Читаем без скачивания Муж и жена - Уилки Коллинз

— И никаких поблажек! — рявкнул Джеффри. — Держись, парень, как будто ты опять на ринге и во что бы то ни стало должен выиграть бой.

Никто лучше Кроуча, великого и ужасного, не знал, что значит настоящий бой на ринге и какой можно нанести страшный удар даже этим безобидным на вид оружием — тугими, набитыми хлопчатой бумагой перчатками. Он притворился, всего только притворился, что уступил просьбе своего патрона. И Джеффри вознаградил его за вежливую уступку ударом, который свалил беднягу с ног. Великий и ужасный поднялся с пола как ни в чем не бывало.

— Хороший удар, сэр! — воскликнул он. — Теперь бейте другой рукой.

У Джеффри не было такого самообладания. Призвав вечную погибель на многажды битую голову Кроуча, он обещал лишить его своей помощи и покровительства, если боксер не обрушит на него град своих прославленных ударов. Победитель сотни боев содрогнулся.

— У меня семья, сэр, о которой надо заботиться. Но если вы так хотите, вот вам! — и нанес первый удар.

Джеффри рухнул, и дом сотрясся до основания. Но и этот удар не удовлетворил его, в тот же миг он вскочил на ноги.

— Не бей в грудь! — загремел он. — Бей по башке! Гром и молния! Смерть и кровь! Вышиби из меня эту блажь! Бей по башке!

Кроуч послушно ударил по «башке». И парочка начала лупцевать друг друга с такой силой, что от любого другого цивилизованного человека не осталось бы и мокрого места. То слева, то справа падали на чугунный череп Джеффри удары перчаток призового бойца. Страшен был этот тупой равномерный стук. Наконец даже сам Джеффри почувствовал — хватит.

— Спасибо, Кроуч, — в первый раз заговорил он вежливо. — Вполне достаточно. Я опять в полном порядке.

Он помотал головой два-три раза, слуги хорошенько обтерли его, как вытирает наездник взмыленную лошадь после успешного заезда; затем он выпил добрую пинту пива и прекрасное расположение духа, как по волшебству, вернулось к нему.

— Подать перо с чернилами, сэр? — спросил его тренер.

— Ни в коем случае! — отвечал Джеффри. — Эта блажь наконец выскочила у меня из головы. К черту перо с чернилами. Пойду навещу друзей. А вечером в драму.

С этими словами он покинул гимнастический зал в самом прекрасном, покойном и безмятежном настроении. Боксерские перчатки Кроуча оказали на него столь могучее действие, что задремавшая было подлость пробудилась в нем с новой силой. Писать Анне? Только идиот станет писать такой женщине по собственной воле. Ведь не на краю же он пропасти! Подождем, что будет через два дня. А там посмотрим — написать или послать к дьяволу. Благодарение богу и перчаткам Кроуча — у него совсем прояснилось в голове. Теперь, на радостях — обедать к друзьям. А вечером — в театр.

Глава пятнадцатая

ДЖЕФФРИ — ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ЖЕНИХ

Два дня наконец истекли, и братья за это время ни разу не повидались.

Джулиус, остановившись в доме отца, посылал Джеффри в гостиницу короткие записки о его состоянии. Первая записка гласила: «Отцу лучше. Врачи надеются». Вторая записка: «Отцу гораздо лучше. Врачи довольны». Третья была самой подробной: «Через час увижу отца. Врачи обещают выздоровление. Рассчитывай на меня. Если смогу, замолвлю за тебя словечко. Никуда не уезжай, жди меня в вестибюле».

Джеффри прочитал третью записку, и лицо его омрачилось. Опять потребовал ненавистные перо и бумагу. Теперь уже нет сомнений — придется писать Анне письмо. Выздоровление лорда Холчестера отбросило его в то самое положение, в каком он был в Уиндигейтсе до отъезда в Лондон. Надо было любой ценой удержать Анну от отчаянного шага, иначе скандала не миновать. Отец окончательно откажется от него, и все его надежды на будущее рухнут. Он начал писать, и скоро письмо было готово. В нем было всего двадцать слов: «Дорогая Анна, только что узнал, состояние отца не внушает опасения. Оставайся пока в гостинице. Ничего не предпринимай. Скоро напишу еще».

Отправив почтой это содержательное послание, Джеффри раскурил трубку и стал ждать результатов свидания лорда Холчестера с его старшим сыном.

Джулиус с тревогой отметил, что отец очень переменился внешне, но ясность ума и точность суждений к нему вернулись полностью. Не имея сил ответить на рукопожатие сына, не имея сил повернуть головы на подушке без посторонней помощи, он глядел на сына все тем же твердым, проницательным взглядом, в котором светился тот же недюжинный ум. На склоне лет его главным честолюбивым помыслом было видеть старшего сына в палате общин; повинуясь отцу, Джулиус выставил свою кандидатуру в Пертшире. Не пробыл он у постели выздоравливающего отца и двух минут, как тот с былой горячностью заговорил о политике.

