Читаем без скачивания Верь мне (СИ) - "Jana Konstanta"

— Зачем ты притащил меня сюда? — прерывая бесстыжее разглядывание, спросила Лика. — Имей в виду, за тобой следят. Хоть пальцем меня тронешь — окажешься за решеткой.

Угроза, кажется, не подействовала. Сажинский внимательно выслушал Лику и гаденько улыбнулся, чуть щуря полупьяные глазенки:

— Это ты про тех идиотов твоего папочки, что трутся у меня на парковке? Сочувствую. Они не знают, что ты здесь. Я тебе больше скажу, они уверены, что я с утра отсюда не выходил — так что у меня железное алиби, могу делать с тобой что угодно.

— Ты сядешь, я обещаю тебе. Как минимум, за похищение статью ты себе уже заработал. И за Каринку сядешь.

— Ну а при чем здесь Каринка?

— При том. Это ты заделал ей ребенка, это из-за тебя Макс сел в тюрьму. И знаешь, мой отец уже в курсе.

— Ммм, — протянул Сажинский, ничуть не смутившись обвинениям. — Раскопали, значит? Ну молодцы. И что дальше? Ты что, думаешь, меня посадят за то, что я спал с Каринкой? Лик, не смеши.

— Тебя посадят за то, что ты убил ее, — выпалила Лика и… тут же пожалела.

Улыбка с губ Сажинского исчезла. Исчезла наглость в глазах… И пусть доказательств его вины у Горских до сих пор не появилось, сейчас, глядя в ледяные, вмиг потемневшие глаза напротив, Лика понимала, что попала в самое, что называется, яблочко. Это был не несчастный случай, не совпадение — ее завравшуюся сестру хладнокровно убили, испугавшись, что правда выплывет наружу. Олег внимательно смотрел на Лику, и она почувствовала, как именно сейчас, в эту минуту, в голове его рождается, нет, не страх разоблачения, а план, как навсегда закрыть ей рот.

— Что, меня тоже убьешь теперь? — глухо спросила Лика, стараясь не выдать страха. — Это ничего не изменит. Сядешь и за нее, и за меня.

— Ошибаешься. Вы ничего не докажете.

— За что ты с ней так? Она же ребенка твоего носила…

— Вы ничего не докажете, — повторил Сажинский. — Не знаю я никакую Каринку и не знал никогда. А вот ты, девочка, приговор себе подписала. И не надо меня пугать — сидеть за тебя будет Власов. У меня алиби есть, а у Власова — мотив. Он, кстати, сейчас очень зол на тебя, ты его разочаровала.

— У Власова нет мотива, и все знают, что он меня не тронет.

— Посмотрим. Он сегодня получил очень занятные фотографии — теперь он точно знает, дочерям Горского верить нельзя. Хочешь, тебе тоже покажу? Ты фотогенична…

Не успела Лика и осознать сказанные Сажинским слова, а перед глазами появился дисплей телефона…

— Красиво, правда? — глядя на нее, побелевшую от увиденного, он улыбался и перелистывал пикантные фотографии. — Вот здесь ты особенно хороша! Думаю, Максу тоже понравилось. А потом он не справился с эмоциями и тебя прибил — как тебе такая версия? Между прочим, за идею можешь ему спасибо сказать. Он хотел тебя проверить и предложил помочь в этом постороннему парню. Жаль, не знал, что этот парень — мой друг. Ну да ладно, зато наш Максик впредь будет осмотрительней. Хотя, девушки ему теперь понадобятся не скоро… А может, вообще не понадобятся, если твой папочка не сможет удержать себя в руках — ты ведь у него теперь единственная дочь… Была. Жаль мужика. Вы хоть помириться с ним успели?

— Какая же ты тварь…

— Раздевайся.

— Что?

— Платье снимай, — повторил Сажинский, встал и потянулся к ремню на брюках. — У нас с тобой прям день воспоминаний случился — аж захотелось вернуться на восемь лет назад. Каринка была штучка заводная… Красивая, горячая… Маленькая ведьма. Уже тогда умела куда больше моих ровесниц. А ты? Ты такая же, Лик? Знаешь, как тяжело было смотреть на тебя все эти годы? Вспоминать Каринку… Хотеть… И не сметь прикоснуться, боясь, что сбежишь. Ну теперь-то бояться нечего. Жаль будет тебя убивать. Но ты сама виновата, не нужно было лезть куда не надо. Давай, снимай платье.

— Да пошел ты!

