Читаем без скачивания Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

Особенно поражало общество дам, среди которого лучшим украшением вечера выглядели появляющиеся то здесь, то там юные и свежие лица девиц, не достигших, наверное, и полных своих двадцати лет, но по всей стати являющихся истинными царицами бала. Многие из них были с мамами и даже бабушками, и потому молодость, свежесть и красота их, не знающая еще искусственных румян и белил, восхищали своей естественностью и прелестью.

Однако и эта самая молодая поросль высшего петербургского света тоже была по-своему неоднородна. Одни прелестницы стояли с мамами и тетями чинно и скромно где-нибудь в уголке зала или у окна. Другие же, более бойкие; самостоятельные и уже не раз испытавшие действия своих неотразимых чар на самых изысканных вечерах, выделялись именно своею полною независимостью от взрослых опекунов и, наоборот, держались от них отдельно, уже окруженные целыми стайками кавалеров.

Одна такая красавица, на вид лет восемнадцати, если даже не меньше, с чудным цветом лица, напоминающим чистейший мрамор, и с золотистыми волосами, стояла в окружении нескольких офицеров и громко С ними о чем-то разговаривала. Изредка оттуда раздавался ее колокольчатый, заливистый смех, сопровождаемый восторженными возгласами поклонников.

— И вы полагаете, господа, что я не осмелюсь этого сделать? — донеслись до Багратиона ее слова, когда он проходил по зале шагах, наверное, в двадцати от веселой компании.

И тотчас молодая фея оказалась перед ним, преградив ему дорогу.

— Ваше сиятельство, — незнакомка сделала перед Багратионом книксен, приподняв щепоткою пальцев край греческой туники, украшавшей ее тонкий изящный стан, — простите мою отвагу, но никто из моего окружения не осмелился представить мне вас, храбрейшего нашего генерала. Вот почему я, презрев мнение света, сама решилась представиться герою, одно имя которого сводит меня с ума.

От неожиданного поведения гостьи Багратион побледнел, затем краска смущения залила его лицо.

— Простите, сударыня, но я не имею чести вас знать, — все еще не приходя в себя, произнес он, намереваясь обойти незнакомку, чтобы направиться дальше.

— Нет, постойте, князь, и не отвергайте меня. — Она вновь преградила ему дорогу. — Я поклялась себе и другим, что вы обязательно обратите на меня внимание. Поверьте, я так мечтаю, чтобы именно вы, герой и краса русского воинства, оказали мне внимание. Вы не откажете мне, генерал?

С этими словами молодая фея взяла Багратиона под руку и под взглядами десятков, нет, сотен изумленных глаз повела в глубь зала, к окну, где расступившиеся в одно мгновение ее бесчисленные кавалеры и подруги уступили им кресла и тотчас сами исчезли.

— Князь Багратион, — продолжила молодая красавица, — я назову себя. Я — графиня Скавронская. Мой папа долгое время был российским полномочным министром в Неаполе, и я, можно сказать, с самого раннего детства жила в тех краях. Там теперь проживает моя бабушка, мама покойного моего отца. Когда я узнала, что вы в числе доблестных суворовских войск были в Италии, мое итальянское детство стало как бы и другою причиною, по которой мне захотелось с вами познакомиться. Но первая, поверьте, — это безмерное восхищение вашей, князь, беспредельной храбростью воина; Таким, как вы, должен быть в моем представлении каждый истинный мужчина. И какое женское сердце устоит пред таким человеком, как вы, мой милый отважный герой!..

Звонкий голосок ее давно уже перешел в шепот. Он лился и журчал теперь как чистый хрустальный ручей, и взор Багратиона теплел от ее признаний.

«Господи! — вздрагивало все его существо, когда он слушал ее речи. — Неужели ее слова — от самого сердца, из глубины ее ангельской непорочной души?» И разве ее поступок — суть предосудительное поведение, за которое он, неопытный ухажер, человек, начисто лишенный женского внимания, мог принять поначалу смелый порыв ее открытой натуры? Нет, так безыскусно, так непосредственно могла объясниться лишь чистая и нежеманная девушка, лишенная одновременно и кокетства и предрассудков.

«Так что же я, никогда не знавший женщин высшего общества, даже не подозревавший о существовании вот такого ангельского создания, чем могу я ответить На порыв чувств милой моей незнакомки?»

