Читаем без скачивания Я (не)твоя собственность (СИ) - Борзакова Надежда Марковна

Женщина нажала какую-то кнопку. Через несколько секунд в палату влетели еще медики. Плечо обожгла игла. Я сразу отключилась.

А когда проснулась, за белыми жалюзи вставало солнце. Тупо болел шов и спина. Остро болело сердце. Обведя взглядом палату, я увидела, что мама спит в кресле. Привстала. Все заболело сильнее, но я хотя бы чувствовала свое тело. И ему хотелось пить и в туалет.

Мама дернулась, открыла опухшие от слез глаза. Подорвалась с кресла ко мне.

- Дочка…

- Зачем ты приехала? – чужим голосом просипела я.

- Не затем, чтоб искупить вину, Света. Понимаю, поверить трудно, но это так. Я просто вдруг поняла, что у меня есть ребенок. Что часть меня где-то там, в другой стране, совсем одна. Я не буду просить у тебя прощения… Тридцать лет, наверное, нельзя простить. Попрошу просто позволить быть рядом. Позаботиться о тебе хотя бы сейчас. Я…я видела внука. Никитку, да? Тот парень, Егор, сказал, что вы… Что вы так его назвали. Он замечательный. Так похож на тебя. И на Макса. Мне так жаль…

Я разрыдалась. Закрыла лицо руками и завыла в ладони, сотрясаясь всем телом. От этого сильнее разболелся шов. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с той, что терзала душу. Мама села на кровать и обняла меня. Так, как никогда раньше не обнимала, по крайней мере, в моей сознательной жизни.

- Поплачь, моя девочка. Поплачь, а потом успокойся. Возьми себя в руки. Живи дальше. Ты должна жить ради ребенка. Ради ребенка Макса!

Она гладила меня по спутанным волосам. Укачивала, бормоча что-то ласковое. Долго-долго. Пока не иссякли слезы. Пока я не затихла, слепо глядя опухшими глазами на безоблачное небо за окном больницы. Синее-синее, как глаза Макса.

Глава 44

Он был такой маленький. Господи… Такой маленький и хрупкий. Лежал в боксе под капельницей и с кислородной маской на малюсеньком личике. Но дышал сам. И с аппетитом ел из баночки с пипеткой.

- Настоящий боец, - говорил неонатолог.

Боец… Парни так иногда называли Макса. Я слышала. Боец… Такой же, как его отец.

Посещать Никитку можно было строго по расписанию. Я считала часы до этих драгоценных минуточек, которые могла провести со своим сыночком. Смотрела на него, стараясь запечатлеть каждую черточку. Каждое движение.

Не верила, просто не могла какое-то время поверить, что это мое тело его создало. Что вот он самый настоящий живой ребенок. У него глазки, носик-пуговкой, губки. Ручки и ножки. Что он мой. Что это я его родила. Что стала матерью.

Каким-то чудом, учитывая ситуацию, пришло молоко. Грудь болела, наливаясь. Мама учила ухаживать за ней… она вообще очень многому меня учила. Первое время практически не отлучалась из больницы.

На третий день после родов явился следователь. Тот самый Тимофей Александрович, что вечность назад предлагал мне дать показания в обмен на защиту. Он раздувался от радости и даже не путался хотя бы изобразить сочувствие к молодой вдове только что родившей недоношенного ребенка, которого сейчас выхоживали врачи. Задавал вопросы. О врагах, о криминальной деятельности Макса… Я отвечала, что ничего не знаю. Фактически все так и было. Я знала немногим больше того, что мелькало в прессе и было у всех на слуху.

Уходя, следователь посоветовал мне поскорее уехать из страны. И это, пожалуй, был лучший совет, который я могла получить. Даже после того послания…

Огромный букет кроваво-красных роз. Его проверили охранники вдоль и поперек. Парни во главе с Романом круглосуточно дежурили возле меня и Никитки. Охраняли лучше, чем первую леди, однако если бы кто-то хотел со мной расправиться, то он бы нашел способ. Но, как оказалось, меня решили оставить вживых. Конечно же, не просто так…

«Живи спокойно, не оглядывайся через плечо. Ни тебя, ни твоих не тронут. Я был должен твоему отцу и теперь мы в рассчете.

P.S: о наследстве забудь. Но денег тебе хватит на жизнь».

И вот, во второй раз я стала уплатой долга. Как какая-то бездушная вещь, собственность. Именно такая участь уготована тем женщинам, которым не повезло оказаться в мире огромных денег и не хватило ума и сил занять там свое место. Хотя, учитывая, что собственностью Макса я по-настоящему не стала, этот раз-первый. Можно так считать?

