Читаем без скачивания Цвет крови - Деклан Хьюз

Марта искала какой-то номер на своем мобильном телефоне.

— Прогрессивный, говорите, и работает в частной клинике?

— Ну, если вы станете судить политику ирландских врачей с общественных и частных позиций, вам трудно придется.

— По тону ваших статей мне показалось, что вы на это способны.

— Да уж. Почему-то мне представлялось, что вы, социалисты, готовы питаться только рисом и жить в палатках, отдавая все деньги бедным. Ждать революцию, но она еще далеко, детка.

Она пошла вдоль стойки, разговаривая по телефону.

Я позвонил Томми, он сказал, что едет по Даусон-стрит. Я обещал ждать его на Флит-стрит. Тут вернулась Марта О'Коннор.

— Я только что с ним говорила. У него через полчаса перерыв, и он сможет поговорить с вами. Его зовут Джеймс Морган, кардиолог-консультант. Я объяснила ему, в чем дело.

Она повернулась и увидела свое отражение в зеркале. Состроила гримасу и опустила глаза.

— Когда я уехала после похорон отца, я поклялась, что это конец. И новое начало. Это означало: никаких контактов, даже думать обо всем этом запрещено. Всего вам хорошего, позвольте мне устраивать свою жизнь. Даже у Моргана я не спрашивала о последних часах моего отца. Предыдущая ночь, эти убийства, вся эта шумиха в прессе по поводу семьи Говард, Рябиновый дом — все открылось вновь. Как будто никогда и не кончалось.

— Именно так оно и есть.

Мобильный Марты оповестил ее о поступлении текстового сообщения.

— Мне пора идти. До завтра еще много нужно сделать.

Мы вышли в ночь. Перед нами бесшумно остановился автобус с рекламой какого-то зеленого газированного напитка. У светофора пьяная женщина в коротком красном платье крыла матом своего столь же пьяного спутника.

— Марта, вы встречаетесь со своим братом Джонатаном? — спросил я. — Сводным братом. Так будет точнее.

— Пытаюсь, — сказала она. — Я его плохо знаю. Но звоню, пишу… Написала ему записку, когда он закончил школу. Он так и не ответил. Он… как ни печально признаться, не хочет меня знать.

— Мне кажется… Мне кажется, сейчас бы ему очень пригодился друг. Он в беде.

— Что за беда?

Я не стал рассказывать, но сообщил, что он в своих комнатах сегодня, и она обещала подумать. У нее был такой вид, что казалось, идти ей особо некуда. А я беспокоился о мальчишке, и больше всего из-за того, как я с ним обошелся. Скандальная женщина у светофора начала дубасить своего спутника по лицу, а он только отворачивался, чтобы удары пришлись по затылку.

Марта повернулась ко мне. Внезапно на глазах у нее появились слезы.

— Как вы думаете, что случилось? Я совсем распустилась.

— Извините, но я не знаю. Действительно не знаю. Но обязательно выясню. И расскажу вам.

Она вытерла глаза и заставила себя весело улыбнуться, как и положено хорошей девочке.

— Тогда дело будет не только во мне. Расскажите всем, Эд Лоу. Расскажите миру.

Я смотрел, как она шла по улице, наклонив голову, и знал, что она спрятала всю боль, чтобы потом пережить ее в одиночестве, и что она всегда будет так делать — не важно, докопаюсь я до правды или нет. Когда она исчезла за дверями своей редакции, терпение пьяного мужика у светофора кончилось, ему надоело, что подружка колотит его по голове, и он занес над ней руку. Но, по-видимому, передумав, повернулся и рысью пробежал мимо меня. Как раз когда женщина опустилась на мокрую землю и зарыдала, Томми Оуэнс остановил около меня «Вольво-122S».

Глава 18

Томми предложил остаться за рулем. Я не чувствовал себя пьяным, но все-таки выпил, так что я согласился, хотя виноватый Томми, ведущий себя идеально, меня нервировал. Он переоделся. Теперь на нем были старая мотоциклетная куртка, джинсы и черные кроссовки «Рибок». Гладко выбритый и подстриженный, он выглядел как его собственный давно утерянный брат, тот самый, который работал на телевидении и по выходным читал фантастику. Мы поехали на юг, к клинике Говарда. Пока мы ехали, позвонил Дэвид Мануэль.

— Мне бы хотелось встретиться с вами.

— Эмили вам что-то рассказала?

— Думаю, она рассказала мне очень много.

— Что именно?

— Не могу объяснить по телефону. Скажем так, самое важное событие в жизни семьи Говард произошло тридцать лет назад.

— Что вы имеете в виду?

