Читаем без скачивания Тайна Запада. Атлантида – Европа - Дмитрий Мережковский

XLVIII

«Он (Христос) всей твари Первенец. Ибо Им создано все, что на небесах и на земле... И он есть прежде всего» (Кол. I, 15–17). Это значит: был Христос в начале мира, так же как будет в конце. Но мы знаем Его только в середине – в истории; в начале и в конце – в эсхатологии – не знаем.

Об этом-то Христе Неизвестном и сказано: «Находящимся в темнице духам, сошедши, проповедывал» (I Пет. 3, 19–20). – «Нисходил в преисподния места земли, katebê eis ta katôtera merê tês gês» (Ефес. 4, 9). В этих местах погребена была Атлантида – человечество первое, и, может быть, погребено будет второе. К первому Он нисходил, – может быть, низойдет и ко второму.

XLIX

Страшно думать, о чем никто никогда не думал; страшно видеть, чего никто никогда не видел; страшно быть, где никто никогда не был. Но это нужно, чтобы найти тайну Запада, жемчужину, скрытую в сердце морей.

L

Путь в Атлантиду – сошествие в ад, за Христом Неизвестным.

Вот почему три книги об одном:

Тайна Трех.

Атлантида-Европа.

Иисус Неизвестный.

Часть I. Атлантида

1. Миф или история?

I

Два сказания о гибели первого человечества дошли до второго: вавилонское, повторенное в книге Бытия, о потопе, и египетское, записанное Платоном, об Атлантиде.

Двадцать пять веков люди ломают голову над загадкой Платона о первом конце мира и, вероятно, будут ломать до конца второго. Что такое Атлантида, миф или история?

II

«Кто ее создал, тот и разрушил», – смеется Аристотель (Aristot., Fragm., 32. – Strabo, 13, 598). Это значит: Атлантида – миф. Но, если даже так, вспомним, что для самого Платона значит «миф», – может быть, лучшая часть всей его мудрости. Не ближе ли и нам, не роднее ли, потому что бессмертнее, миф Платона, чем вся его диалектика?

Миф – полет, диалектика – лестница; рушится лестница, крылья мифа возносят на высоты нерушимые; дальше всех человеческих глаз, край земли и неба, начало и конец всего – «Атлантиду» – видит орлиное око мифа.

Слушая спор, диалектику, споришь и сам; слушая миф, молчишь и вспоминаешь райские песни Ангела, петые всякой душе до рождения:

И звуков небес заменить не моглиЕй скучные песни земли.

III

Мифы Платона – всем эллинским мифам венец, а жемчужина в венце – «Атлантида».

«Кто ее создал, тот и разрушил», – чтоб это сказать, надо быть таким трансцендентно-лютым врагом Платона, каким был ученик его, Аристотель.

Рафаэль, в ватиканской фреске – «Школа Афинских мудрецов», дал в руки Платона «Тимея» – «Атлантиду», как бы желая тем показать, что здесь его глубочайшая мудрость.

IV

Что такое миф? Небылица, ложь, сказка для взрослых? Нет, одежда мистерии. Голыми ходят у Платона только низшие истины; высшие – облекаются в миф, так чтобы истина сквозила сквозь «басню», как тело – сквозь ткань. Тут парадокс, непонятный всем Аристотелям: в грешное облекается святое, истина – в ложь. Нет ли и за ложью «Атлантиды» истины?

V

Две музы у Платона: ученица Сократа, с разумными устами спорщица, и ученица Орфея, «с исступленными устами Пифия» (Heraclit, Fragm. 12). Та об Атлантиде молчит, говорит только эта.

Два у Платона Сократа: собственный его, одержимый богом вакхант, – может быть, мифический, и чужой, Ксенофонтовский, Меморабилийный, – вечный вопрошатель, сам не ответчик, «повивальная бабка», сам не рождающий, – двусмысленно-жутко смеющийся Фавн, – может быть, исторический.

Если так, то и здесь, у самых истоков Платоновой мудрости, борется миф-мистерия с историей.

VI

Прежде чем спрашивать, была ли Атлантида, надо бы спросить, что думает об этом сам Платон. Но вот, как это ни странно, за две с половиной тысячи лет, этого никто не сделал. Сделать это, впрочем, не так-то легко.

Миф – мистерия – история в Платоновой мудрости сплетены, сотканы, как тончайшие, в органических тканях, волокна, как элементы в химических телах. Эти три порядка слиты в нем так, как дух, душа и тело в человеке. Как же их рассечь, не убивая?

VII

Первый из двух «атлантических» диалогов Платона, «Тимей», есть продолжение если не существующего, то воображаемого, диалога «О республике». Вчера говорили о ней – сегодня будут говорить об «Атлантиде». Цель обеих бесед одна – строение наилучшего Града, Полиса. Это для Платона уже не миф, не сказка, не игра, а самое важное и ответственное из всех человеческих дел.

