Читаем без скачивания Висельник из Сен-Фольена - Жорж Сименон

В восемь часов вечера Мегрэ покончил с формальностями.

Немецкая полиция выдала ему одежду умершего, а также и ту, что эксперт назвал костюмом «Б». Попросив разрешения оставить тело в морге, договорившись о том, что оно будет выдано французским властям по первому требованию, Мегрэ взял копию личной карточки Ван Дамма. Уроженец города Льежа, родители фламандцы, тридцати двух лет, холостяк, в Бремене поселился несколько лет тому назад. После довольно трудного начала стал преуспевать в делах.

Комиссар вернулся в гостиницу и долго сидел на краю кровати, поставив перед собой оба чемодана с вещами. Потом открыл дверь в соседнюю комнату, где все оставалось нетронутым со вчерашнего вечера. На стене под ковром всего одно совсем маленькое коричневое пятнышко, маленькая капелька крови. На круглом столе по-прежнему лежали булочки с сосисками, бумага совсем промаслилась, сверху на ней сидела большая муха.

Еще утром Мегрэ послал в Париж фотографии самоубийцы, попросив немедленно поместить их в газетах.

Нужно ли начать поиски в Париже?.. Во всяком случае, у комиссара был адрес, по которому Женэ отправил себе из Брюсселя тридцать билетов по тысяче франков каждый… Нужно ли предпринять поиски в Льеже, где несколько лет тому назад была куплена одежда „Б“, или в Брюсселе, откуда Женэ отправил по почте деньги? А может, лучше всего начать в Бремене, в городе, где он покончил с собой и где некий Жозеф Ван Дамм пришел взглянуть на его труп, утверждая при этом, что он никогда раньше не был с ним знаком! Мегрэ наконец расплатился и, подхватив оба чемодана, покинул гостиницу, решив вернуться в Париж.

Рано утром он проснулся на бельгийской границе. Через полчаса поезд пересекал Льеж, давая возможность полюбоваться пейзажем из окна купе. В два часа дня он прибыл на Северный вокзал Парижа. Первой заботой комиссара было остановиться у киоска и купить себе табак. Ему пришлось поставить на пол оба чемодана для того, чтобы найти в кармане французскую монету. Со всех сторон его толкали. Когда же, уплатив за табак, он нагнулся, чтобы взять чемоданы, то обнаружил, что один из них бесследно исчез. Оглядевшись вокруг, он понял, что звать полицейского бесполезно. К счастью, украли чемодан с газетами. Вещи Женэ остались у Мегрэ. Кто был этот вор? Один из шныряющих по вокзалам в поисках легкой добычи или кто-то из членов шайки, задавшейся целью завладеть костюмом «Б».

Мегрэ сел в такси, набил трубку и с наслаждением закурил. В одном из киосков он увидел напечатанную на первой странице газеты большую фотографию Луи Женэ, одну из тех, которую он отправил сюда из Бремена. Следовало бы заехать к себе домой, чтобы сменить белье и поцеловать жену, но ему слишком не терпелось узнать, нет ли каких-нибудь новостей, и комиссар поехал в префектуру.

«Если в самом деле кто-то охотится за костюмом „Б“, то каким образом удалось узнать, что я увез его с собой в Париж? Значит ли это, что некто следовал за мной из самого Бремена?»

Вокруг худого, бледного бродяги накапливалось множество загадок. Тени оживали, как на фотографической пластинке, которую положили в проявитель. Предстояло еще все уточнить, выявить, определить каждое лицо, имя. Призраки?.. Прежде всего здесь, в Париже, находится некто, кто в данный момент удирает с чемоданом в руке, кто следил за ним от самого Бремена… Возможно, что это был жизнерадостный Ван Дамм… А может быть, и не он?

И потом этот человек, носивший несколько лет назад костюм «Б». И тот, кто боролся с ним и убил его, в результате чего костюм был запачкан кровью…

Светило солнце, посетители заполнили террасы кафе, на улице перекрикивались водители машин. Толпы пассажиров осаждали автобусы и трамваи.

Из всей этой сутолоки, из массы людей в Бремене, Брюсселе, Реймсе и прочих местах предстояло схватить двух, трех, четырех, пятерых…

А может быть, больше?.. Или меньше?

Мегрэ пересек двор префектуры, держа в руках чемоданчик, и поздоровался со служащим канцелярии.

— Ты получил мою телеграмму? Зажег огонь в печке?

— Да, вас уже более двух часов в приемной ждет дама. Она пришла по поводу помещенного в газете портрета.

Мегрэ, не снимая пальто, устремился к своей приемной в конце коридора. Это была большая комната с застекленной дверью, обставленная мягкими, покрытыми зеленым бархатом стульями. На стенах в траурных рамках висели портреты полицейских, убитых при исполнении служебных обязанностей.

В приемной сидела еще молодая, скромно одетая женщина в черном драповом пальто с узеньким меховым воротником, на руках у нее были серые нитяные перчатки, на коленях лежала дешевая сумка.

