Читаем без скачивания Аэростаты. Первая кровь - Амели Нотомб

жизни не прочел ни одной книжки, и вы хотите, чтобы я осилил такой кирпич до завтра?

Возражение показалось мне логичным.

– Хорошо, я приду послезавтра. До свидания.

Я оставила его в подавленном состоянии, он со мной даже не попрощался.

Отец перехватил меня в вестибюле:

– Браво! Вы здорово держались! Наглость этого мальчишки меня бесит.

– Вы подслушивали?

– Разумеется. Большое зеркало в гостиной – одностороннее. Я все вижу и слышу из своего кабинета.

– Это неприятно.

– Я делаю это, чтобы вас защитить.

– Я не чувствую себя в опасности. Ваш сын против насилия, вы же слышали.

– Мне хотелось посмотреть, как вы за него возьметесь. Теперь я вам полностью доверяю. Единственное, с чем я не согласен: вам не следовало уступать насчет Стендаля. Надо было, чтобы он прочел его к завтрашнему дню.

– Пий за всю свою жизнь еще не прочел ни одной книги, а вы хотите, чтобы он проглотил “Красное и черное” за день? Его довод показался мне убедительным, и я не жалею, что уступила. Иначе у него может навсегда выработаться отвращение к чтению.

– С этим мальчиком нужна твердость.

– Вы не находите, что я ее проявила?

– Да, вполне.

– Он знает, что вы подслушиваете и подглядываете?

– Нет, конечно.

– По правде говоря, я бы предпочла, чтобы в дальнейшем это не повторялось.

Моя дерзость ошеломила меня саму и явно очень не понравилась отцу моего подопечного. Он ничего не ответил. Я поняла, что он намерен и впредь поступать, как ему заблагорассудится. Он проводил меня к выходу и назначил следующую встречу на послезавтра.

Повернув за угол, я вскрыла конверт и пересчитала купюры. “Серьезно человек подошел к делу!” – подумала я, ликуя.

Вечером я не могла отделаться от странного ощущения, которое вызвали у меня эти двое. Мне было сложно его проанализировать.

Я старалась не принимать в расчет весьма нетривиальную информацию, которую сообщил мне Пий о своей прошлой жизни. Но и без этого они оба, и отец и сын, каждый на свой лад, были в высшей степени загадочными персонажами.

Манеры Грегуара Руссера были до крайности неприятными; то, что он позволил себе без предупреждения шпионить за нами во время урока, меня возмутило. Вдобавок что-то отталкивало меня в нем самом, но я не могла определить это словами.

В мои обязанности входило заниматься не с отцом, а с сыном. Я сочувствовала ему. Понимала, как ему трудно. Шестнадцать лет – само по себе испытание, и еще какое, а уж тем более когда ты прибыл с Каймановых островов в Брюссель, город, чье гостеприимство вечно преувеличивают. За всю жизнь он не прочел ни одной книги! Винить в этом школьное образование казалось мне упрощением. Разве родители не могли его к этому подтолкнуть? И почему папаша, который хотел, чтобы сын прочел “Красное и черное” за одну ночь, не догадался за шестнадцать лет приобщить его к радостям чтения?

Я была всего на три года старше Пия, и у меня это произошло совершенно естественно. Мама читала мне сказки Перро, сидя у моей кровати, и подразумевалось, что со временем я сама освою эти колдовские письмена. С восьми лет я пристрастилась к погружениям в волшебный мир разных чудодеев – Гектора Мало, Жюля Верна и графини де Сегюр. Путь был открыт, школе оставалось лишь двигаться в том же направлении.

“Сейчас он, видимо, как раз читает”, – сказала я себе, думая о Пие. На каком он месте? Отождествляет себя с Жюльеном или презирает его? Он так явно не в ладу с самим собой! Обычное дело, кризис переходного возраста, или что-то другое?

Внешне он не красавец, но при этом совсем не урод, просто худой и нескладный, как все подростки. Похож ли он на отца? Мне показалось, что нет. Судя по некоторым признакам, отца он не любил. Тут я его понимала!

Через день Пий встретил меня с подчеркнутой вежливостью, которую демонстрировал в отсутствие отца. Я села на диван и указала ему место рядом с собой.

– Вы прочли “Красное и черное” до конца?

– Да.

– Ну и как?

– Я прочел. Вы ведь этого от меня требовали?

– Да. И что вы думаете?

– А я должен еще что-то думать?

– Как же иначе.

– Что вы называете словом “думать”?

– Вам понравилась книга?

– Нет! Нет, конечно!

– Почему конечно?

– Потому что я мог бы потратить это время на кучу более стоящих вещей.

– Например?

– Да хоть на математику.

– Согласитесь, что это не есть фундаментальная причина, позволяющая считать книгу плохой.

– Вы хотите фундаментальную причину? Так бы и говорили. Я считаю книгу плохой, потому что это литература для девчонок.

– Жюльен Сорель не девчонка, и Стендаль тоже.

– Сразу чувствуется, что эта история адресована девушкам. Стендаль хотел, чтобы читательницы влюбились в Жюльена Сореля.

– Да будет вам известно, что и многие читатели влюблялись в Жюльена.

– Разумеется. Пидоры.