VIII

«Один, два, три, а где же четвертый?» – начинает беседу Сократ, считая собеседников и, уж конечно, не думая о пифагорейской тайне Числа – «Четверицы Божественной», tetraktys, и еще меньше думая о нашей Троице, Тайне Трех. Но нам, в таком начале такой беседы, трудно не вспомнить о Ней.

«– Главное из сказанного мною вчера о Республике, вот что, – продолжает Сократ. – Какое и из каких людей правление наилучшее... Самая природа души, говорили мы, должна быть у стражей Града, phylakes, огненной и мудрой вместе, чтобы могли они, смотря по нужде, быть то милосердными, то грозными».

Вечный образ, платоновская «идея» Града, были даны Сократом вчера, в бесплотной и бескровной отвлеченности – в «мифе»; сегодня надо облечь ее в плоть и кровь – в «историю». Но сделать этого Сократ не может, потому что ему не хватает чего-то, – чего-то не знает он, при всей своей мудрости, как сам признается, – признание для обоих, Платона и Сократа, ученика и учителя, бесконечно-важное. Сделает это за него один из трех собеседников, Критий Младший, вспоминая, что слышал мальчиком от деда своего, Крития Старшего, а тот – от Солона Законодателя, а тот – от старого жреца в храме Саисской богини, Нейт (Neith), a тот, наконец, читал в незапамятно-древних записях Неитова храма, – «не измышленную басню, а сущую истину», как скажет Сократ, – об «Атлантиде», первом, погибшем человечестве, и современных ему Афинах или каком-то неизвестном, доисторическом городе, названном «Афинами» на платоно-пифагорейском, сокровенном языке мифа – мистерии – истории.

Молча, немо, слушает Крития Сократ, как будто смиренно учится.

– А теперь, Сократ, – заключает Критий, – граждан и град, изображенных тобою вчера, как бы в мифе, перенесем в действительность, предполагая, что дело идет вот об этом, действительно существующем, городе (Афинах) и что измышленные тобою граждане – вот эти, настоящие, предки наши, о которых говорил (Саисский) жрец; пусть будет между ними соответствие полное... и граждане твои будут теми самыми, которые, действительно, существовали тогда (во времена Атлантиды)... Итак, нам нужно решить, будем ли мы сегодня говорить об этом или о чем-нибудь другом.

– О чем же, Критий, могли бы мы говорить приличнее в этот канун богининой жертвы (Панафиней), тем более что все это не измышленная басня, а сущая истина, mê plasthenta mython, all alêthinon logon, вот что главное!»

IX

Кажется ясно, насколько может быть ясно в такой беседе о таком предмете. «Один, два, три, а где же четвертый?» Может быть, только Четвертый, еще не пришедший, но ожидаемый, разъяснил бы все до конца. Главное, впрочем, ясно и так: сам Платон в Атлантиду верит; может быть, обманывается, но не лжет; кто ее создал, тот не разрушил.

Два у него поручителя истины: предок, «полубог», Солон, и современник, «божественный» учитель, Сократ; воплощенная истина – оба.

Если «Атлантида» – ложь, то и эти оба лгут, или Платон лжет на них, в самом для него великом и святом – в строении человеческого града – «Града Божьего»; лжет не только пред лицом своего народа и времени, но и всех времен, всех народов: ведь знает же – помнит, по его же собственному, чудному слову, что голос его дойдет до них всех.

Это невероятно, но еще невероятнее, что он лжет так неискусно, как будто нарочно, чтобы быть изобличенным наверняка и с наибольшею легкостью.

Х

«Прежде всего, широко распространенная и излюбленная гипотеза, будто бы „Атлантида“ Платона есть голая басня, должна быть отвергнута, по общим соображениям культурно-психологическим, – хорошо говорит об этом немецкий ученый Рихард Генниг. – Связывать описание совершенно баснословной страны с точно известными географическими именами есть нечто во всемирной литературе беспримерное. Обозначение мест в подобных случаях всегда умышленно сбивчиво или даже просто шутливо... А Платон недвусмысленно указывает на географически определенные места: „Геркулесовы Столпы“ (Гибралтар), „область Гáдира“ (Кадикс) и проч.». Кстати сказать, это «прочее», забытое Геннигом, потому что привычно-забвенное может быть главное: «Атлантида» – «Атлантика», в этом созвучии нерасторжимая связь мифа с историей; весь вопрос в том, кто кого родил, Атлантида – Атлантику, или наоборот.

«Во всех подобных мифах, как это видно по другим таким же загадкам (Офир, Винета и т. п.), слышатся отзвуки истории, – заключает Генниг. – Думать, что у Платона дело обстоит иначе, нет никаких оснований. Вот почему можно считать раз навсегда установленным, что миф об Атлантиде взят не с ветра; за ним лежит какая-то несомненно-историческая действительность» (R. Hennig, Das Rätsel der Atlantis, «Meereskunde», В. XIV, 5, 5, 8).