Читаем без скачивания Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями) - Джеральд Даррелл

– Эт-та Даррелл? – осведомился он.

– Да, – ответил я.

– Яшно… Так вот, во вшей Англии только вы можете мне помочь. У меня тут птица.

Я подавил стон: еще один травяной попугайчик…

– Я владелец… шудовладелец… Чувствовалось, что своим языком его милость владеет плохо.

– И на один из моих пароходов залетела эт-та… эт-та птица, и капитан шечаш доштавил ее мне. Так вот… Вы можете ей помочь?

– Ну, а что это за птица? – спросил я.

– Маленькая такая пичужка…

Не очень-то полная зоологическая характеристика.

– Вы не можете описать ее – размеры, окраска?

– Ну… она шовшем маленькая… б-буроватая, да… ш б-белой грудкой. Ножки шовшем крохотные… малю-юшенькие… Даже удивительно, какие крохотные…

– Видимо, это качурка, – предположил я. – Они нередко залетают на палубы судов.

– Я шечаш же зафрахтую поезд и а-атправлю ее вам, ешли вы можете ее шпашти, – разошелся сиятельный судовладелец.

Я принялся втолковывать ему, что это бесполезно. Качурки большую часть жизни проводят над морскими просторами, кормясь мелкими организмами, и содержать их в неволе почти невозможно. И вообще, даже если он отправит мне пичугу, она вряд ли перенесет путешествие.

– Рашходы меня не пугают, – твердил его милость.

В эту минуту кто-то отнял у него трубку, и я услышал чрезвычайно аристократический девичий голос:

– Мистер Даррелл?

– Да.

– Я должна извиниться за папу. Боюсь, он немножко не в форме. Ради бога, не обижайтесь.

Тут же ее перебил голос лорда.

– Вше что угодно, – настаивал он. – Гоночная машина… шамолет… только шкажите…

– Боюсь, даже если вы сумеете ее доставить, я все равно ничего не смогу сделать, – сказал я.

– Передаю трубку моему капитану, он вше объяшнит.

– Добрый вечер, сэр, – произнес суровый голос с шотландским акцентом.

– Добрый вечер.

– Так, по-вашему, это качурка? – спросил капитан.

– Да, скорее всего. Так или иначе, все что можно сделать, – это подержать птицу до утра в тепле, в темной комнате, а потом отправить на какой-нибудь из ваших пароходов. Как только пароход отойдет достаточно далеко в море – скажем, на две-три мили, – птицу можно выпускать.

– Понятно. Вы уж извините, что мы побеспокоили вас так поздно, но его милость настаивал на этом.

– Ну, конечно, я… гм… я все понимаю.

– Дело в том, – продолжал шотландец, – что у его милости очень доброе сердце и он очень любит птиц, но сегодня вечером он немножко не в форме.

– Я так и понял, – ответил я. – Завидую его состоянию.

– Гм… так точно… Ну… что ж, сэр, пожелаю вам спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил я и положил трубку.

– Что там такое приключилось? – нетерпеливо спросила Джеки.

– Какой-то пьяный лорд звонил, хотел прислать мне качурку, – объяснил я, опускаясь в кресло.

– Ну, знаешь! – возмутилась она. – Все, хватит, пусть нам дадут секретный номер.

Мы получили секретный номер, и с тех пор лавина бестолковых звонков, слава богу, схлынула.

На другое утро я рассказал о случившемся Кэт; она выслушала меня с сочувственной улыбкой и спросила:

– А ты слышал про Джереми и крота?

– Нет, а что?

Вот что рассказала Кэт.

Джереми вез на грузовике мусор после уборки в Доме млекопитающих. На его пути были две высокие арки, и перед второй аркой он увидел ползущего по дорожке крота. Джереми круто затормозил, вылез из грузовика и стал подкрадываться к кроту, чтобы поймать его и отнести в поле, подальше от грозящих опасностей. Подойдя вплотную, он увидел, во-первых, что крот мертв и, во-вторых, что к нему привязана бечевка, которую кто-то потихоньку тянет. Следуя за бечевкой, Джереми обнаружил на другом конце весь персонал отдела пернатых в лице Шепа Мэлита.

Надо сказать, что Шеп уже давно не устраивал розыгрышей, и в этом случае я усмотрел хороший признак, свидетельство того, что подавленное, мрачное настроение, которое я застал в зоопарке, когда вернулся из экспедиции, сменилось надеждой и воодушевлением.

Однако, как ни нуждались мы тогда в надежде и воодушевлении, без денег от них было мало проку. Наши клетки служили уже пять лет, и требовались наличные, чтобы капитально отремонтировать их, причем не как-нибудь, а по генеральному плану. Мы чуть не каждый день ставили подпорки, хотя на самом деле пришла пора ломать старые клетки и заменять их новыми. Птицы и мелкие млекопитающие еще могли подождать, но для более крупных и опасных животных надо было принимать экстренные меры. Хоуп и Джимми помогли мне создать трест, однако мы по-прежнему остро ощущали нехватку в деньгах, особенно на клетки для тех животных, которые, вырвавшись на волю, могли бы представить смертельную угрозу для окружающих.

Уповая на доброту посетителей, мы повесили копилку и лист бумаги с коротеньким рассказом о целях и задачах треста в том конце Дома млекопитающих, где размещались гориллы. И, надо сказать, копилка постепенно наполнялась.

Однажды, когда служащие разошлись на второй завтрак, я направился в Дом млекопитающих, чтобы проведать мартышку, которая, по нашим предположениям, ожидала потомства, и с ужасом обнаружил, что дверь клетки орангутанов распахнута и еле держится на петлях. Я ринулся туда; к счастью, оба орангутана оказались на месте. Судя по всему, старший из них, Оскар, подобрал какое-то орудие, взломал им дверь и обследовал Дом млекопитающих. Среди заинтересовавших его предметов только один удалось легко отделить от стены и унести с собой как сувенир – это была копилка Джерсийского треста охраны диких животных. Внутри копилки что-то гремело, и Оскар принялся ее трясти, но из щели ничего не высыпалось. Тогда он расковырял замок маленькой дверцы сзади. И когда я прибыл на место происшествия, Оскар восседал на груде монет разного достоинства. Он был крайне возмущен, когда я вошел в клетку, забрал у него копилку и принялся собирать монеты. Моя задача отчасти осложнялась тем, что я не знал, сколько денег было в копилке. Во всяком случае, не мешает хорошенько порыться в соломенной подстилке… Тут я поглядел на пухлую рожицу Оскара и заметил, что его щеки оттопыриваются сильнее, чем обычно.

– Оскар, – строго произнес я, – у тебя во рту что-то есть. Ну-ка, отдай.

Я протянул руку, и орангутан с величайшей неохотой выплюнул мне на ладонь пять полукрон и четыре шестипенсовика.

– Это все? – спросил я.

Миндалевидные глазки ничего не выражали. Я положил деньги обратно в копилку, выбрался из клетки, кое-как приладил дверь и направился к слесарю, чтобы попросить его заняться ремонтом. И тут изо рта Оскара в меня полетело еще одно пенни – дескать, на, подавись!