То, куда следовало ему пойти, тут же материализовалось перед взглядом Лики, покачиваясь в полной боевой готовности — без малейшего смущения Сажинский спустил штаны вместе с боксерами, отбросил ногой ставшую лишней одежду и шагнул к Лике, заставляя вжаться в спинку дивана.

— Не прикасайся ко мне! — завопила Лика.

— Как-то странно ты просишь о последнем в твоей жизни сексе. Расслабься, малышка, обещаю, я буду лучше Власова…

— Помогите! — закричала она, что есть силы, с трудом уворачиваясь от рук, пытающихся стянуть с нее платье.

— Кричи, кричи… Ты же знаешь, на моем этаже никого нет, даже охраны.

К сожалению, на третьем этаже этой чертовой гостиницы действительно никого нет — Сажинский частенько тащил девушек или сюда, в кабинет, или в свой личный номер, и потому даже секретаршу держал этажом ниже, чтоб никто не мешал. Зато здесь есть отдельная лестница к черному входу — Лику, видимо, сюда как раз именно по ней и притащили, а значит, ни одна душа в гостинице вообще не знает, что она здесь. Впрочем, даже если б кто-то знал, едва ли этот кто-то бросился бы ее спасать — однажды в этом она уже убедилась.

Без малейшего труда Сажинский стащил с Лики платье. Она больше не кричала, не плакала и даже не обратила внимания на отсутствие белья под своим платьем — только судорожно оглядывалась по сторонам в поисках спасения и корила себя за то, что, поддавшись обидам на отца, упустила важную деталь планировки гостиницы, недосказала… Вот что теперь ей делать? Окно выходит на парковку… Интересно, если разбить его — люди отца ее услышат? Или так и будут штаны протирать в своей машине, пока ее здесь насилуют и грозятся убить? Если только выберется отсюда, обязательно передаст папочке, что с такой охраной ему нужно по собственному дому с опаской передвигаться. Впрочем, шансы проверить компетентность отцовских бойцов таяли с каждой секундой — чтоб не вздумала упираться или разодрать напоследок физиономию, Сажинский уже стягивал ремнем ей руки за спиной, больно держа коленками ее бедра. Куда теперь сбежишь?

Запах недавно выпитого виски ударил в нос, заставляя Лику отвернуться. Желание испробовать эту девушку к Олегу пришло еще в квартире Антона: молодое красивое тело на чужих простынях, горячая фотоссесия, безропотная, податливая девушка с лицом бывшей пассии на его руках — как тут устоять? Только если до этого он побаивался трогать дочь Горского, то после разговора с ней на все стало наплевать. Ее обвинения застали его врасплох, он выдал себя, и оставлять ее в живых теперь нельзя — она поняла, что он виновен в Каринкиной смерти, а это уже серьезно. Гораздо серьезней того вскрывшегося факта, что ребенок у Карины был от него. Доказательств у них, конечно, нет и быть не может — слишком много времени прошло, все улики давно уничтожены, но Лика-то теперь точно знает, а, значит, уже завтра все станет известно и Горскому, а тому, как показал опыт, доказательства не нужны. «Жаль, Лика, жаль. Не зря говорят, молчание — золото, а в твоем случае — жизнь». Теперь же опечаленному смертью дочери Горскому будет не до него — это радует. Разъяренный папаша переключится на Макса — тоже хорошо, последний слишком много стал путаться под ногами. Надо только как-то Горскому дать верное направление, где искать «убийцу» его драгоценной дочери… Но об этом Олег подумает потом, когда закончит с приятным, а приятное вот оно, здесь — тепленькое, голенькое, в его руках испуганно озирается по сторонам и все еще на что-то надеется.

— Не надейся, сюда никто не придет, — шепнул Сажинский, разворачивая Лику к себе спиной.

Лика успела почувствовать, как ее нагнули, физически больно и морально неприятно, но вдруг раздался какой-то шум — через мгновенье тяжесть за спиной исчезла, и руки, державшие ее, отцепились. Лика тут же перевернулась, сжалась вся в комочек, безумным взглядом выхватив в двух шагах от себя знакомую фигуру во всем черном, что молча, не проронив ни слова, скинула Сажинского на пол.

Осознав, что ее спасут, Лика задрожала всем телом, едва сдерживая порыв расплакаться — Макс пришел за ней, Макс успел. Лика сползла с дивана на пол, не сводя глаз с Власова, еще не осознавая, не понимая, что путевку на тот свет ей выписал именно он. Своим недоверием, своим стремлением утвердиться в мысли, что все женщины — зло, исчадия ада… Это осознание придет чуть позже — сейчас же она смотрела на своего спасителя и почти не замечала отчаянных, перепуганных воплей Сажинского.