Читаем без скачивания История балтийских славян - Александр Гильфердинг

Особенно замечательны и более других известны частные божества ранского племени. Как святыня Арконская предназначена была для общего всем балтийским славянам поклонения Святовиту, так другая священная крепость ранского народа принадлежала исключительно его собственным, частным богам. Кореница (у Саксона Karentia, у исландцев Gards, теперь Garz) находилась в южном углу острова Раны; со всех сторон окружали ее трясины и болота, и одна только тропинка, вязкая и опасная, по которой шли, точно вброд, вела к городу; кто с нее хоть немного сбивался в сторону, проваливался в глубокую топь. Пройдя тропинку, попадали на дорогу, которая была проложена между болотом и валом, окружавшим город, и выходила к единственным в валу воротам. В Коренице, как и в Арконе, не было постоянного населения; она предлагала, мы знаем, народу убежище в случае неприятельского нашествия, а в мирное время привлекала лишь поклонников святыни. Этот город, по словам датского историка, "красовался зданиями трех великолепных храмов, отличавшихся блеском превосходного искусства. Кореницким храмам, продолжает Саксон Грамматик, почти столько же уважения снискали частные боги, которым здесь поклонялись, сколько уважения доставило Арконе почитание божества общественного".

Послушаем далее, как он описывает памятники кореницкого идолослужения: "Главное капище окружено было со всех сторон сенями, но стен не было; капище и сени закрыты были завесами из багряницы, крыша лежала на одних столбах… Внутри стоял дубовый истукан, который назывался Руевитом, страшно безобразный, потому что ласточки, прилепив свои гнезда к чертам его лица, покрыли грудь его калом: божество достойное, чтобы его изображение так омерзительно осквернено было птицами. Голова его имела семь человеческих лиц, которые все находились под одним черепом. Столько же настоящих мечей с ножнами, привешенных к одному поясу, прикреплено было искусством ваятеля к бедрам истукана. Восьмой он держал обнаженным в правой руке; меч был крепко прибит к кулаку железным гвоздем, и нельзя было его вынуть, не отбив руки… Толщиною истукан превосходил размеры человеческого тела, высота его была такая, что Абсалон (архиепископ, предводитель датского войска, человек весьма большого роста), стоя на цыпочках, едва мог дотронуться подбородка его секирою, которую носил в руке. Это божество, по значению сходное с Марсом, почиталось властителем войны. Ничего в этом истукане не представлялось приятным для глаза; очертания шершавой резьбы были отвратительно безобразны… Вблизи находился другой храм, посвященный Поревиту; он был о 5 головах, но не носил оружия… Третий храм принадлежал Поренуцию: этот истукан имел 4 лица; пятое было у него на груди, и он левой рукой касался его лба, а правой подбородка".

Только одну важную вещь сказал нам Саксон о кореницкой святыне: что она принадлежала исключительно частному поклонению ранского племени, и что ране так строго отделяли своих племенных богов от богов общенародных, что не хотели даже помещать их в одной ограде. Но о собственном значении кореницких кумиров почти ничего нельзя заключить из Саксонова описания. Дела не уясняет и древняя исландская повесть о подвигах датских королей, которая также упоминает о них. Истукан Руевита (Ринвита по саге о Книтлингах), как видно, был чрезвычайно древний, сделанный, когда искусство резьбы находилось на Ране в самом грубом состоянии, и, в сравнении с ним, кумир арконский предполагает большое художественное усовершенствование. Название этого божества, по-видимому, указывает на бога, по преимуществу принадлежащего Руе, ранам: Руевит, Рановит. Саксон Грамматик изображает его богом войны, но отношение его к другим воинственным божествам балтийских славян, к Святовиту и Яровиту, совершенно неизвестно. Еще менее можем сказать о двух других божествах ранских, мирном боге Поревите и четырехглавом Поренуции; только в имени последнего, мы полагаем, есть несомненная ошибка Саксона или переписчика: нет, кажется, возможности понять это имя иначе, как читая вместо Porenutius — Porunetius: тогда мы получим, по крайней мере, слово, звучащее и имеющее смысл по-славянски, Перунец; но о самом значении этого божества мы, разумеется, не в состоянии ничего заключить из рассказа датского историка.

Книтлинг сага, упоминая об этих божествах под именами, еще более искаженными (Rinvit, Turupid, Puruvit), и рассказывая, что в их капищах хранилось множество денег[79], золота и серебра, шелка, бумажных тканей красного цвета и тканей пурпуровых, шлемов, мечей, лат и всякого оружия, приводит еще два ранских божества: Рizammarr (Печимира?), чтимого в Ясмунде (восточном полуострове у Раны), и Черноглава или Чарноглова (Tiarnaglofi), с серебряным усом, победоносного бога, которого брали с собой в поход. Последнее наименование относится, кажется, подобно Триглаву, к наружному виду истукана, а не к самому божеству.

