Читаем без скачивания Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - Сирило Вильяверде

— По правде говоря, — ответила Немесия, следя за выражением лица своей подруги, — не знаю, что и сказать, как-то не решаюсь выложить начистоту все, что я думаю. И все же, — прибавила она, внезапно оживляясь, — на месте Сесилии смеялась бы я над всем этим, а на рожон не лезла бы. Коли этот человек влюблен всерьез — а он таки влюблен, — коли он хочет, чтобы я над ним не издевалась, пусть заплатит за все то зло, что мне причинили другие. И мне бы, ей-ей, было нипочем, кабы такой вот, как он, вертопрах увивался вокруг меня и поминутно следил за мной; лишь бы давал мне деньги, а я бы взамен дарила ему улыбки. И пусть бы посмели тогда сказать, что я поступаю дурно или грех совершаю какой. Сами-то мужчины больно нечестны: прикидываются, что любят, когда любви и в помине нет, а хитры-то уж так, что, поди, и не узнаешь — взаправду они влюблены или думают попросту обдурить нас, несчастных! «Думай дурно — и ни ошибешься», — говорит пословица. Так и тут: ну что случится с тобой, Сесилия, коли ты не пойдешь нынче вечером на куну!

— Конечно, меня не убудет, ни прибудет, пойду я туда или не пойду, — отозвалась Сесилия. — Дело-то все в том, что человек, о котором говорит мамочка, намерен совать свой нос в мои дела и вертеть мною как угодно, то ли из чистой прихоти, то ли чтобы испытать мое терпение, а это-то и несносно.

— Ну ладно, дорогая, — мягко возразила Немесия, — я, например, не вижу, чтобы его вмешательство могло чем-нибудь повредить тебе.

— А то как же! — вспылила Сесилия. — Мамочка тотчас становится на его сторону, ворчит, ополчается на меня, даже тунику мне порвала, лишь бы я дома осталась, лишь бы доставить удовольствие этому старому дураку. Тебе этого мало?

— Да что ты! Мне тоже не по вкусу, когда кто-нибудь вмешивается в мои дела. Впрочем, порой не грех и дурочкой прикинуться, чтобы от иных мужчин тебе побольше перепало. Взбредет, скажем, такому на ум командовать или наставника изображать, ну и пусть себе тешится. А ты делай так, чтобы он был доволен, не отталкивай его сразу, улыбайся ему, по крайней мере пока он на подарки не скупится, и проживешь так в свое удовольствие до самой старости.

Бабка тем временем снова уселась в кресло, вернувшись к своим невеселым думам, и разговор между подругами коснулся более частной темы.

— Запомни, — продолжала Немесия, — кто много горюет, тот рано помрет. Да к тому же можешь не сомневаться: ни один старый проныра не опасен для такой красотки, как ты.

— Да я его опасным и не считаю и ни чуточки не боюсь, — сказала Сесилия. — Я по характеру очень независима и ни за что не соглашусь, чтобы мною помыкали, тем более кто-то чужой.

— «Чужой»! — повторила словно про себя бабка хрипловатым и глухим голосом.

Девушки переглянулись, несколько озадаченные странным тоном этого восклицания; да и, кроме того, они полагали, что старушка целиком ушла в свои печальные мысли.

— Вот сына его, — продолжала Немесия вполголоса, — ты понимаешь меня… его-то, конечно, следует бояться. Он молодой, красивый, очаровывает всех направо и налево, да и говорить мастер. Деньгами сорит, как иной воду льет….. Редкая женщина, даже с характером, устоит перед ним — верно ведь, дорогая? Увидит его разок-другой, послушает и влюбится по уши. Я бы от такого мужчины как от черта бегала. Он, должно быть, не одной девчонке голову вскружил. Ему есть в кого пойти.

Чепилья, погруженная в свои размышлении, по-видимому не слышала и не понимала слов Немесии. Сесилия же, наоборот, как только подруга упомянула о возлюбленном, обратилась вся в слух, поняв, что та хочет сообщить ей какую-то важную новость.

— Так вот, как я тебе говорила, — добавила Немесия, — вышла я из портновской Урибе и иду себе по улице Агуакате. Дойдя до дома Гамесов — знаешь, того, что стоит за Тересианским монастырем, — слышу вдруг музыку и голоса, мужские и женские. Я прислонилась к стене у окошка — под ним как раз высокая скамья; окно было раскрыто и занавески откинуты. Вижу — комната полна народу: играют, поют и танцуют. А какое у нас сегодня число? Да ведь нынче двадцать седьмое октября! Постой! Так это именины Флоренсии, самой младшей из сестер Гамес. То-то она была во всем белом и с распущенными волосами; кстати сказать, для белой девушки они у нее уж очень вьются… По крайней мере… они, конечно, очень красивые, такие длинные и густые, а по мне было бы лучше, будь они немного потемнее.

