Читаем без скачивания Шерлок Холмс против марсиан - Генри Олди

В холеных руках доктора скрипичный футляр выглядел еще менее презентабельным, чем в могучих, покрытых мозолями ладонях Тома. Ободранный, весь в царапинах и потертостях, он был убог и жалок, как гроб бедняка. Собственно, формой этот футляр и напоминал гроб для младенца.

– Германский, – заметил Холмс, игнорируя откровенную брезгливость своего друга. – Такие «гробики» поставляют Кельн и Бремен. Кажется, палисандр. Плясали на нем, что ли?

– Рыбу резали. Потрохами воняет.

– Роспись видите? Там, где сохранилось? Ручная работа.

– Рафаэль, – съязвил доктор. – По заказу папы Льва Десятого.

– Замки латунные. Ручка кожаная, чужая. Ее прикрепили, когда оригинал порвался. Скобы разные… Не нашли похожей? Полагаю, вор принес скрипку нашему благодетелю Драйзеру пару лет тому назад, не раньше.

Брови доктора поползли на лоб:

– Почему вор? Обнищавший скрипач отдает инструмент старьевщику за пару монет. Пальцы дрожат, играть он больше не может, а стаканчик джина – великое искушение…

– Нет, это не скрипач. Музыкант сдал бы инструмент в заклад, надеясь выкупить со временем. Во-вторых, дорогой Ватсон, скрипка – не из того барахла, с каким легко расстаешься. Тут чувствуется привязанность, духовное сродство.

– Холмс! Не вы ли учили меня доверять фактам, и только фактам? Что это за аргумент: духовное сродство?

– Увы, друг мой. Старею, делаюсь сентиментален. Откройте футляр, прошу вас.

Скрипка напоминала ветерана-калеку. Лак местами облупился, на деке красовалось множество царапин. Завиток, венчавший гриф, был сколот по краям и выглядел уродливой шишкой. Жильные струны оборвались, свернувшись неопрятным клубком. По счастью, в футляре вместе с дряхлым смычком и канифолью хранился комплект запасных струн, но даже Ватсон, не будучи музыкантом, понимал, что счастье это очень относительно.

– Шейка удлиненная, – комментировал Холмс, развернув кресло к доктору. – Завиток вполне оригинален; вернее, был оригинален. Корпус из светло-красного дерева, лак большей частью сошел. Ватсон, внутри корпуса много пыли?

– Не слишком.

– Подуйте в резонаторные отверстия. На задней деке есть клеймо?

– Кажется, да.

Доктор перебрался ближе к камину. Дрова весело трещали на «быках» из чугуна, отсветы пламени кровавыми пятнами ложились на скрипку. Инструмент казался раненым, которого Ватсон спасает от смерти.

– Вы что-нибудь видите?

– Мальтийский крест.

– Вы уверены, что крест – мальтийский?

– Абсолютно. Ага, вот инициалы…

– Чьи?

– Понятия не имею. «A» и «S» в двойном круге. Ниже: «Faciebat Anno 1736».

– Это все?!

Не заметив, что голос Холмса, обычно спокойный и насмешливый, изменился удивительным образом, доктор едва ли не носом залез в эфу скрипки:

– Нет, не все. Antonius… Antonius Stradivarius Cremonensis.

– О да, – кивнул Холмс. – Антонио Страдивари из Кремоны. Изготовлено в одна тысяча семьсот тридцать шестом году. Том, передайте вашему старьевщику, что вечность ему обеспечена. Доктор позаботится, я обещаю. Ватсон, клеймо выжжено в дереве?

– Нет, – доктор еще не успел прийти в себя от потрясения. – Тут ярлычок. Типографский ярлычок; а может, штамп в виде клише. Подделка?

– Год изготовления… Первые две цифры напечатаны?

– Да.

– Последние две цифры вписаны от руки?

