Читаем без скачивания У Ветра твои глаза (СИ) - Осокина Анна

Она резко подхватилась. Хату заливали яркие солнечные лучи. Это сон. Только сон. Но в следующий момент она поняла, что лежит на полу, прямо посреди хаты, а не на полатях, куда забралась перед сном. Колыбельки действительно не нашлось, да и откуда ж ей появиться? Если и были у Драганы дети, то очень-очень давно. Да и не говорили они об этом никогда. А вот ведро стояло. А вокруг на деревянном полу — впитавшиеся мокрые лужи, будто кто-то расплескал воду… Однако внутри — абсолютно сухо.

Мирославу передернуло. От макушки вниз побежали мурашки, поднимая каждый волос на теле. Неужели это не сон? Или, вернее, не совсем сон?..

Женщина вышла во двор. Она ощущала потерянность. В странном заторможенном состоянии набрала воды в ведро и медленно поднимала его из глубин колодца. Сон не давал покоя. И все же она не чувствовала опасности от Драганы-покойницы. Даже когда та крепко держала ее лицо под водой. Сейчас, вспоминая ночное видение, Мира чувствовала, что знахарка не желала ей зла, наоборот, хотела что-то показать.

С трудом вытащила ведро — сил совсем не осталось, она и не помнила, когда в последний раз ела. Зачерпывая руками воду, принялась жадно пить прямо из ладоней. Умылась, убрав грязную корку из крови, пота и слез. Ветер приятно холодил влажную кожу. Она подставила лицо солнцу щурясь. Это было хорошо. Последние солнечные дни перед долгой серой и почти беспросветной зимой.

А что если и вовсе перебраться сюда? Подальше от соседей? Все равно за ее спиной шепчутся. С тех самых пор, как она потеряла всю семью. Сначала северянка ловила на себе сочувственные взгляды, потом — недоуменные и даже слегка осуждающие, когда Мира сошлась со знахаркой. Что скрывать, все знали, что та обучает молодую вдову тому, что умеет сама. Все равно из Миры работник в поле никакой, а своего хозяйства не осталось. После смерти мужа пришлось продать лошадь, чтобы как-то прожить первое время. А земля, на которой они живут и работают, и так им не принадлежит. Все княжеское.

Староста наверняка согласится отпустить ее из общины при условии того, что она станет лечить нуждающихся. Ведь теперь, когда Драганы нет, Топи остались без знахарки. Почему эта мысль раньше не приходила ей в голову?

Мира не хотела больше замуж. Не было в ее селении ни одного свободного мужика, который вызывал бы в ней если не симпатию, то хотя бы какое-то нейтральное чувство. Да и на нее теперь никто не смотрел. Местные побоялись бы брать в жены такую, как она, — вызвавшую гнев богов. А иначе как объяснить, что Мира такая несчастливая, к тому же — бездетная?

Пора идти к старосте. Пусть вынесет решение.

Она поднялась и побрела обратно к селению. И вдруг вспомнила о вчерашней встрече с монойцем. Как пить дать уже мертвый лежит. Поделом. И все же при этой мысли больно кольнуло в груди. Где-то очень глубоко внутри она понимала, что он тоже человек. Или когда-то являлся им. И все же многолетняя вражда народов давала о себе знать. Мира с трудом могла представить, что эти свирепые захватчики когда-то тоже были во чревах матерей, когда-то бегали босоногими мальчишками, что они смеялись от счастья и плакали от горя…

Она с опаской подходила к тому месту, где вчера видела монойца. Заметила его еще издалека.

«Значит, мертв», — с каким-то облегчением подумала женщина. Уже смелее она подошла ближе и застыла. Мужчина был явно жив. На его неестественно сером лице выступила испарина, глаза — закрыты, только веки подрагивали да губы беззвучно шевелились.

— Тяжко умираешь, видно, боги не хотят забирать к себе такую черную душу, — склонилась она над раненым.

Он приоткрыл узкие глаза, но в них не отразилось понимания, их словно покрывала пелена. Человек смотрел куда-то сквозь Миру, и от этого становилось жутко. Она самыми кончиками пальцев приоткрыла плащ, в который он бессознательно закутался, и увидела, как на боку, в том самом месте, где скрепляются передняя и задняя часть кожаного доспеха, расплывается кровавое пятно.

Тяжесть поселилась в груди Мирославы. Она смотрела на этого иноземного богатыря, на это чужестранное чудовище… И ей стало его жаль. Он сильно страдал.

