Читаем без скачивания Орел и Волки - Саймон Скэрроу

— А с какой стати? Вы здесь просто раненые, командир. Нам незачем вас беспокоить.

— Эй, Катон! — Макрон повернулся к соседней койке: — Катон! Ты слышал? Этот малый считает, что каких-то центурионишек вроде нас нет нужды держать в курсе событий. Катон?.. Эй, Катон!

Макрон тихо выругался, быстро огляделся по сторонам, потом схватил свой командирский жезл и потыкал его концом закутанную в одеяло фигуру.

— Ну давай, парень! Просыпайся!

Послышался длинный мучительный стон, потом грубые шерстяные складки раздвинулись, и из глубины образованной ими пещерки появились темные кудри. Их столь бесцеремонно разбуженный обладатель был произведен в центурионы совсем недавно, а до того служил оптионом у своего беспокойного товарища по палате. Будучи всего восемнадцати лет от роду, юный Катон сумел выделиться в глазах командования неоднократно проявленной в боях отвагой, а новый пост получил за находчивость, обеспечившую успешное выполнение одного деликатного и опасного поручения, с каким он и Макрон были посланы во вражеский тыл. Именно там самые ярые и непримиримые враги римлян друиды едва не лишили их жизни. Макрона достали мечом, а Катона главный жрец касты полоснул тяжелым церемониальным серпом, вспоров ему бок. Рана лишь чудом не оказалась смертельной, и не одну неделю провалявшийся в госпитале Катон теперь уверенно шел на поправку, а на еще красный, заживающий шрам посматривал даже с некой толикой гордости, хотя тот адски болел при любом напряжении только что сросшихся мышц.

Веки Катона вздрогнули и поднялись. Он открыл глаза и, воззрившись на Макрона, сонно спросил:

— Что случилось?

Макрон ткнул большим пальцем в сторону раненого, лежащего на носилках.

— Похоже, ребята Каратака снова занялись делом.

— Они охотятся на обозы, — вздохнул Катон. — Должно быть, наши нарвались на их крупный отряд.

— По-моему, это третье нападение за месяц.

Макрон глянул на старшего санитара:

— Верно?

— Да, командир. Третье. Госпиталь переполняется, нам не продохнуть от работы.

Последние слова были произнесены со значением, и оба санитара подвинулись к выходу.

— Мы можем вернуться к своим обязанностям, командир?

— Не так быстро. Сначала скажите, что там вышло с обозом.

— Почем нам знать, командир? Мы занимаемся только ранеными. Слышали, правда, будто бойцы из конвоя до последнего бились за каждую колымагу. На мой взгляд, так это дурость, и ничего больше. Надо было оставить повозки бриттам, а самим драпать со всех ног, целее бы были. Ну а теперь, командир, если ты, конечно, не против…

— Что? О да. Давайте, валите отсюда.

— Благодарим, командир.

Санитар выдавил из себя кривую усмешку и, подтолкнув напарника, вышел вместе с ним.

Как только дверь захлопнулась, Макрон свесил ноги с койки и потянулся за сапогами.

— Куда это ты собрался, командир? — лениво поинтересовался Катон.

— К воротам, посмотреть, что происходит. Вставай. Ты тоже пойдешь со мной.

— Я?

— Конечно пойдешь. Неужели тебе не охота взглянуть, что там да как? Или ты за без малого пару месяцев еще не належался в этой дерьмовой палате? Кроме того, — добавил Макрон, обуваясь, — ты и так дрыхнешь все дни напролет. Тебе нужно на воздух.

Юноша призадумался. Причина, по которой он приноровился спать днем, заключалась в том, что его старший товарищ по мере выздоровления принялся так храпеть по ночам, что заснуть рядом с ним было практически невозможно. По правде сказать, Катону тоже обрыдла больничная скука, и он с нетерпением ждал возвращения в строй, но понимал, что до того должно пройти время. Силы вернулись к нему лишь в той степени, чтобы позволить вставать. Его же весьма крепко сбитый сосед, несмотря на ужасную рану, поправлялся гораздо быстрее и уже был бы совсем молодцом, если бы не внезапные головные боли, время от времени донимавшие бравого центуриона.

