не из тщеславия, а исключительно из-за инстинкта самосохранения. Телевизионный бизнес был безжалостен: мужчины могут иметь седые волосы, для женщин, напротив, они означают постепенную ссылку в послеобеденные программы культурно-кулинарной направленности.

Едва Ханна вышла из лифта на шестом этаже, как из-под земли вырос Ян Нимёллер. Несмотря на тропическую жару на улице, на управляющем компании «Херцманн продакшн» были черная рубашка, черные джинсы и в завершение всего – шарф вокруг шеи.

– Это черт знает что такое! – Нимёллер взволнованно приплясывал рядом с ней и размахивал тонкими руками. – Телефон звонит каждую секунду, а тебя невозможно найти. И почему я узнаю от Нормана, а не от тебя, что ты его уволила до истечения срока договора? Сначала ты вышвырнула Юлию, теперь Нормана – а работать кто будет?

– На лето обязанности Юлии будет выполнять Майке, мы ведь это уже уладили. А потом мы будем работать со свободным продюсером.

– И ты со мной даже ни разу не посоветовалась!

Ханна холодно посмотрела на Нимёллера.

– Кадровые решения – это моя прерогатива. Я наняла тебя, чтобы ты занимался коммерческими делами и развязал мне руки.

– Ах, вот как ты это себе представляешь! – мгновенно обиделся он.

Ханна знала, что Ян Нимёллер был тайно влюблен в нее, или скорее в тот блеск, который она излучала, в том числе и на него как на своего управляющего, но она ценила его исключительно как делового партнера, как мужчина он был не в ее вкусе. Кроме того, в последнее время в его действиях стали проявляться черты хозяина, и ей давно следовало поставить его на место.

– Я себе это не представляю, так оно есть на самом деле, – ответила она еще более холодно. – Я ценю твое мнение, но решения я всегда принимаю самостоятельно.

Нимёллер уже открыл рот для протеста, но Ханна оборвала его движением руки.

– Канал ненавидит такого рода рекламу. Наши позиции пошатнулись, при таком ужасном рейтинге за последние месяцы мне не оставалось ничего иного, как выкинуть Нормана. Если они уберут нас из программы, вы все можете подыскивать себе новую работу. Понятно?

В коридоре появилась Ирина Цидек, ассистентка Ханны.

– Ханна, Матерн звонил уже три раза. И еще чуть ли не все редакции газет и телевидения, за исключением разве что Аль-Джазиры. – В ее голосе слышалась озабоченность.

В дверях кабинетов появились другие сотрудники, и в их поведении она ощутила какую-то неуверенность. Наверняка они обсуждали между собой досрочное увольнение Нормана.

– Встречаемся через полчаса в переговорной комнате, – сказала Ханна, проходя мимо. Сначала она должна перезвонить Вольфгангу Матерну. В настоящий момент она никак не могла допустить никаких неприятностей с каналом.

Она вошла в залитый светом кабинет, расположенный в конце коридора, бросила сумку на один из стульев для посетителей и села за письменный стол. Пока загружался ее компьютер, она быстро просматривала фамилии звонивших, которые Ирина написала на желтом листке. Затем она взяла трубку телефона. Неприятные обязанности она никогда не откладывала на потом. Клавишей быстрого набора она вызвала номер Вольфганга Матерна и тяжело вздохнула. Он ответил через несколько секунд.

– Это Ханна Херцлоз, – сказала она.

– Приятно слышать, что ты еще сохраняешь чувство юмора, – ответил управляющий «Антенне Про».

– Я только что досрочно уволила моего продюсера, так как узнала, что он в течение нескольких лет «причесывал» истории жизни моих гостей, поскольку правда казалась ему слишком скучной.

– И ты этого не знала?

– Нет! – Она вместила в эту ложь все свое возмущение, на которое только была способна. – Я в полной растерянности! Я ведь не могла проверять каждую историю и полагалась на него. Это ведь, в конце концов, его работа! Или была его работа!

– Скажи мне, что это не станет катастрофой, – сказал Матерн.

– Конечно, нет. – Ханна откинулась назад. – У меня уже есть идея, как обернуть его оружие против него самого.