— Благодарю, Джулиус, за искреннее сочувствие. Людей моего склада не так-то легко вычеркнуть из списка живых. Взгляни хотя бы на Бруэма и Линдхэрста! Ты, Джулиус, пока не думай о палате лордов. Начнешь с палаты общин. Да, я мечтаю об этом. Каковы твои отношения с избирателями? Расскажи подробно. Не могу ли я чем-нибудь тебе помочь?

— Но, сэр, вы едва оправились от болезни. Может, забудем ненадолго политику?

— Я чувствую себя вполне сносно. И хочу опять уйти с головой в злободневные заботы. А то память что-то слишком расшевелилась. Вытаскивает из прошлого события, о которых лучше забыть.

Его пепельно-серое лицо вдруг исказила судорога. Он пристально поглядел на сына.

— Джулиус! Ты когда-нибудь слыхал о молодой женщине по имени Анна Сильвестр? — неожиданно спросил он.

Джулиус ответил отрицательно. Они с женой обменялись визитными карточками с леди Ланди, принесли извинения, что не могут быть на ее приеме. Но кроме Бланш, никого в Уиндигейтсе не знали.

— Запомни это имя, — продолжал лорд Холчестер. — Анна Сильвестр. Ее родители давно умерли. Я знавал когда-то ее отца. С ее матерью обошлись жестоко. Скверная была история. Я долго думал сегодня о ней, первый раз за много лет. Если Анна Сильвестр жива и принадлежит нашему кругу, ей, возможно, небезызвестна фамилия Деламейн. Помоги ей, Джулиус, если она когда-нибудь обратится к тебе за помощью.

Болезненная судорога опять искривила его лицо. Неужели память сыграла с ним эту злую шутку, перенесла его в тот давний вечер на вилле в Хэмпстеде? И он видел мысленным взором распростертую у своих ног несчастную женщину…

— Так что же выборы? — столь же внезапно вернулся он к настоящему. — Мой ум не привык к праздности. Ему необходимо занятие.

Джулиус точно и кратко описал положение дел. Отец слушал одобрительно, заметив только, что незачем было уезжать от избирателей в самый разгар выборной кампании. Напрасно леди Холчестер вызвала сына в Лондон. Какой толк сидеть возле его кровати, когда Джулиус должен выступать сейчас перед избирателями?

— Это неправильно, Джулиус, — сказал он раздраженно. Неужели ты не понимаешь?

Обещав Джеффри упомянуть о нем на свой страх и риск, Джулиус вдруг увидел возможность заговорить о брате.

— Нет, это правильно, сэр, — возразил он. — Я не мог поступить иначе. Того же мнения и Джеффри. Брат очень волнуется из-за вас. Он сейчас в Лондоне, приехал со мной.

Лорд Холчестер бросил на старшего сына взгляд, в котором смешались ирония и удивление.

— Я же говорил тебе, — возразил он сыну, — что болезнь не повлияла на мой рассудок. Джеффри волнуется из-за меня? Волнение — свойство, присущее цивилизованным людям. Человек, задержавшийся на стадии дикости, не способен волноваться.

— Мой брат не дикарь, сэр.

— Его желудок всегда полон, его тело покрыто одеждой, а не размалевано охрой. По этой мерке брат твой, конечно, существо цивилизованное. Во всем остальном он — дикарь.

— Я понимаю вас, сэр. Но я хотел бы сказать несколько слов в защиту его образа жизни. Он тренирует в себе силу и мужество. А сила и мужество, по-своему, прекрасные свойства, согласитесь.

— Прекрасные — постольку поскольку. А вот поскольку? Осведомись об этом у Джеффри. Попроси его написать без ошибок хоть одно предложение. И увидишь, поможет ли ему в этом его хваленое мужество. Заставь его читать книги, необходимые для получения степени, и он заболеет, несмотря на все свои бицепсы. Ты хочешь, чтобы я увидел твоего брата? Ничто не заставит меня видеть его, пока он полностью не изменит образа жизни, как ты изволил выразиться. Но у меня все-таки осталась надежда. По-моему, спасти его может только одно — влияние умной женщины, обладающей всеми преимуществами рождения и состояния, то есть тем, что может пробудить уважение и в дикаре. Если он хочет вернуть себе право войти в этот дом, пусть сначала вернет себе положение в свете и приведет ко мне жену, которую мы с матерью могли бы принимать у себя и которая могла бы обелить его в наших глазах. Если это произойдет, моя вера в Джеффри возродится. Но пока этого нет, пожалуйста, не поминай даже имени брата в моем доме. Давай лучше вернемся к твоим выборам. Я хочу дать тебе совет. Ты поступишь разумно, если сегодня же вечером уедешь домой. Подними мне повыше подушки, так легче говорить.