На поясе у него висели пустые ножны. Мира поискала глазами и заметила краешек рукоятки, торчащей из-под плаща. Женщина аккуратно взяла длинный нож. Начищенное до блеска лезвие сверкнуло на солнце, на миг ослепив ее. Мира зажмурилась. Ни капли крови. Он никого не убил.

Не успел или не захотел?..

Глупость какая. Они — безжалостные убийцы. Просто не смог. Княжеская дружина подоспела вовремя. И все же, может быть, он достоин того, чтобы прекратить его страдания? Мира аккуратно развязала доспех, сняла переднюю часть — мужчина вдохнул полной грудью и задышал глубже. Обеими руками она крепко сжала тяжелую рукоять, направив острие туда, где находится сердце. Видимо, раненый почувствовал легкий укол и снова раскрыл глаза. На этот раз он был здесь, с трудом сосредоточил на ней взгляд, чуть кивнул и улыбнулся, как бы давая согласие на ее действия. Мира смотрела на эту слабую, но очень искреннюю улыбку и медлила. А он глядел в ее глаза. И в них читалась такая жажда смерти, что у северянки задрожали руки. Он улыбнулся шире, из уголка глаза сорвалась капля и покатилась по виску. Мира и сама не заметила, как щеки ее стали мокрые. Он что-то шепнул на своем. Нетрудно догадаться, что торопил ее исполнить начатое.

Женщина сделала глубокий тяжелый вдох и, крепче сжав рукоять, занесла лезвие для одного точного удара…

— Коль хочешь — держать не буду, — молодой староста устало привалился к стене своей хаты, сидя на узкой деревянной лавочке.

Мира узнала, что ночь выдалась не менее тяжелой, чем день. Пока помогли всем раненым, пока собрали и спалили трупы врагов — в селении до сих пор было трудно дышать от горьковатого дыма, окутавшего все вокруг и не желавшего быстро рассеиваться. Отдельно — предали огню своих мертвецов. К счастью, в этот раз их оказалось немного.

Войко занял должность старосты совсем недавно, летом, переняв ее от почившего отца. Пару лет назад, когда Мира ходила еще в девицах, Войко и сам думал свататься к ней, даже пару раз гулять звал, да не срослось. Мало приданого она имела, по мнению его батьки.

Женщина исподтишка глянула, как Войко щурится в лучах обеденного солнца. Сейчас наверняка и рад. Вон, Богдана-красавица уже третьего малыша носит, живот такой огромный не по срокам, может, и двойней разродится. На Миру с прищуром поглядывает. Неужто ревнует? Не было бы ему счастья с Мирой. И все равно она прямо кожей ощущала, как от него исходит сочувствие. Ей сейчас это только на руку.

— Сколько наших полегло? — спросила Мира. Она вдруг поняла: так увлеклась своим горем, что и не замечает ничего вокруг.

— Трое, — нахмурился Войко. — А коли б не князь с дружиною, так и не говорили б с тобой сейчас, — он приоткрыл свой тулуп, где сквозь вырез рубахи виднелись окровавленные повязки.

— Я сделаю отвар, чтобы заживало скорее, — подхватилась. — Драгана научила.

Староста кивнул, продолжая мысль:

— Зато бесов этих всех того, — он провел ребром ладони по шее. — Ни один не сбежал.

У Мирославы захватило дыхание. Тут бы нужно рассказать о том, что произошло, но язык прирос к небу.

— Ну, что стала, как навку увидела? — протянул Войко беззлобно. — Перебирайся в свою глушь, несколькими мешками муки да крупы мы тебя обеспечим, а взамен будешь людей лечить замест Драганы-покойницы.

— Благодарствую, Войко, — Мирослава поклонилась. — Завтра принесу тебе лечебный отвар, трав-то у Драганы вдоволь в хате.

— Сделай побольше, Вячке и Дробну тоже неслабо досталось.

Мира склонила голову и оставила клюющего носом старосту в одиночестве. Сама пошла в свою хату собрать немногие пожитки. Однако вещей оказалось не так уж и мало, во всяком случае, на руках не донести. Пришлось просить телегу с кобылкой у соседки. Та поохала, поахала, что Мира приняла такое неожиданное решение, да на телегу не поскупилась. А Мирослава почувствовала, как от женщины повеяло облегчением. Что-то странное происходило. Она как словно знала, что на душе ее собеседников. Не сами мысли, но какие-то образы и ощущения улавливались довольно четко. И это пугало.