– Что ты собираешься делать?

– Мы все признаем и извинимся перед гостями.

На какой-то момент воцарилась тишина.

– Бегство вперед, – сказал наконец Вольфганг Матерн. – Это именно то, за что я тобой восхищаюсь. Ты не прячешься. Давай поговорим завтра об этом за обедом. Как ты на это смотришь?

Ханна в буквальном смысле услышала, как он улыбнулся, и у нее с сердца упал камень. Все-таки иногда ее спонтанные идеи были блестящими.

Аэробус еще полностью не остановился, но уже защелкали замки ремней безопасности, и люди стали вставать, невзирая на инструкции, требующие оставаться на местах до полной остановки. Боденштайн продолжал сидеть. Ему не хотелось стоять зажатым в проходе и толкаться с другими пассажирами. Он посмотрел на часы и убедился, что успевает. Полет занял пятьдесят четыре минуты, и самолет приземлился ровно в 20.45.

Начиная со второй половины сегодняшнего дня, после двух бурных, хаотичных лет он наконец-то с легким сердцем вновь направил свой жизненный компас на север. Его решение отправиться в Потсдам на процесс против Анники Зоммерфельд и тем самым подвести окончательную черту под всем этим делом было абсолютно правильным. Он чувствовал себя свободным от бремени, которое носил на себе с прошлого лета, нет, собственно говоря, с того самого ноябрьского дня два года назад, когда он понял, что Козима его обманывала. Крах его брака и дело с Анникой полностью вывели его из душевного равновесия и нанесли серьезный ущерб его чувству собственного достоинства. В конечном счете, проблемы его частной жизни лишили его необходимой концентрации, что стало приводить к ошибкам, которых он раньше никогда не допускал. Правда, в последние недели и месяцы он также выяснил, что его брак с Козимой не был идеальным, как он убеждал себя в течение двадцати лет. Слишком часто он отступал и действовал вопреки своей воле ради гармонии, детей, внешнего благополучия. Но это было в прошлом.

Очередь в проходе начала постепенно двигаться. Боденштайн встал, достал из багажного отсека свой чемодан и вслед за остальными пассажирами направился к выходу.

От шлюза А49 к выходу шла целая колонна пассажиров. Он ошибся в указателях, что частенько случалось в этом гигантском аэропорту, и попал в зал вылета. На эскалаторе он спустился вниз, в зал прилета, и вышел на улицу, где его окутал теплый вечерний воздух. Было около девяти. В девять его должна была встретить Инка. Боденштайн пересек полосу для такси и остановился у площадки для временной стоянки. Он еще издалека увидел ее черный «Лендровер» и невольно улыбнулся. Если Козима обещала где-нибудь его встретить, то всегда приезжала как минимум на четверть часа позже, что его ужасно злило. С Инкой было иначе.

Внедорожник затормозил рядом с ним, он открыл заднюю дверь, положил свой чемодан на роликах на заднее сиденье и сел на переднее пассажирское место.

– Привет! – Она улыбнулась. – Хорошо долетел?

– Привет, – Боденштайн улыбнулся в ответ и пристегнулся. – Да, замечательно. Спасибо, что приехала.

– Не за что. Это не проблема.

Она включила сигнал левого поворота, бросила взгляд через плечо и въехала в колонну медленно двигавшихся автомобилей.

Боденштайн никому не рассказывал, зачем он на самом деле ездил в Потсдам, в том числе и Инке, хотя в последние месяцы она стала ему настоящим другом. Просто это дело было слишком личным. Он откинул голову на подголовник. История с Анникой Зоммерфельд, без сомнения, имела одну положительную сторону. Он наконец начал задумываться о самом себе. Это был болезненный процесс самопознания, который заставил его понять, что он довольно редко делал то, что на самом деле хотел. Он всегда уступал желаниям и требованиям Козимы из-за своего добродушия, чистого удобства или, возможно, даже из-за осознания ответственности, но это не играло никакой роли. В конечном счете, он стал скучным соглашателем, «подкаблучником» и тем самым утратил свою притягательную силу. И неудивительно, что Козима, которая мало что ненавидела так, как рутину и скуку, завела роман на стороне.