Читаем без скачивания Цирк 'Гладиатор' - Борис Александрович Порфирьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда всё это произошло, Никита уже стоял на арене, перед арбитрским столом. Видно было по всему, что и Корда и арбитр были удивлены не столько опозданием своего подставного борца, сколько тем, что вместо Верзилина вышел неизвестный молодой парень. Это в конце концов и решило дело. После того как подскочивший к барьеру старик в дорогой поддёвке заявил, что он даст сто рублей вызвавшемуся бороться Сарафанникову, если он победит, арбитр пригласил Никиту переодеваться.
А старик, похлопывая ладонью по пухлому бумажнику, сказал вдогонку Никите:
— Держись, паря! Не ударь лицом в грязь перед чужими!
Гвардейский офицер из ложи, перегнувшись через её барьер,
выкрикнул:
— Против кого ставите? Корду ещё никто не побеждал после Збышко — Цыганевича!
— А ты поставь за своего Корду! — крикнул ему старик. — А? Чего не ставишь?
— Ставлю!
— Давай, давай, — усмехнулся старик, передавая на судейский столик деньги. А когда униформист поймал кредитный билет, брошенный офицером из ложи, и передал его арбитру, старик воскликнул:
— Пятьсот даю Сарафанникову, если победит! Знай наших!
Атмосфера накалилась до предела.
Офицеры кричали, что Корда непобедим. Подвыпившие купцы смеялись над ними, напоминали им о том, что русские — самые сильные. Галёрка была на стороне купцов.
Судьи, выбранные из публики, принимали деньги, советовались с арбитром о правилах схватки.
С первых же секунд стало ясно, что Корда рассчитывает на быструю победу. Он стал метать Никиту по ковру, как игрушку. Но это длилось не больше минуты. Потом они на протяжении получаса ходили в стойке. Известно, насколько неинтересно неискушённому зрителю наблюдать борьбу «бур» (то есть настоящую борьбу) вместо «шике», инсценированной борьбы, однако сейчас весь цирк притих, почувствовав, что за этим внешне спокойным хождением по ковру кроется нечто большее, чем обычная борьба.
Понял это и сам Корда.
Щипая и царапая Никиту, он шептал ему в ухо на ломаном русском языке, что если тот не уступит ему сейчас, то он доведёт его до обморока, а потом вывернет или переломит ему руку.
Никита молчал; думал об одном: как бы не попасться на приём. Он чувствовал, что спина его и бока покрываются кровоподтёками, но старался не обращать на это внимания. От железного объятия противника спирало дыхание.
А Корда продолжал шептать, что он тушировал Гаккеншмидта, Омера де Бульона и Педерсена — какой смысл сопротивляться, уступай сразу.
Никита по–прежнему молчал. Теперь уже трудно было понять: отчего не хватает дыхания — от объятий или от щипков.
Корда нырнул под него, схватил его за локоть, опрокинул на себя, начал выламывать руку. Отчаянно сопротивляясь, Никита почти ложился на лопатки. Боль заставляла забыть обо всём.
— Арбитр! Прекратить костоломку! — раздался звонкий от волнения голос Коверзнева.
И сразу галёрка обрушила на судью свой протест.
Снова в стойке. Какое счастье ходить так, а не лежать на ковре. Только бы он больше не ломал руку.
Опять щипок. Ещё. Что же это, куда смотрит арбитр? Разве кто мог подумать, что небритым подбородком можно сделать рану? Да перестань же бередить её — тут же одно сплошное мясо! Господин арбитр!
Ага! Стал смотреть! Это, видно, Валерьян Палыч. Он. За судейским столиком. И откуда–то слышен голос Ефима Николаевича. Над галёркой взлетают зелёные фуражки — это студенты. Картузы. Это фабричные… Ох, опять щипок! — «Да что же это, господин арбитр!» — Нет, это не мой голос. Эго голос Валерьяна Палыча. Ну да, он за столиком. И купец в поддёвке, который поставил на меня деньги. За столиком… Царапает — всеми ногтями по спине провёл… Ага! Остановили! Позвали к столику, что–то выговаривают ему… Пусть, пусть поразводит руками, а я отдохну… Ага, предупреждение!.. Сразу стало легче. Так. Сейчас мы попробуем приём.
— Давай, Сарафанников! Давай!
Ага! Хотят моей победы! Хорошо! Раз! Так его! Нет, братуша, шалишь! Ничего, ничего, походим с тобой, ты только не щиплись. Так! Нет, это ты брось — и мы не лыком шиты, знаем. Ефим Николаевич нам показывал этот приём. То–то… Ох, что это?!
Корда поймал его на передний пояс, резко приподнял над ковром и швырнул.
— Двойной нельсон! — прокричал арбитр. — Разрешается держать три минуты!
Корда подсунул под мышки руки, навалился всей тушей, ломал Никите шею.
— Сарафанников, держись! — закричал кто–то.
— Никита! Никита! Никита!
Снова в стойке… Нет, брат, ничего не выйдет! Ты силён, но и я недаром в мосте пудовые гири поднимал… Раз! Ну, что? Снова стоим? Кто был прав? А?
— Ложись… Я и не таких побеждал… Самого Иеса Педерсена… Ложись… — змеёй вползает в уши шёпот.
Что–то ты меня много уговариваешь. А ты вот возьми да положи. Что — выкусил? Ишь, какой барон нашёлся. Мы и не с такими на пристанях боролись. С крючниками, почище тебя. А ну!..
Обхватив Корду за пояс, Никита оторвал его от ковра. И, как они и предполагали с Ефимом Николаевичем, Корда, рассчитывая на свои десять пудов, постарался в этот момент накрыть Никиту, а Никита отпустил его, словно отказался от приёма, и когда Корда, не разгадав обмана, начал менять положение ног, чтобы стать на ковёр, Никита продолжил приём и бросил его на лопатки.
Огромная потная белая туша лежала несколько секунд неподвижно.
Потом Корда неуклюже поднялся и боком, нагнув бычью шею, озверев, пошёл на Никиту.
Но между ними уже стоял арбитр.
Под злым взглядом хозяина Корда отступил и, повернувшись, зашагал с манежа. И те, для кого он ещё час назад был кумиром, безжалостно его освистали.
Кто–то обнимал Никиту, целовал, поздравлял. Неистовствовала галёрка.
А он, уйдя в уборную, долго сидел там не шевелясь, держа в руках одежду. В тусклом исцарапанном зеркале виднелись его плечи в кровоподтёках и синяках, словно он был освежёван.
Больно было шевелиться.
Пахло пылью. Далеко, над головой, раздавался гул голосов. Тоненько жужжала муха.
За стеной перед кем–то оправдывался Корда.
Никита усмехнулся: «Что, брат? Сбили с тебя спесь? Не будешь в чужом городе как хозяин стоять… в цилиндре? То–то!»
Вбежал Коверзнев. Всплёскивая руками, воскликнул:
— Ох, что он сделал с тобой! Ну, ничего, — голос Коверзнева спустился до шёпота: — Сейчас, не предполагая того… за тебя… отомстят… Я узнал: его переедет автомобиль… Даст немножко вкось, и Корда с полгода… бороться… не сможет…
— Как переедет? — встрепенулся Никита.
— По договорённости… — прошептал Коверзнев. — Он кому — то… испортил дело… из–за него арбитр… потерял чуть ли не… два десятка тысяч…
Никита
