Читаем без скачивания Мальчик по имени Рождество - Мэтт Хейг

– Денег? – недоумённо захлопал глазами Николас.

– Да. Твой отец пообещал мне пятьсот монет, когда вернется. На эти деньги я куплю пять домов!

– А зачем вам пять домов? – робко спросил Николас.

– Чтобы заработать ещё денег. А потом ещё.

– Значит, кроме денег, вам ничего нужно?

– Говоришь, как настоящий маленький бедняк, – фыркнула тётя Карлотта. – Так, где ты спишь?

– Вот здесь, – ответил Николас, указывая на свою кровать, а затем на другой конец комнаты. – А папа спит вон там.

Тётя Карлотта замотала головой.

– Нет, это невозможно.

– Что невозможно? – пробормотал Николас.

– Я не допущу, чтобы ты видел меня в нижнем белье! К тому же у меня зверски болит спина, так что мне понадобятся оба матраса. Ты ведь не хочешь, чтобы я страдала?

– Конечно, нет, – сказал Николас.

– Вот и прекрасно. Значит, будешь спать снаружи.

– Снаружи?

– Да, снаружи. Свежий воздух полезен для души. Никогда не понимала, почему дети так любят сидеть в четырёх стенах. Знаю, на дворе почти девятнадцатый век, но всё же. Давай, давай, кыш! Уже темнеет!

Итак, в ту ночь Николас лежал на траве у дома, укрывшись старой маминой шубой. Пятачок травы меж двух пеньков, которые папа срубил много лет назад, служил ему постелью, но сквозь скудную растительность то и дело пробивались камешки, больно коловшие спину. Дул холодный ветер. Тётя Карлотта вышла из дома и присела, подобрав нижние юбки, над дырой в земле, чтобы справить нужду. Николас было понадеялся, что она туда свалится, но тут же отругал себя за такие мысли. Тётушка вернулась в тёплый дом, а мальчик всё дрожал под усыпанным звёздами небом и прижимал к себе куклу-репку, чтобы хоть немного согреться. Он подумал о том, как несправедливо устроен мир, и о том, как было бы здорово его исправить. И пока Николас думал, мышонок Миика прошмыгнул у него под рукой и устроился на груди.

– Мне жалко тётю Карлотту, – сказал Николас. – Наверное, тяжело быть такой злой. А ты как думаешь?

– Не знаю, – ответил Миика.

Николас поднял глаза к небу. Хотя поводов для радости у него было мало, ему всё же нравилось лежать вот так и смотреть на звезды. Тем более что одна из них как раз сорвалась, чиркнув по тёмному бархату небес.

– Ты видел, Миика? Звезда упала. Значит, мы можем загадать желание.

И Николас пожелал найти способ заменить всё плохое на хорошее.

– Миика, ты веришь в волшебство?

– Я верю в сыр. Это считается? – пискнул Миика.

Николас никак не мог узнать, верит мышонок в магию или нет, но тешил себя надеждой, что да. Мальчик и его маленький хвостатый друг медленно засыпали, а холодный ветер всё дул и дул, нашёптывая им неведомые секреты ночи.

Ворчащие животы и прочие кошмары

Всё лето Николас спал на улице.

И каждый день с рассвета до заката искал себе еду – по приказу тёти Карлотты. Как-то раз он снова встретил медведя. Тот встал на задние лапы, но Николас не побежал. Он замер. Стань лесом. Медведь тоже не двигался – просто стоял, вроде бы мирный, но пугающий. Этот медведь погнал его мать к колодцу. Но Николас не мог его ненавидеть.

– Посмотри на меня, – сказал Николас. – Я худой как щепка. На костях вообще нет мяса.

Словно согласившись, медведь опустился и закосолапил прочь.

Ну разве нашёлся бы в мире мальчик ещё более невезучий, чем Николас? Вообще-то, да. Его звали Гату, и он жил в Индии. Его ударила молния, когда он справлял нужду в речке. Приятного мало. Но если забыть о несчастном Гату, стоит признать, что с отъездом отца и прибытием тёти Карлотты для Николаса наступило на редкость безрадостное время. При виде грибов и трав, которые он собирал в лесу, тётушка лишь недовольно морщила нос. Единственным утешением – кроме мышонка Миики – было считать дни, недели и месяцы до возвращения отца. Для этого Николас делал зарубки на сосне, росшей неподалёку от дома.

Прошло два месяца. Затем три.

– Где же ты? – спрашивал он, бродя среди деревьев. Но в ответ слышал лишь свист ветра или стук далёкого дятла.

Настроение тёти Карлотты с каждым днем становилось всё сквернее, как вино, давно превратившееся в уксус.

– А ну прекрати! – закричала она как-то вечером, поедая приготовленный Николасом суп. – Или я скормлю тебя медведю.