Сесилия вздохнула, а Немесия, словно не заметив этого, стала выкладывать уже без утайки:

— Сидит, значит, Флоренсия за роялем, а вокруг все разные там сеньориты и молодые кабальеро. И знаешь, кто еще там был? Ну да, конечно, это была она! Помнишь высокую бледную сеньориту, такую хорошенькую? Да я еще тебе говорила, что утром в день святого Рафаила она ехала в коляске Гамесов? Она-то и разговаривала с Менесесом, приятелем твоего… ну, понимаешь?.. Там же был и другой, он тоже все с ними ходит… да как бишь его зовут? Сола, Софа… ах, да, Сольфа. Но твоего-то молодца не было, о нем только говорили. Я в точности слышала, что о нем упомянули…..

— Кто упомянул? — с тревогой в голосе спросила Сесилия.

— Не могу тебе сказать наверняка, но как будто Менесес, в разговоре с бледной сеньоритой. Они говорили о нем и, насколько я поняла, все собирались на большой бал в Филармоническом обществе.

— Этого-то я и боялась! — сказала Сесилия.

— А-а! Теперь-то я понимаю, — воскликнула Немесия, — кому шили шелковый жилет, который я должна была так срочно закончить. Знай я раньше, не торопилась бы так поспеть ко времени. Ведь я его до поздней ночи шила, а дали мне работу только накануне вечером и велели принести сегодня в три часа. Кто бы мог подумать! Уж во всяком случае, на этот бал для белых он не пошел бы в жилете, сделанном моими руками. Это я говорю просто так, чтобы ты знала, милочка, мне-то от этого ни холодно, ни жарко. Он ведь для меня пустое место, я стараюсь только для тебя, ведь ты им увлечена… Будь осторожна, мужчины все такие неблагодарные твари! Но лучше помолчать и не подливать масла в огонь.

И действительно, сказанного было вполне достаточно, пожалуй даже более чем следует, чтобы взволновать девушку и менее пылкую, чем Сесилия. По мере того как подруга развивала нить своего рассказа — а била она в цель не только тем, что сообщала какие-то новости, но и тем, как она их сообщала, — гнев и раздражение Сесилии все возрастали. Что предпринять в подобном случае, чтобы помешать, если еще есть время, этому молодцу, как называла его Немесия, встретиться с незнакомкой на балу в Филармоническом обществе? Девушку обуревала ревность, ярость и отчаяние. Ей не сиделось в кресле у окна. Не раз она вскакивала, собираясь, по-видимому, пойти переодеться и выбежать на улицу, но тут же снова возвращалась на место. Она просто задыхалась от бешенства.

Старушка тем временем сидела не шелохнувшись, погруженная в молитвы: закрыв глаза, она перебирала большим и указательным пальцами правой руки одно за другим черные зерна четок, лежавших у нее на коленях. Немесия украдкой поглядывала на Сесилию и, казалось, наблюдала за мучительной борьбой, которая бушевала в груди подруги и отражалась на ее лице, словно в зеркале. При этом Немесия слегка улыбалась, как бы предвидя все заранее и не опасаясь печального исхода. Наконец Сесилия откинулась на спинку кресла, глубоко вздохнула и прошептала:

— Лучше не надо. Я знаю, что мне делать. Издеваться над собой никому не позволю. Я почти счастлива… Никуда я не пойду!

Тогда Чепилья подняла на внучку взгляд, в котором светились одновременно и радость и сострадание. Немесия же, видимо удовлетворенная и даже гордая тем, что ее приход возымел желаемое действие, удалилась, нежно распрощавшись со своими друзьями.

Глава 5

И мнится, будто все еще я вижу —

Разнузданный палач и жертва рядом,

Лицо с надменным и жестоким взглядом…

И кажется, что свист бича я слышу.

Немесия подошла к двери своего дома как раз в ту минуту, когда ее любимый брат Хосе Долорес выходил на улицу, держа под мышкой покрытый чехлом кларнет, а в руке — сверток нот. Он шел, как всегда, опустив голову и, видимо, о чем-то задумавшись. По этой-то причине, а также потому, что улица и дом тонули во мраке, музыкант и сестра его чуть было не разминулись, не заметив друг друга. Как бы то ни было, Немесия первая узнала брата, преградила ему дорогу и, припомнив два стиха из популярной в ту пору задорной песенки, спросила:

— Куда ты шествуешь с котом в такую ночь глухую?

— Как! — воскликнул удивленный Хосе Долорес. — Это ты? А я и ждать тебя перестал.

— В такую рань на бал?

— А который час?

— Когда я проходила мимо монастыря святой Екатерины, там только-только прозвонили к вечерне.

— Ошибаешься: сейчас должно быть позже, чем ты думаешь.