Частные божества других племен славянского Поморья еще менее известны, но их существование несомненно доказывается вышеприведенными свидетельствами Титмара и Гельмольда. Только по имени знаем мы плунское божество Подагу[80] и зверинское — Годрага (или, может быть, Гонодрага). Летописец Арнольд, продолжатель Гельмольда, сохранил любопытный намек на второстепенное значение последнего: зверинский (шверинский) епископ Берно (в конце XII в.), ревностный истребитель идолослужения, заставляя славян вместо языческой святыни чтить христианскую, велел им заменить в своем поклонении этого Годрага или Гонодрага одним из святых, именно св. Годегардом епископом. Мы действительно читаем в одной грамоте 1171 г.: "деревня святого Годегарда, что прежде называлась Goderac"[81].

В Волыне местную святыню составлял знаменитый, необыкновенной величины столб, на котором водружено было копье. Много столетий, верно, простояло оно в Волыне: насквозь проеденное ржавчиной, железо его, по словам Оттонова жития, не могло бы ни на что пригодиться. Волынцы почитали это копье чем-то божественным, говорили, что оно нетленно, что оно их святыня, защита их родины, знамение победы. К сожалению, нам неизвестно его настоящее значение, составляло ли оно какой-нибудь особенный священный памятник, или принадлежало одному из богов волынских. Средневековые монахи, вообразив по искаженному названию этого города, Юлин, что он основан был Юлием Цезарем, твердо верили и все единогласно писали, что столб с копьем был памятник, воздвигнутый римскому завоевателю, и что сам Юлий обожался волынцами[82].

LXXII. Остатки стихийного поклонения у балтийских славян. — Сожжение и погребение мертвых

С другой стороны, балтийскими славянами сохранялось еще во многих местах воспоминание о первоначальном славянском богослужении, в котором божества не отделялись от стихий природы. Более всего проявления этой древней религии сохранились у вагров, потому, быть может, что ваграм, отдаленным от Раны, средоточия балтийского язычества, и занятым постоянной борьбой с соседями, труднее было участвовать в религиозном развитии своих соплеменников. Как бы то ни было, вот что рассказывают о вагрской святыне: недалеко от Старого града находилась роща, единственная в том крае; в этой роще стояли, между вековыми деревьями, дубы, посвященные богу Вагрской земли, не имевшему никакого видимого образа; их окружала площадка, обнесенная крепко сбитым деревянным забором, в котором было двое ворот, украшенных отличными фронтонами. Вход за ограду был дозволен только жрецу и тем, кто приходил для жертвоприношения, а также убегавшим от кровной (родовой) мести; для последних это святилище было надежным приютом.

Совершенно переносит нас это описание, сделанное Гельмольдом в конце XII в., в древнейшую пору славянского язычества, к поклонению чешских воинов, воспетых в Краледворском памятнике, которые шли в лес, под деревьями кланяться и приносить жертвы богам невидимым. Как же назывался вагрский бог, обитавший в дубах? У Гельмольда мы читаем имя его двояко: Prone и Prove (Proven); в первом случае представляется искаженное немцем слово Перун, во втором — имя бога было бы Прав, право, что-то вроде литовского Prowе (т. е. право и божество права). Но последнее чтение, хотя и чаще попадающееся в тексте Гельмольда, мы считаем совершенно ложным. Не говоря уже о том, что на существование у славян бога Права (трудно сказать, как бы он назывался, Прав или Право) нет ни малейшего указания, — невозможно, чтобы такому божеству, представителю отвлеченной идеи, воздавалось язычниками поклонение в роще, под священными деревьями, без всякого видимого образа и атрибута: он имел бы непременно и капище, и идол, и все свойственные его значению принадлежности. Перун же был именно главный стихийный бог древней славянской религии; он не нуждался ни в храме, ни в идоле, и, как представителя вещественной силы природы, властвующей над человеком, его присутствие должно было по преимуществу ощущаться язычником в таинственной сени леса. Наконец, вот даже и палеографический довод: компилятор ХV в., Марескалк Турий, везде пишет Prono, Рronе в своих летописях, которые суть только парафразы Гельмольда; стало быть, в той древнейшей рукописи Гельмольда, которой он пользовался, так читалось имя вагрского бога. Подобным образом и брауншвейгский летописец XV же века, Бото, оставивший нам странное и, вероятно, им самим выдуманное описание идола, которым будто бы изображался этот бог в Старом граде, называет его не Prove, а Prono[83]. Появление формы Prove, т. е. Proue, вместо Prone, объясняется весьма легко сходством готических начертаний n и u (=v).