Читаем без скачивания Пейзаж с бурей и двумя влюбленными - Доротея Уэбстер

— Я хочу заметить, Роберт, что ты ошибаешься, — ровным голосом заметил Фуллер.

— Ошибаюсь? В чем?

— Лоуренс НЕ ПОВИСАЛ на своем ледорубе. Когда он вонзил его мне в руку — признаюсь, это было очень больно! — я еще какое-то время находился в сознании. И я видел, как Лоуренс тут же разжал руки и отпустил ледоруб. Видимо, он боялся, что нас двоих ледоруб не удержит.

— Так на чем же он... то есть мистер Брэндшоу держался? — спросила Женевьева и сама не узнала своего голоса.

— Он вцепился в лед ногтями и, кажется, еще и зубами, — ответил Фуллер. — Я думаю, он сорвал ногти на обеих руках.

— Вот как! — в растерянности произнес Роберт. — А я думал... Я видел, что он повредил руки, но полагал, что это произошло при падении — задел за камни, за лед...

Наступило молчание. Все посмотрели на Лоуренса, ожидая, что он скажет, пояснит. Однако англичанин продолжал хранить молчание.

— Так что же было дальше? — спросил граф.

— Дальше... Ну, мы обвязали их веревками, оттащили от края пропасти... У меня была с собой аптечка, и я сделал Ричарду обезболивающий укол — ведь человек был в шоке. Мы перевязали его руку. Потом Лоуренс посоветовал дать ему немного бренди. Это действительно помогло: Ричард пришел в себя и даже смог идти. Если бы он не нашел в себе силы подняться, наша задача значительно усложнилась бы: вряд ли бы мы смогли нести раненого втроем на такой крутизне, тем более что и Лоуренс нуждался в помощи. Мы пустились в обратный путь. Я боялся, что до наступления темноты мы не успеем спуститься в долину и нам придется ночевать на высоте — а я не знал, как перенесет такую ночевку раненый Ричард. Мы спешили изо всех сил и уже в темноте достигли лагеря. Там врач осмотрел Ричарда и Лоуренса и посоветовал нам не мешкая ехать в больницу в Клюз. Так мы и сделали. В больнице Ричарду сделали кучу уколов, перевязали руку. Там его держали до сегодняшнего полудня — вот почему мы так поздно приехали. Мы знали, что вы беспокоитесь, но раньше никак не могли.

— Что мы делаем? — спохватился граф. — Мы совсем забыли о еде! Мы так уморим наших путешественников голодом. Наверно, все уже остыло...

— Ничего страшного, — успокоил его Роберт. — Мы так проголодались, что можем есть даже мороженое мясо, как северные народы.

Однако, вопреки опасениям графа, блюда не успели остыть, и участники восхождения отдали дань как обеду, так и ужину — Катрин и Женевьева только успевали подавать все новые и новые блюда. Женевьева заметила, что лишь один Лоуренс сидит над одной и той же тарелкой. Но еще раньше это заметила Шарлотта. Она мягко, но настойчиво отобрала у англичанина нож и вилку, сама разрезала мясо на мелкие кусочки и осторожно вложила вилку в его забинтованную руку.

— Хорошо, что так кончилось, — заметила Камилла. — Я все время представляю себя на месте Шарлотты. Первый раз пойти в горы и пережить такое... Наверно, у тебя больше не возникнет желания туда попасть?

— Вовсе нет, — возразила Шарлотта. — Мне очень, очень понравилось. А опасность... Она есть везде. Нет, я обязательно еще пойду в горы.

— Мадмуазель Шарлотта вела себя просто замечательно, — раздался голос, от которого все отвыкли — это впервые после возвращения заговорил Лоуренс. — Поразительное самообладание. Никаких истерик, обмороков, никаких жалоб. С вами можно идти в горы.

— Спасибо! — Шарлотта буквально расцвела от этой неожиданной похвалы. — А уж с вами... С вами бы я рискнула даже опуститься на дно моря — хотя я уже всем говорила, что боюсь воды.

— И как вам, Лоуренс, все же пришло в голову такое решение? — пожал плечами граф Шарль. — Пронзить руку... А если бы вы попали в кость, и Ричард потерял руку навсегда? Да, кстати, как ваша рана? — повернулся он к Фуллеру.

— Нет, кость не задета, — успокоил тот графа. — Острие пронзило мякоть и задело одно сухожилие, ему еще предстоит срастись — тогда я смогу двигать рукой совершенно свободно. К счастью, я пишу на машинке, и большая точность движений мне не нужна. Так что эта рана даже не помешает мне работать.

— Что касается вашего вопроса, Шарль, — вновь заговорил Лоуренс, — то позвольте вам заметить, что есть ситуации, когда помочь человеку, попавшему в беду, можно только проявив некоторую жестокость. Мне случалось отсечь кисть моему товарищу по экспедиции — гигантский моллюск захлопнул створки, когда товарищ неосторожно сунул между ними руку. Когда я его нашел, у него уже кончался кислород. Он уже ничего не соображал, был как пьяный. Разжать створки можно было только ломом, а за ним нужно было подниматься на поверхность. Я бы не успел. У меня был выбор: доставить целый и невредимый труп товарища или поднять его без руки, но живого. Я выбрал второе.

— А этот ваш товарищ... он потом участвовал в других экспедициях? — неожиданно спросила Элеонора.

— Нет, — бесстрастным голосом ответил Брэндшоу. — Мы отправили его в больницу в Санто-Доминго, через неделю он вышел оттуда, но к нам уже не вернулся. И больше я его никогда не видел. Однако позвольте мне вас покинуть — я бы, пожалуй, прилег.

— Да, конечно! — воскликнул граф. — Мы задерживаем наших восходителей своими расспросами. Женевьева, проводите, пожалуйста, мистера Брэндшоу.

— Нет-нет, мне не нужна помощь, — остановил Лоуренс направившуюся к нему Женевьеву. — Спокойной ночи.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал Фуллер, проводив его взглядом. И, поднявшись, он как можно небрежнее спросил:

— Что-то я не вижу мадмуазель Жоржетту. Она уже поужинала?

Наступила тягостная пауза. Граф поспешил ее прервать:

— Мадмуазель, я слышал, слегка нездорова. Да, она ведь просила принести ей обед в комнату! Катрин!

— Да, я совсем забыла, — угрюмым тоном призналась Катрин. — Сейчас отнесу.

Вслед за Фуллером поднялись и Камилла с Робертом, затем и Шарлотта. Уходя, она шепнула Женевьеве:

— Я загляну к тебе сегодня, поболтаем, ладно? Ты не занята?

Женевьева днем условилась о встрече с Домеником — ведь после того памятного вечера они еще не встречались наедине — но ради Шарлотты она, конечно, готова была отказаться от этого свидания. Она с готовностью кивнула.

Помыв посуду, Женевьева уже собиралась идти к себе, когда вспомнила, что в столовой осталась еще посуда, которую в спешке отставили на чайный столик.

Она вернулась в столовую. Из гостиной доносились звуки рояля. Проходя мимо двери, Женевьева заглянула туда. За роялем сидела Элеонора. Она была одна. И играла не изощренные мелодии, а ту мечтательную, романтическую музыку, которую, по ее словам, она так презирала...

Сгустились сумерки, но Женевьева не зажигала свет. Она ждала Шарлотту, а та все не шла. Наконец, когда Женевьева решила, что подруга слишком устала и сегодня уже не придет, раздался тихий стук в дверь.