– Да. Чернила сильно выцвели…

– Боюсь, что подлинник, – Холмс развел руками. – В Кремоне синьор Страдивари открыл семейную фабрику. Один из сыновей маэстро делал задние стенки, другой – передние; сам маэстро занимался в первую очередь лаком… Семья изготовляла до тридцати инструментов в год. Ярлычок, обнаруженный вами, дорогой Ватсон – знак фирмы.

– Если эта скрипка такая плохая, – Том чуть не плакал от огорчения, – я могу одолжить другую у папаши Лейзмана. Вы только скажите, на какой срок?

– Не надо, – серьезно ответил Холмс. – Я буду играть на этой.

5. Лицо в ночи

Ворочаясь с боку на бок, я проклял тот злополучный миг, когда решил перебраться из каморки напротив госпиталя под крышу «Синего вепря». Идея обустроиться поближе к Холмсу казалась мне дьявольским искушением, каким она, собственно, и была. Оперируя до глубокой ночи, я куда слаще засыпал в убогой съемной комнате, чем сейчас, под сатанинский хохот, несшийся из соседних апартаментов.

Шерлок Холмс настраивал скрипку.

Когда же после долгих мучений на меня снизошел сон – о, я погрузился не в сладостное забытье, а в подлинный кошмар. Меня преследовала нагая Адель Пфайфер, несясь по улицам Молдона верхом на бешеном треножнике. Ее камера крушила все вокруг, изрыгая голубой луч. В луче плясали обезумевшие призраки, чертовски похожие на Лиггинсов. Когда я выбежал на берег залива, то обнаружил корабль, уходящий в море. Менее всего это судно напоминало современный пароход – скорее Ноев ковчег, переполненный всякими тварями. На верхней палубе, взявшись за поручень, стояла моя драгоценная супруга и грозила мне пальцем. Я хотел объяснить ей, что между мной и мисс Пфайфер ничего нет, но не сумел докричаться. Холмс, появившись из черного смерча, начал меня успокаивать. У него были исключительно бледные щеки и очень острые зубы, в особенности клыки. Я рекомендовал ему хорошего дантиста – своего однофамильца из Сити – и проснулся в ледяном поту.

Одеться было делом пяти минут.

Дверь в апартаменты Холмса оказалась незапертой. Я вошел без стука, намереваясь показать этим всю серьезность моих намерений. Но мой друг извиняющимся жестом вскинул руки, с порога обезоружив меня раскаяньем. В левой Холмс сжимал скрипку, в правой – смычок. Действительно, гроза преступного мира был бледен, но зубы Холмса – он как раз улыбнулся – выглядели обычным образом.

– Садитесь в кресло, Ватсон, – сказал Холмс. – Я сыграю вам колыбельную. Брамс вас устроит?

– Меня устроит смертельная доза морфия, – буркнул я, садясь.

Колыбельная не усыпила меня, но нервы, надо заметить, успокоила. Сейчас, когда стены не искажали звучание, я обратил внимание, что у скрипки удивительно чистый сопрановый тон. Это был уже второй Страдивари, доставшийся Холмсу. Первый инструмент он приобрел у еврея с Тоттенхем-Корт-роуд, торгующего – редкое совпадение! – подержанными вещами. Я хорошо помнил, как радовался мой друг: за пятьдесят пять шиллингов ему досталась скрипка, стоившая по меньшей мере пятьсот гиней. Впрочем, у нового приобретения имелись два явных преимущества: лучший звук и абсолютная дешевизна.

От Холмса не укрылось выражение моего лица. Он понял, что прощен, и что мне нравится Брамс.

– Говорят, – заметил он, не прекращая игры, – что Страдивари однажды приобрел целую баржу леса. Это были не обычные бревна или доски. Нет, это были обломки судна, приводившие в изумление наиопытнейших корабелов. Сплетничали, что это обломки ковчега, на котором спасался наш праотец Ной. С тех пор каждую свою скрипку маэстро…