Читаем без скачивания Колыбельная для бронехода - Влад Тепеш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И ты выбрал подписать…
Я покачал головой.
— Нет. Выбор был сделан еще до поступления, из идейных и принципиальных соображений. Даже имея туманные представления о том, каково быть знаменитым, я все равно заранее знал, что иду не на двадцать дней.
— Хм… И сколько тебе осталось служить?
Я зевнул.
— «Призрак» Ковач уже никогда не станет гражданином Ковачем. Пожизненный контракт.
* * *
Три дня прошли в тишине, не случилось ничего интересного. Правительственные войска не предпринимали никакой видимой активности, бронеходы практически не высовывались из столицы, конвоев не было.
Почему не было конвоев, удалось узнать от «своих» людей в правительственных учреждениях: бункера практически полны готовым к продаже сырьем, Саламанка ждет торговый корабль, чтобы провернуть крупную сделку, и затишье ему на руку больше, чем нам. Пока нет боев и стычек, проще делать вид, что все чудесно и партизаны — ну так, мелкая заноза в заднице. Ну а служба безопасности не дремлет, копает потихоньку. Правда, тоже без видимых результатов: арестовали пару парней за граффити и на этом все.
При этом Саламанка после фиаско с вертолетной атакой больше не предпринял никаких действий по восстановлению работы нефтяной промышленности, словно его это не особо и тревожит.
— Я чувствую себя дураком, — признался по этому поводу Антон. — Наша успешная операция привела нас не к успеху, а к провалу: Саламанка отправил всех работников обоих комбинатов в неоплачиваемый отпуск, свалив вину за это на нас. Примерно пятьсот человек остались без работы, и злы они на нас…
Я проводил время за тренировками, восстанавливая форму после госпиталя, и гонял тесты на стабильность систем «Мародера», Густаво и Сабрина — мелкая все еще дуется, как мышь на крупу — возятся с каким-то хитрым планшетом для бронехода. В общем, скукота.
А на четвертый случилась стычка между бойцами засады и проезжавшим мимо вооруженным бронеавтомобилем.
Куда и зачем держал путь экипаж бронемашины, неизвестно, но факт есть факт. Группе удалось благополучно подорвать машину на заложенной на обочине управляемой мине, у «Пумы» оторвало два колеса из шести и едва не перевернуло. Но когда партизаны бросились к автомобилю, его экипаж внезапно оказал сопротивление. Группа потеряла одного человека и отошла. Завязалась перестрелка.
Командир партизан решил произвести обходной маневр и подобраться к машине с той стороны, на которую она накренилась, но когда четверо бойцов перебегали дорогу в сотне метров впереди, орудие «Пумы», которое до этого в бою не использовалось, дало три быстрых выстрела, и один снаряд, фугасный, попал по обходящей группе. Одного буквально разорвало в клочья, второму оторвало руки и он почти сразу скончался, а остальных двоих жестоко посекло осколками.
Видя, что дело обернулось худо, командир принял решение отходить. Дорогу забросали самодельными дымовыми шашками из целлулоида и под прикрытием вытащили обоих раненых. Экипаж бронемашины воспользовался этим обстоятельством для собственного отступления и таким образом тоже спасся.
Итог стычки оказался сильно не в нашу пользу: у нас трое погибших и двое покалеченных, которые уже не смогут воевать никогда. Противник же потерял только бронемашину: когда к ней прибыла группа побольше, то нашла только брошенный броневик и еще кое-какое имущество внутри: немного оружия и боеприпасов, в основном. Ну и немного следов крови: у врага тоже был минимум один раненый. При том, что «Пума» — машина шестиместная, правительственные солдаты вышли из этого боя победителями, хоть поле боя и осталось в конечном итоге за нами.
— Какой провал! — сокрушалась Дани. — Такие жертвы — и напрасно! Всухую нас сделали, хоть у нас была инициатива и двойное преимущество в числе!
Я пожал плечами:
— У этого провала очень простая причина, и называется она — «профессиональная армия». Это нормально, что вчерашние работяги проиграли тем, чья работа — война. Толковый сержант, явно толковее давешнего летчика, и выученные солдаты, не теряющие головы — вот и все.
— Да уж, с пушкой они нас подловили, — печально согласился Кастильо. — Признаться, я даже не знаю, что мне теперь с командиром группы делать?
— Ничего, — посоветовал я. — Он как бы не военный, броневик вблизи, может быть, ни разу и не видел. Тут дело в том, что броневик накренился на правый борт, наши бойцы атаковали слева. То есть, даже поверни наводчик башню, пушка все равно смотрела бы поверх голов. Вот командир группы и решил, что пушка выведена из строя… Понимаешь, опыт бывает двух типов: свой и чужой. Чтобы получить чужой, нужно иметь того, кто им поделится. То есть, военного инструктора. Но у вас с этим туго, значит, приходится учиться на своем горьком опыте. Как по мне, то командир, сделав ошибку, принял верное решение с учетом новых обстоятельств. Если бы он продолжил бой — раненые не выжили бы, и наши потери стали бы еще больше. То есть, раненые уже и так невозвратно потеряны, но, понимаешь, своих бросать нельзя. Чисто по-человечески и с точки зрения морального состояния войска все правильно. К тому же, главная потеря Саламанки — именно бронемашина. Сколько там у него этих «Пум»? Шесть или семь?
— Семь.
— Осталось шесть. Он потерял семнадцать процентов своего парка тяжелых машин, в то время как экипаж — лишь полпроцента его личного состава. А где сам броневик?
— Мы отбуксировали его в лес и спрятали, — сказала Карла, — чтобы Густаво взглянул, можно ли его починить. А что?
— Меня интересует его орудие.
Мы с Густаво обсудили, возможно ли снять пушку и переделать в