Когда Макрон наклонился к своим сапогам, Катон невольно взглянул на синевато-багровую борозду, обегавшую его макушку. Рана зарубцевалась, но волосы там не росли. Узловато бугрящаяся проплешина была совсем голой. Правда, лекари заверяли, что часть волос в конце концов отрастет. Их будет достаточно, чтобы скрыть шрамы.

— С моим везением, — пошутил тогда Макрон кисло, — это случится как раз к той поре, когда я облысею.

Катон улыбнулся, вспомнив об этом, но покидать постель ему не хотелось. Тут в его голове сам собой всплыл резон, вроде способный заставить Макрона отказаться от малоприятного замысла, и юноша за него ухватился.

— А ты уверен, что тебе стоит куда-нибудь выходить? — вкрадчиво спросил он. — Помнишь, как ты грохнулся в обморок прямо в больничном дворе на нашей прошлой прогулке? Разумен ли такой риск, командир?

Макрон, машинально завязывая ремешки, как делал это из года в год почти каждое утро, бросил на него раздраженный взгляд и покачал головой:

— Сколько можно тебе твердить, чтобы ты не называл меня командиром? Какой я, на хрен, тебе командир, когда ты мне не подчиняешься и мы теперь в одном ранге? Отныне я для тебя просто Макрон. Понял?

— Так точно, командир! — ответил Катон и тут же хлопнул себя по лбу ладонью. — Прости, но мне трудновато освоиться с этим. Свыкнуться с мыслью, что я тоже центурион. Должно быть, самый молодой во всей армии.

— Во всей хреновой империи, я думаю.

На какой-то момент Макрон пожалел о своем высказывании, в котором звучал невольный упрек. С одной стороны, как старший товарищ, он искренне радовался за юнца и считал, что новое звание тот получил по заслугам, но с другой никак не мог отделаться от привычки постоянно поучать дуралея, бурча, что «центуриону надобен опыт», хотя сам был произведен в этот чин всего полтора года назад, оттрубив к тому времени под Орлами полновесных четырнадцать лет. Разумеется, на своем солдатском веку Макрон повидал всякое, о чем недвусмысленно говорили его боевые награды, но командиром он, по сути, являлся столь же «зеленым», что и юный Катон.

Глядя на сноровисто шнуровавшего сапоги ветерана, Катон, в свою очередь, испытывал чувство неловкости. Втайне юношу самого грызла мысль, что повышение досталось ему слишком быстро. Чересчур скоро, в отличие от того же Макрона, бывалого воина, солдата, каких поискать. Сравниться с ним он не мог и мечтать, а уж момента, когда ему вверят собственную центурию, и вовсе ждал с внутренней дрожью. Не требовалось особого воображения, чтобы представить, как отреагируют закаленные в боях вояки на то, что старшим над ними поставят восемнадцатилетнего сопляка. Правда, по наградам на командирских доспехах они, может, поймут, что этот сопляк хоть и юн, но все-таки побывал в переделках и сумел там себя проявить. Возможно, они заметят и шрамы на его левой руке: еще одно доказательство воинской доблести, но все это не изменит того непреложного факта, что их новый командир даже и возмужать-то как следует не успел и явно моложе сыновей некоторых из своих подчиненных. Это будет раздражать, вызывать зависть, и Катон понимал, что люди начнут приглядываться к нему, следить за каждым его поступком и шагом, а углядев промахи, вряд ли сочтут их простительными. Не в первый раз он задумался, не лучше ли ему потихоньку попросить легата отменить свой приказ и восстановить его в прежней должности? Ну разве плохо служилось ему под крылом у Макрона?