Читаем без скачивания Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией - Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И была в характере Николая одна черта, которая делала его более склонным к рискованным операциям за границей. Один ученый справедливо описывал его как «немного наивного и чересчур оптимистичного. <…> Что касается дипломатии, он не всегда различал надежду и реальную возможность»{588}. На протяжении его правления государственные деятели неоднократно жаловались, что царя легко было вовлечь в иностранные авантюры самого причудливого свойства. Бывший министр иностранных дел Извольский вспоминал: «Именно фантастическая и авантюрная сторона дела пленяла Николая II, который был очень восприимчив к химерическим идеям»{589}.
* * *Первое серьезное внешнеполитическое решение, которое предстояло принять новому российскому императору, касалось мирных переговоров в городе Симоносеки. И Китай и Япония обратились к его правительству с предложениями, между которыми он должен был сделать выбор: либо Россия встанет на сторону Токио и примет участие в разделе Китая, либо она поможет Пекину противостоять требованиям японцев и таким образом попытается сохранить в регионе статус-кво. Новый министр иностранных дел отмечал: «Выбор между Китаем и Японией как союзниками России в будущем совершенно зависит от того, какой политики мы предполагаем держаться по окончании Китайско-японской войны: пассивной или более или менее наступательной»{590}.
Сторонники решительных действий заявляли, что Цинская династия находится при последнем издыхании. Поэтому русские должны подружиться с японцами и захватить часть разваливающейся империи, пока там еще есть чем поживиться. Вот как это излагала передовица либеральной столичной газеты «Новости»:
Китайский вопрос имеет несомненную аналогию с восточноевропейским вопросом. Если оказалось возможным разделить значительную часть Турции, то тем более это возможно относительно Китая… Теперь-то и представляется вполне удобный случай разом и без хлопот покончить с Китаем, разделив его между главными заинтересованными европейскими державами… China delenda est!{591}
В ответ со всех сторон посыпались пожелания. В январе «Гражданин» предложил сдвинуть на юг всю сибирскую границу, присоединив большие куски северных Синцзяна, Монголии, Маньчжурии и Кореи и позволив Японии аннексировать южные части Маньчжурии и Кореи{592}.
Те, у кого аппетиты были поскромнее, сосредоточились на незамерзающем выходе в Тихий океан. С момента своего основания в 1860 г. Владивосток считался недостаточным в качестве главной военно-морской базы на Дальнем Востоке, поскольку окружающие его воды замерзали на четыре месяца в году. Помимо прочего, это означало, что российская Тихоокеанская эскадра зимовала в японских портах, что слишком сильно зависело от доброй воли потенциального соперника[86]. Кроме того, поскольку начались работы по строительству Транссибирской железной дороги, незамерзающий порт на Тихом океане как ее конечная станция становился все более необходим{593}.
В начале 1895 г. столичные газеты наводнились передовицами, взывающими к решению этого насущного вопроса. «Новое время» предупреждало, что после неудачи в Корее нельзя упускать новый шанс{594}. Неудивительно, что этот аргумент нашел много сторонников во флотском командовании, включая великого князя Алексея Александровича и Чихачева. Еще одним энтузиастом этой идеи был сам царь, который писал: «России безусловно необходим свободный в течение круглого года и открытый порт. Этот порт должен быть на материке (юго-восток Кореи) и обязательно связан с нашими прежними владениями полосой земли»{595}.
В служебной записке Николаю II вскоре после того, как в городе Симоносеки Япония огласила свои жесткие условия, Лобанов предложил в качестве одного из возможных вариантов заключение договора с Токио, с целью «приобретения нами незамерзающего порта на Тихом океане и присоединения к нам некоторой части Маньчжурии, необходимой для более удобного проведения Сибирской железной дороги»{596}.[87] Он добавил, что в лице усиливающейся морской державы Россия приобретет прекрасного союзника против своего главного врага: «Отношения наши к Японии являлись жгучей задачей нашей политики каждый раз, как нам угрожал разрыв с Англией»{597}.