— Не могу объяснить. У меня перерыв между визитами пациентов. Мне пришлось изменить расписание, чтобы сегодня еще раз встретиться с Эмили. Я буду свободен в одиннадцать часов.

— Я приеду.

В клинике Говарда я назвал охраннику имя доктора Моргана. Мы проехали через красивый, ухоженный сад и остановились у первой башни. Она напомнила мне ротонду в Рябиновом доме, и я предположил, что все башни были построены по ее образцу и подобию. Башни поднимались одна за другой, а за ними виднелись башенки Рябинового дома. Замок выглядел искусственным, напоминал голливудскую декорацию с современным бунгало перед вагончиком актеров. Ветер опять приносил клочки тумана, напоминавшие машинный выхлоп; на севере и востоке огни города терялись в переливающемся сером одеяле тумана под звуки горна.

Клиника Говарда была увешана хорошими картинами, имелись там и атриум с фонтаном и аквариумом и стеклянные лифты, равно как и всякие другие прибамбасы, имеющиеся у больниц для богатых, с тем чтобы их пациенты, которых они предпочитали величать клиентами, считали, что получают все, за что заплатили. Впору спросить: а где тут бар? Во всяком случае, у меня такая идея возникла. Я прошел мимо портрета доктора Джона Говарда, с темными волосами и трубкой в зубах, и поднялся в лифте на шестой этаж, где располагались офисы доктора Моргана. Все другие помещения не были освещены, свет горел только у него. Он сидел в приемной. Я сел напротив.

— Извините за некоторую таинственность. Я бы предпочел, чтобы никто не знал, что я говорил с вами, — сказал он мягким музыкальным голосом с северным акцентом — Донегол или сельские районы Дери.

— Я работаю на Сандру Говард, — напомнил я.

— Да. И все же… возможно, ей бы не хотелось делать это достоянием общественности. Так что надеюсь на ваше благоразумие.

Мистеру Джеймсу Моргану, консультанту-кардиологу, было лет под сорок; мальчишеские светлые волосы слегка поседели на макушке, щеки красные, как у сельского жителя; на нем были серые брюки, синий блейзер, рубашка в полоску, галстук в тон и черные мокасины. У меня было такое чувство, что он носит одинаковую одежду уже двадцать лет и будет носить еще тридцать и так и не заметит, какого она цвета или фасона. На коленях у него лежал коричневый конверт. Морган выглядел взволнованным.

— Рассказывайте. О докторе Ричарде О'Конноре.

— Да. Прежде всего тот факт, что он был диабетиком… Но в его истории болезни об этом не упоминалось. Хотя он здесь работал, но в клинике никогда не лечился. Я вообще об этом впервые узнал сегодня, когда позвонила Марта.

— Вы с ней никогда не обсуждали смерть ее отца?

— Она никогда об этом не расспрашивала. Разве что поблагодарила за то, что старался сделать все возможное. Вообще, когда его сюда привезли… Это было в выходной.

— Вы тогда были младшим ассистентом?

— Правильно. Консультант в этот день не дежурил.

— Даже в частной клинике?

— Ничего удивительного. Доктору О'Коннору стало плохо во время игры в регби. Я предположил инфаркт миокарда. Он сильно потел. Я помню, что от него пахло спиртным, сердцебиение было учащенным, дыхание неглубоким, и он то и дело то терял сознание, то приходил в себя. Мы никак не могли найти его жену. А его друг, который его привез, ничего не сказал о диабете. Сказал, что это, по-видимому, сердечный приступ. Даже несколько раз повторил.

— И…

— Все симптомы этот диагноз подтверждали. Мы сделали ему электрокардиограмму, начали внутривенные вливания, обычные вещи, но он впал в кому и через пару часов умер. Его жена Сандра, тогда она была О'Коннор, так и не появилась — вроде была за городом, а телефон не отвечал.

— Как вы считаете, если бы вы знали, что он получил слишком большую дозу инсулина…

— Если бы я знал, что он диабетик, то стал бы подозревать гипоглюцению, ему можно было бы постепенно вводить декстрозу, и он мог выжить. Он умер слишком быстро. У него даже не имелось браслета, никто из его близких о диабете не знал, в его больничных документах не было никаких об этом упоминаний.

— Итак, друг не знал, что он диабетик. Ничего удивительного, особенно среди мужчин такое часто встречается.

— Вы не понимаете. Этим другом… этим другом был Деннис Финнеган.

Мне показалось, что пространство и время ушли куда-то из этой ярко освещенной комнаты, что я знал этот певучий деревенский голос всю свою жизнь и ждал, когда он скажет то, что сказал.

— Ладно, — сказал я. — Но ведь он мог не слишком хорошо знать доктора О'Коннора? Что там у них обоих было с регби?