Читаем без скачивания Профиль Цезаря - Гилберт Честертон

— Вы правы, — почтительно подтвердил священник.

— А заметили вы еще одну вещь? — с энтузиазмом продолжал Фламбо. — Этот Хоукер слышит, как досаждают его любимой, но ничего не предпринимает, а наносит удар, только добравшись до мягких песчаных дюн, где ему легко сыграть роль победителя в притворной драке. Если бы он ударил противника на камнях, он рисковал покалечить его.

— И опять вы правы. — Отец Браун кивнул.

— А теперь начнем сначала. Тут требуется несколько участников, не слишком много, но и не менее трех. Для самоубийства нужен один участник, для убийства — два, для шантажа — по крайней мере три.

— Почему? — кротко спросил священник.

— Ну как же! — воскликнул его друг. — Один, чтобы было кого разоблачить, второй — кто угрожает разоблачением, и по меньшей мере еще один — для кого разоблачение явится ударом.

После долгой паузы отец сказал:

— Вы делаете логическую ошибку. Три человека нужны как носители идеи. Но агентов достаточно двух.

— Как это понимать?

— Почему бы шантажисту, — продолжал отец Браун тихим голосом, — не внушать жертве страх перед самим собой? Предположим, жена становится поборницей трезвости и тем самым заставляет мужа скрывать, что он посещает трактиры, а потом сама пишет ему измененным почерком шантажирующие письма, угрожая открыть все жене. Какая разница, кто пишет? Или, предположим, отец запрещает сыну играть на деньги, а потом в переодетом виде угрожает юноше родительским гневом? Предположим… Но вот, мы и пришли, мой друг.

— Боже мой! — воскликнул Фламбо. — Неужели вы думаете…

Кто-то проворно сбежал по ступенькам, и в золотистом свете фонаря друзья увидели профиль, носивший бесспорное сходство с профилем на римской монете.

— Мисс Карстэрс, — сказал Хоукер без дальнейших церемоний, — не хотела входить в дом, пока вы не придете.

— Скажите, — доверительно заметил отец Браун, — а вам не кажется, что для нее самое лучшее — вообще не входить туда и оставаться под вашей защитой? Видите ли, я, пожалуй, догадываюсь, что вы уже догадались обо всем сами.

— Да, — понизив голос, ответил молодой человек, — я догадался еще на дюнах, потому-то я тогда и ударил его на мягком песке.

Взяв ключ от входной двери у девушки и монету у Хоукера, Фламбо впустил всех внутрь и быстро прошел в первую гостиную. В ней находился только один человек. Тот, кого отец Браун видел из окна трактира, стоял теперь, прижавшись к стене, словно загнанный зверь.

— Мы пришли, — вежливо сказал отец Браун, — вернуть эту монету владельцу. — И он показал на человека с кривым носом.

Фламбо вытаращил глаза.

— Он что, нумизмат? — спросил он.

— Это мистер, Артур Карстэрс, — уверенно сказал священник, — он коллекционирует монеты несколько странным образом.

Человек так ужасно побледнел, что кривой нос выделялся теперь на его лице как некая самостоятельная комическая деталь.

Он вдруг повернулся и вышел в соседнюю комнату, с силой захлопнув за собой дверь.

— Остановите его! — закричал отец Браун, бросаясь вперед и налетая на стул. Со второго рывка Фламбо распахнул дверь. Но было уже поздно. В мертвой тишине Фламбо прошел через комнату и позвонил по телефону доктору и в полицию.

Пустой лекарственный пузырек валялся на полу. Поперек стола лежало тело человека в буром халате, прямо на лопнувших, прорвавшихся пакетиках из оберточной бумаги, откуда сыпались и раскатывались никакие не римские, а самые современные английские монеты.

Священник взял у Фламбо и поднял вверх бронзовую голову Цезаря.

— Вот и все, что осталось от коллекции Карстэрсов, — сказал он. После довольно длительной паузы он продолжал со своей более чем обычной мягкостью: — Завещание, которое оставил дурной отец, было жестоким и, как видите, сын затаил обиду. Он ненавидел оставленные ему римские деньги… и все сильнее любил обыкновенные деньги, которых был лишен. Он не только понемногу, штука за штукой, распродал всю коллекцию, но так же понемногу опустился до самых недостойных способов добывать желанный металл, вплоть до того, чтобы в переодетом виде шантажировать своих родных. Он шантажировал своего брата, вернувшегося из Австралии, за его давнишний забытый проступок (для этого-то он и взял кэб до Уэгта-Уэгга в Путни). Он шантажировал сестру за кражу, которую один он мог заметить.

Кстати, поэтому у него и смогла возникнуть та «сверхъестественная» догадка, когда он стоял так далеко от них на дюнах. Бывает, что силуэт или поза, как бы вы удалены ни были, скорее напомнят вам кого-нибудь, чем умело загримированное лицо вблизи.

Опять наступило молчание.

— Вот так штука, — проворчал сыщик, — выходит, великий нумизмат и коллекционер был обыкновеннейший скряга.

— А так ли уж велика разница? — спросил Браун все тем же странно терпеливым тоном. — И что есть плохого в скряге, чего бы не было в коллекционере? Что в них плохого, кроме… не сотвори себе кумира и никакого изображения… не поклоняйся им и не служи им, ибо Я…[2] Однако надо пойти посмотреть, как чувствуют себя бедные молодые люди.

— Я подозреваю, — отозвался Фламбо, — что, несмотря ни на что, бедные молодые люди чувствуют себя превосходно.

1

Положение обязывает (фр.)

2

См. Втор. 5, 8 — 9.