Эти мысли перекликаются с популярной книгой под названием «Наши задачи на Тихом океане», вышедшей вскоре после начала войны{598}. Ее автор Александр Максимов, флотский офицер в отставке, служивший на Дальнем Востоке, заявлял, что настоящим врагом России в Азии был Китай. Хотя на тот момент китайцы показывали себя в бою не лучшим образом, со временем цинское правительство при поддержке Великобритании успешно реформирует свои Вооруженные силы и вполне может выступить против России: «Поэтому на горизонте наших отношений к Китаю всегда будет эта грозная туча, которая легко может разразиться жестокой войной, вследствие настойчивой бдительности англичан, поставивших, по-видимому, в основу своих политических задач на далеком Востоке изгнание России с берегов Великого океана»{599}. Единственный возможный путь для России состоял в модернизации своей армии и объединении с Японией. Максимов повторял: «Япония — единственный верный наш союзник на берегах Великого океана; дружба ее для нас одинаково дорога, как наша дружба дорога для Японии. Мы должны быть, по возможности, солидарны с этой державой, так как имеем с нею много общих точек политического соприкосновения»{600}. Лобанов был гораздо более осторожен, когда речь шла о Дальнем Востоке; его предложение было лишь одним из нескольких возможных вариантов, которые министр иностранных дел представил императору. Однако в его министерстве имелись ярые сторонники прояпонского курса, такие как Хитрово и граф Капнист[88]. Даже в 1896 г. Хитрово все еще призывал к союзу с островной империей, и есть свидетельства того, что Токио был бы рад такому повороту событий[89]. Розен, возможно, преувеличивает, когда допускает, что японцы надеялись на дружбу с Россией в первые дни войны{601}. Но все же на следующий день после того, как Япония объявила свои условия мира, японский дипломат в Берлине намекнул, что его правительство не будет противиться стремлению России получить Северную Маньчжурию и порт в Корее, если требование Японии в отношении Ляодунского полуострова будет выполнено[90].
И все же на каждого человека, который радовался победам японских армий в Маньчжурии, приходились и другие, кто опасался угрозы для тихоокеанских владений России. Более того, многие считали Маньчжурию сферой законного интереса своей страны в Китае, и они рассматривали любое японское присутствие там как недозволенное вмешательство[91]. «Санкт-Петербургские ведомости» неоднократно предупреждали, что территориальные претензии Токио в Симоносеки предвещают недоброе. «Настоящие затруднения на Дальнем Востоке начнутся только по окончании военных действий», — мрачно предсказывал один из журналистов{602}.
Даже князь Владимир Петрович Мещерский в своем «Гражданине» теперь поносил Японию, как страну «пиратов и бандитов», и начинал склоняться на сторону Китая{603}. В середине февраля он уже открыто призывал к союзу с Пекином: «С Китаем же нам выгодно связывать наше положение в Азии, и именно с Китаем, в его цельном и громадном составе. Китай сам по себе и Россия сама по себе — это, вместе взятое, — громадная сила против нашего рокового противника — Англии!»{604} В Министерстве иностранных дел граф Кассини, как и предполагалось, поддержал прокитайский курс{605}. Однако самым стойким защитником союза с Пекином был министр финансов Сергей Витте, для которого дружеские отношения с цинским правительством являлись необходимым условием его честолюбивых экономических планов. Витте активно занимался Транссибирской железной дорогой с момента возникновения ее проекта, и это будоражило его воображение картинами процветания Дальнего Востока.
Витте также предвидел, что Транссибирская дорога позволит России играть более активную роль в жизни «Азиатского Востока»{606}. Изначально его концепция этой роли была несколько туманна, хотя его видение Востока подразумевало особые отношения с Пекином. По мере того как Россия будет двигаться на восток вместе с новой железной дорогой, рассуждал Витте, Китай будет превращаться как в объект расширения торговли, так и в экономического партнера против Англии{607}.