— Право, графиня, я не заслуживаю всего того, что вы произнесли в мой адрес, — наконец нашелся он. — И мой возраст, и моя походная жизнь вряд ли могут служить в глазах такой молодой и прелестной особы предметом сердечного внимания. С другой же стороны, сие могло бы явиться для меня идеалом самого немыслимого, самого неимоверного счастия…

— Гм! — Глаза молоденькой графини приняли вдруг загадочно-таинственное выражение. — Видите ли, милый князь, между теми чувствами, на которые вы изволили только что намекнуть, и тем, что возникло в моем сердце при первой же встрече с вами, я считаю, существует, вероятно, немалая разница. И вряд ли вы, закаленный непростою жизнию человек, можете, подобно мне, юной и ветреной, делать далеко идущие предположения. Не лучше ли нам с вами, князь, остаться добрыми друзьями, как мы могли бы быть и до сегодняшней нашей встречи?

— Простите, графиня, но как же тогда ваши слова? — вновь стушевался генерал. — У меня ведь до ваших признаний ничего подобного не было и в мыслях. Иль ваши откровения — кокетство и даже простая уловка, так сказать, выигранное вами пари, которое вы заключили давеча с друзьями?

Юная дама загадочно-тягуче посмотрела в черные, восхитительного рисунка глаза Багратиона и слегка дотронулась кончиками пальцев до его нервно вздрогнувшей руки.

— Как вы могли так дурно подумать обо мне, милый мой герой? Разве каждое мое слово, сказанное вам, не есть слово моего искреннего восхищения, моего подлинного чувства к вам?..

Глава вторая

Перемену в племяннике тетя обнаружила сразу, как только он переступил порог ее дома. Привычная оживленность и импульсивность в движениях сменились некоей сдержанностью, быстрота реакции — раздумчивостью, скорее смахивающей на меланхолию, Багратиону никак не свойственную.

— Теперь и я убедилась в том, что о тебе говорит уже весь Петербург: ты, Петр, влюблен, — без обиняков заявила Анна Александровна, чем окончательно смутила племянника.

— А что, неужели молва дошла и до вас? — только и нашелся он о чем спросить. — Но поверьте, милая тетя, между нами ничего не произошло. Так, сначала один, затем и второй разговор. Неужто кому из досужих доброхотов могла прийти эта ужасная мысль?

Анна Александровна засмеялась и обняла племянника.

— Ну почему же ужасная, Петр? — произнесла она. — Любовь — чувство, возвышающее человека. Разве ты сам не ощущаешь, какие перемены принесла тебе встреча с молодой графиней Скавронской?

— Скажите, тетя, вы и правда не смеетесь надо мною? Ведь я к вам — как к самому родному мне существу. С кем я еще могу вот так серьезно говорить о предмете, который, вы правы, перевернул все мои мысли и чувства, все представления о себе и собственной моей жизни. Поэтому я не хотел, чтобы наш разговор принял не совсем серьезный, по крайней мере для меня самого, характер.

— Я — вся внимание. Я слушаю тебя, как бы выслушала тебя теперь твоя мать, хотя ты уже, прости, далеко не юноша, — успокоила его тетя. — Итак, о чем ты хотел бы меня прежде всего спросить, в чем получить совет?

Было видно, что Багратиону трудно начать — таким непривычным и таким далеким от уклада всей его жизни оказалось происшедшее с ним. Ладно было бы в двадцать, двадцать пять лет. А то — в целых тридцать пять от роду. Но что поделать, коль все злоключилось именно так, а не иначе, и именно с ним — по возрасту давно уже старым холостяком, а по опыту жизни — совершенным юнцом.

Да начать хотя бы с того: кто она, эта нежданная красавица, так в одночасье вскружившая ему голову? Фамилия ее ничего не говорила ему, а самому попытаться выведать что-либо о незнакомке значило выдать себя с головою, поставить в смешное положение, чего никак не могла допустить его самолюбивая и гордая натура. Только тут, в разговоре с тетей, он и мог получить ответы на все те вопросы, что вдруг захлестнули его с головою, привели, если уж говорить откровенно, в подлинное смятение, в каком он не находил себя даже в самых жестоких сражениях.

— Итак, кто же такая Скавронская? — Анна Александровна повторила вопрос и, чуть улыбаясь, посмотрела в лицо племянника. — Ты помнишь, князь Петр, ту зиму, когда мы с тобою оказались впервые на загородной даче Потемкина? Не умолкая гремела музыка в залах. Торжества, казалось, длились с утра до ночи и с рассвета до темна. И все по причине того, что дядюшка, светлейший князь, выдавал замуж двух любимых своих племянниц. Так вот одна из них, младшая, Катерина, была тогда повенчана с графом Скавронским, вскоре назначенным полномочным российским министром в Неаполитанское королевство. И та очаровательная красавица, во власти которой ты, Петр, так неожиданно оказался, — их дочь, как и ее мама, тоже — Екатерина.