Комиссар, смотревший на посетительницу из-за стеклянной двери, уловил смутное сходство между ней и мертвецом. Не внешнее сходство — черты лица, конечно, были разные, но сходство в выражении — классовое сходство, если так можно сказать, говорящее о покорности судьбе. Уставшие веки, тусклая кожа, сжатые губы, немного испуганный вид человека, потерявшего надежду и мужество. Она ждала уже более двух часов, не смея пошевелиться, переменить место. Мегрэ открыл дверь. Женщина посмотрела на него со слабой надеждой, что наконец это окажется тот, кого она ожидает.

— Не будете ли вы так любезны последовать в мой кабинет, сударыня?

Ее, казалось, удивило, что он пропустил ее впереди себя. Растерянно стояла она посреди комнаты, держа в одной руке сумочку, а в другой — смятую газету, на которой видна была половина фотографии.

— Мне сказали, что вы знаете о человеке, который здесь… - Не закончив фразы, она закрыла лицо руками и, стараясь сдержать рыдания, проговорила:

— Это мой муж, сударь.

Мегрэ поспешно подставил ей кресло, в которое она опустилась.

Глава 3

Лавчонка, торгующая лекарственными травами на улице Пикпюс

— Он очень страдал? — спросила она, как только обрела дар речи.

— Нет, мадам. Могу вас заверить, что смерть его была мгновенной.

Она посмотрела на газету, которую держала в руках, и с видимым усилием спросила:

— Это правда, что он выстрелил себе прямо в рот?

Комиссар утвердительно кивнул головой. Внезапно успокоившись, женщина, на отрывая глаз от пола, прошептала:

— Он никогда не поступал, как все люди.

Она не походила ни на жену, ни на любовницу. Несмотря на то что ей было не более тридцати лет, во всем ее облике преобладала материнская нежность, мягкая покорность прирожденной сестры милосердия. Бедняки привыкли сдерживать свои чувства и прятать отчаяние, принужденные к тому жестокой необходимостью, ежедневной тяжелой работой, которая лишает их возможности предаваться горю. Она вытерла платком глаза, покрасневший нос сразу сделал ее некрасивой.

— Вы позволите мне задать вам несколько вопросов, — спросил комиссар, усаживаясь за письменный стол. — Итак, вашего мужа звали Луи Женэ? Когда вы с ним расстались в последний раз?

Вместо ответа она снова принялась рыдать. Пальцы судорожно мяли платок.

— Два года тому назад. Но однажды я увидела его снова. Он стоял на улице, прижавшись лицом к витрине, и если бы не моя мать, которая в этот момент была в магазине… Вы хотели бы знать историю нашей жизни, не правда ли? Это единственная возможность понять причину, толкнувшую Луи на… Мой отец был фельдшером в провинции. Выйдя на пенсию, он приехал в Париж; и снял маленькую лавочку, торгующую лекарственными травами, на улице Пикпюс. Вот уже скоро шесть лет, как отец умер, а мы с матерью продолжаем там жить, занимаясь торговлей. Вскоре после смерти отца я познакомилась с Луи.

— Вы говорите, что это было шесть лет тому назад? Он носил уже тогда фамилию Женэ?

— Да, — ответила она удивленно. — Он работал фрезеровщиком на заводе и очень хорошо зарабатывал. Я не знаю, почему все произошло у нас так быстро. Мне трудно это объяснить. Он был так нетерпелив, можно было подумать, что его сжигает лихорадка. Я была с ним знакома не больше месяца до того дня, как мы поженились, и он переехал к нам. Квартира позади лавчонки была слишком мала для жизни втроем… Мы сняли для мамы комнату неподалеку, она оставила мне лавку. Так как у нее было мало средств, то мы давали ей на жизнь по двести франков в месяц. Утром Луи уходил на работу, днем приходила мама помогать мне по хозяйству. Вечерами Луи всегда сидел дома. Мы были очень счастливы, уверяю вас! И все-таки, не знаю почему, я всегда чувствовала что-то неладное. Иногда мне казалось, что Луи совсем не тот, за кого он себя выдавал, будто он из другого мира, из другого общества. Казалось, что его тяготит атмосфера нашего дома, и все равно он меня любил. — Ее лицо затуманилось, она стала почти красивой, когда произносила эти слова. — Не думаю, чтобы на свете было много похожих на него людей… Иногда он вдруг заглядывал мне глубоко в глаза с таким обожанием, что у меня перехватывало дыхание. И тут же отталкивал от себя, тяжело вздыхая. «Я тебя очень люблю, моя маленькая», — говорил он, а иногда не замечал меня целыми часами и словно для того, чтобы забыться, начинал передвигать мебель, хвататься за починку часов, мастерил что-нибудь по дому. Мама его недолюбливала. Вероятно, именно потому, что он не был похож на других людей.