Читаем без скачивания Анубис - Вольфганг Хольбайн

Поэтому не удивительно, что теперь ему стоило еще большего самообладания, чтобы в спешке не броситься навстречу своему гостю. Вместо этого он чуть приоткрыл дверь. Он слышал, как внизу, в передней, мисс Пройслер беседует с посетителем, слишком долго, по его мнению, и слишком свободно. Затем стремительные шаги застучали вверх по лестнице, Могенс быстро и бесшумно закрыл дверь и поспешил к своему креслу. Ему еще хватило времени усесться, как в дверь постучали. Могенс положил ногу на ногу, поправил костюм и твердым голосом крикнул:

— Войдите.

Он сидел спиной к входу и намеренно не стал оборачиваться сразу на звук открываемой двери.

Некто подошел на два шага, а потом послышался голос, который показался Могенсу странным образом знакомым:

— Профессор Ван Андт? Могенс Ван Андт?

— Совершенно верно, — ответил Могенс и повернулся в кресле. — Чем могу быть вам…

Он сам почувствовал, как отхлынула от лица кровь. На какое-то мгновение у него перехватило дыхание.

— Джонатан?!

Перед ним стояла его судьба. Человек, который нес полную ответственность за то, что он кис в этой забытой богом и людьми дыре, вместо того чтобы быть признанным и купаться в роскоши, как ему и подобало. Его персональная Немезида.

Тот изменился. Прошедшие девять лет и для него не прошли бесследно. Он набрал несколько фунтов, и на его лице время оставило свой отпечаток, словно за эти годы он прожил по меньшей мере вдвое больше, чем другие. Под глазами лежали черные круги, лишь обозначенные, но явные; на щеках — серый нездоровый налет, хоть он и был чисто выбрит. Его лицо выглядело… каким-то отжившим. И, несмотря на дорогой костюм, весь его облик производил… потертое впечатление.

Тем не менее не оставалось ни малейшего сомнения — перед ним стоял человек, которого он ненавидел больше всего на свете и чье лицо он надеялся никогда в жизни не видеть: доктор Джонатан Грейвс.

— Прекрасно, что ты еще помнишь мое имя, Могенс, — улыбнулся Грейвс, сделал третий шаг и ногой захлопнул за собой дверь. — А я уж боялся, что ты меня забыл. В конце концов, столько лет прошло.

Могенс глядел на него во все глаза. Его руки так вцепились в подлокотники ветхого кресла, что дерево затрещало. Он хотел что-то произнести, но голос отказал ему. А даже если бы и не так, в его мозгах царил такой хаос, что у него буквально не было слов. Он не мог ухватить ни одной мысли. Вид Грейвса поразил его, как пощечина.

Грейвс, скаля зубы, воздвигся перед его креслом:

— Только не надо слишком бурно, профессор. Могу понять, как ты рад меня видеть, но твой энтузиазм, можно сказать, ставит меня в неловкое положение.

— Чего… чего тебе от меня надо? — прохрипел Могенс. Звук собственного голоса испугал его.

— Но, Могенс, дружище, — ухмыльнулся Грейвс, — не может быть, чтобы ты не получил моей телеграммы. Это было бы крайне неприятно. Хотя теперь уже не играет никакой роли. Мы ведь встретились. — Он отступил на шаг, бесцеремонно огляделся в комнате и с наигранным удивлением поднял телеграмму со стола. — М-м, ты, наверное, просто забыл время свидания. Все тот же рассеянный профессор, как раньше, а?

— Чего… тебе… надо… Джонатан? — сдавленно повторил Могенс. Ему пришлось каждое слово выдавливать из себя. Все его мускулы сводила судорога. Таким напряженным он еще никогда себя не чувствовал. Он сам не понимал своих реакций. — Ты пришел, чтобы насладиться своим триумфом?

Его слова были смешными. Они так и звучали — не гневно или хотя бы язвительно — а нелепо и дешево, как цитата из бульварного романа, какие с наслаждением читает мисс Пройслер и парочку из которых он бегло пролистал, чтобы понять природу их привлекательности, но, само собой, безуспешно. Однако он не опустится до фривольного тона своего противника, хотя бы из соображений самоуважения.

— Разве ты не прочел моей телеграммы, профессор? — спросил Грейвс с наигранным удивлением и поднял бровь.

— Прочел, — ответил Могенс. — В третий раз спрашиваю, чего тебе от меня надо, Грейвс?

Грейвс еще несколько мгновений поухмылялся и, похоже, наконец удовлетворился этим, поскольку он неожиданно стал серьезен, пододвинул стул и сел на него без приглашения:

— Ладно, Могенс, оставим этот театр. Могу себе представить, что ты чувствуешь. Даю тебе слово, что я так же боялся этого момента, как и ты. Но сейчас он уже позади, да?

Ничего не было позади, совершенно ничего. В мыслях и чувствах Могенса все еще царило неописуемое смятение, но малая часть его сознания оставалась совершенно невозмутимой, и эта часть профессора Ван Андта не понимала его собственных реакций. Он полагал, что, по меньшей мере, постепенно успокоился, после того как пережил внезапное новое вторжение Грейвса в свою жизнь, но на деле все оказалось иначе. Сумбур в его голове не утихал, напротив, даже усиливался, как будто вид Грейвса вызывал в нем такое сильное чувство, против которого он был бессилен.

Могенс никогда не был мужчиной грубой силы, более того, на протяжении всей своей жизни он испытывал глубокое отвращение к насилию. А сейчас он был просто рад, что его парализовал страх, иначе он просто набросился бы на Грейвса с кулаками. Так что он не мог предпринять ничего иного, как только сидеть и смотреть на человека, который разрушил всю его жизнь.

И то, что он увидел, при других обстоятельствах несказанно удивило бы его, потому как Джонатан Грейвс представлял собой удивительное зрелище. Одежда его была элегантна, если не сказать роскошна, и в безупречном состоянии. Башмаки, стоящие куда больше, чем Могенс мог позволить себе за всю свою жизнь, были отполированы до блеска. Стрелки на брюках остры, как нож, а на отворотах модного двубортного пиджака не осело ни малейшей пылинки. Драгоценная цепочка карманных часов украшала жилет, и он носил дорогой шелковый галстук с булавкой, на которой красовался рубин почти что с ноготь — Могенс ничуть не сомневался, что настоящий.

Сам по себе этот наряд не удивил Могенса. Джонатан всегда слыл тщеславным щеголем и воображалой. Что Могенса привело в глубокое замешательство и даже трудно объяснимым образом ужаснуло, так это сам Грейвс. Он не мог облечь в слова те чувства, которые он испытал при виде Грейвса, но были они невероятно… интенсивными. Будто созерцаешь нечто неправильное. И не только неправильное, но нечто, что вообще не имеет права на существование, потому что оно противоестественно и кощунственно.

Он постарался отогнать эту мысль и привести в порядок сумятицу в голове. В противоречивые чувства, вызванные видом Грейвса, постепенно подмешивалась злость на себя самого. Его реакция была не только не адекватна, но и просто не достойна ученого.