– Что прекратить? – моргнул мальчик.

– Ужасные звуки, которые издает твоё мерзкое тело.

Николас озадачился. Утихомирить урчащий желудок можно лишь едой, но собранных грибов чаще всего хватало только на суп для тёти Карлотты. Тех, что он тайком поедал в лесу, для утоления голода было явно недостаточно.

Но тётя Карлотта вдруг улыбнулась. Улыбка на её лице смотрелась так же чуждо, как банан на снегу.

– Ладно, можешь поесть супу.

– О, спасибо, тётя Карлотта! Я ужасно голоден. И я так люблю грибной суп!

Но тётя Карлотта покачала головой.

– Раз уж ты всегда готовишь суп, я подумала, что должна отплатить услугой за услугу. И пока ты гулял по лесу, приготовила другой суп специально для тебя.

Миика, наблюдавший за ними через окно, отчаянно запищал:

– Не ешь его!

Но мышонка никто не услышал.

Николас недоумённо уставился на тарелку, полную мутной зелёно-коричневой жижи.

– А с чем этот суп? – спросил он.

– С любовью, – ответила тётя Карлотта.

Николас сразу понял, что она шутит. Во всей тёте Карлотте любви было не больше, чем в сосульке. Хотя думать так было несправедливо по отношению к сосулькам. Они хотя бы тают. А тётя Карлотта была намертво замёрзшей ледышкой, которая не растаяла бы ни за что и никогда.

– Давай же, ешь.

Николас зачерпнул суп ложкой. Ничего отвратительнее он в жизни не пробовал: как если бы грязь смешали с болотной тиной и залили водой из лужи. Но тётя Карлотта грозной жердью нависала над племянником, и Николас продолжал есть.

Под пристальным взглядом её холодных серых глаз он будто сжимался до размеров букашки. А тётя Карлотта повторила то, что говорила уже сотни раз:

– Твой отец – дурак.

Николас ничего не ответил – просто проглотил ещё ложку мерзкого супа, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота.

Но тётя Карлотта не унималась.

– Всем известно, что никаких эльфов не существует, – говорила она, брызжа слюной. – И твой отец – несмышлёное дитя, раз до сих пор в них верит. Я сильно удивлюсь, если увижу его живым. С Крайнего Севера ещё никто не возвращался. И о чём я только думала, когда ехала сюда, польстившись на его посулы? Понятно, что не видать мне моих денег.

– Вы всегда можете вернуться.

– О нет! Уже не могу. На дворе октябрь, год повернулся к зиме. По такой погоде я десяти миль не пройду. Я застряла тут на всю зиму. По крайней мере, до Рождества. Не то чтобы оно для меня что-то значило. Самое ненавистное время года!

Это было уже слишком.

– Рождество – лучшее время года! – твёрдо сказал Николас. – Я очень его люблю, пусть оно и приходится на мой день рождения.

Он очень хотел добавить, что испортить Рождество может только тётя Карлотта, но подумал, что тогда ему точно не поздоровится.

Тетю Карлотту его ответ немало удивил.

– С чего бы тебе, маленькому оборванцу, любить Рождество? Будь ты сыном богатого купца из Турку или Хельсинки, я бы ещё поняла. Но у моего братца вечно не хватает денег на подарок!

Злость сотней горячих иголок заколола щёки Николаса.

– Рождество – волшебный праздник! И я предпочту дорогой игрушке ту, которую сделали с любовью.

– Твой отец за всю жизнь сделал тебе только санки, – фыркнула тётя Карлотта. – У него же вечно нет времени.

Николас подумал о старой кукле-репке. Интересно, где она? Рядом с дверью, где он её оставил, куклы больше не было.

– Твой отец – обманщик.

– Нет, – сказал Николас. Он доел суп и чувствовал себя очень плохо.

– Он обещал, что вернётся. Говорил, что эльфы – не выдумка. То есть соврал уже два раза… Ладно, что-то я утомилась, – вдруг сказала тётя Карлотта. – Пора мне ложиться спать. Я смотрю, тарелка у тебя уже пустая. Сделай одолжение, скройся с глаз моих, и я буду счастлива, как королева Финляндии. Отныне это мой дом, и я – твоя опекунша. И ты будешь делать в точности, что я говорю. Выметайся. Живо!

Николас встал из-за стола. Живот зверски крутило. Он окинул взглядом комнату.

– А где моя кукла-репка?

Тётя Карлотта улыбнулась – широкой улыбкой, за которой обычно следует смех. А потом сказала:

– Ты её только что съел.

– Что?

Ему потребовалась секунда. Хотя нет, две. Может, три. Три с половиной. Нет. Всего три. Три секунды на то, чтобы понять, что именно он услышал. Его единственная игрушка теперь покоилась у него в желудке.

Николас выбежал из дома, и его стошнило в выгребную яму.