Какая разница….

Подписи не было. И бумага была напечатана. Так что даже если б я захотела найти… Но я не хотела. Пусть забирает. Мне не нужны, мне никогда не были нужны эти проклятые деньги. Деньги, вдребезги разрушившие мою жизнь. Деньги, отнявшие мою любовь.

Я могла бы остаться в этом городе. Но каждая улица, каждый дом, даже сам воздух здесь пропитаны болью от моей потери. Пропитаны той жизнью, которую нам с Максом оказалось не суждено прожить. К тому же и я, и мой Никитка в этом городе навсегда «бандитская семейка». Не такой жизни я хотела своему ребенку. Не такой жизни для нас хотел бы Макс. Потому я приняла решение: сразу как будет возможно, мы уедем в Польшу. Мама и Филип сказали, это даже не обсуждается. Просили просто поверить. И я поверила. Организм довольно быстро восстанавливался, набирался сил. Телу хотелось жить. Что до сердца… Моим сердцем теперь был Никита.

Он провел в боксе неделю. Стремительно окреп, набрал нужный вес. И вот я впервые взяла своего сыночка на руки. Такой маленький и теплый комочек, а уже настолько сильный. Совсем, как его отец. Я держала на руках сыночка, зарывшись носом в русый пушок на его головке и думала о том, что справлюсь. Справлюсь с чем угодно ради него.

Нас выписали через месяц. Могли бы и раньше, однако я хотела быть уверенной, что и правда все в порядке. А, если совсем честно, просто-напросто ужасно боялась за него. Иногда бывало, что целые ночи сидела возле него, положив ладонь на животик и слушая дыхание. Иногда в панике будила его. Сыночек открывал свои голубые, совсем такие же, как у Макса глаза и смотрел на меня так, словно все понимал…

А еще я часто плакала. Особенно по ночам. Вроде бы без причины. Просто смотрела на ребенка и рыдала. Тихо-тихо, чтоб не разбудить.

- Света, я бы хотел поехать с вами, - смущаясь сказал Дима в день выписки, - Подстраховать так…

- Димочка, - я взяла его за руку, - ты очень-очень хороший. И никогда в жизни я не забуду, как сильно ты помог мне. Как сильно помогли вы все. Но, на этом все, понимаешь?

Он понимал.

Встав на носочки, я обняла его и поцеловала в щеку. Пусть это останется в память обо мне. Роману я рассказала про записку. Они должны знать, что после моего отъезда превратятся в мишени, если только не уедут подальше. Не исчезнут сами. Большего я для них сделать не могла.

Девятого июня я, Никита и мама поднимались на борт самолета. Практически без багажа. Я и думать не могла о том, чтоб поехать в нашу с Максом квартиру, чтоб забрать оттуда хоть что-то из вещей для ребенка. Боялась, что это разрушит мое и так держащееся на соплях самообладание. Там же все напомнит… О наших днях, ночах. О том, как мы детскую готовили. О том, как…

А потерять самообладание я позволить себе не могла. Ради Макса. Ради нашего сыночка.

- Я справлюсь, Макс, - прошептала в летнюю ночь и зашла в самолет.

Глава 45

Два года спустя

В Познани и правда красиво. Уютно даже. А еще как-то по-странному спокойно. Быть может потому, что мне можно было пройтись по улицам без вооруженной охраны. А, быть может, просто от того, что мама и Филип снова и снова внушали мне это чувство и каждый день дарили мне и Нику свою любовь и заботу.

Первое время дикая тревога за здоровье Ника была моей постоянной спутницей, однако найденный Филипом хороший педиатр, к тому же знающий русский, планомерно развеивал ее день за днем. Внимательный, компетентный, он отвечал на все мои вопросы в любое время и простым языком. Снова и снова доказывал мне, что сыночек растет здоровым и развивается соответственно возрасту. И постепенно я успокаивалась.

Обновляла знания английского, учила польский. Завершила обучение графическому дизайну и, едва Нику исполнился годик, приступила к работе. Та спорилась. Конечно, заработок за месяц составлял столько, сколько я могла бы раньше оставить за один шоппинг, но это не угнетало. Парадоксально – кому-то огромные деньги дают свободу, а у меня вот все наоборот. Со скромными доходами, в маленькой спаленке квартиры Филипа, размером чуть больше нашей с Максом ванной конаты, одетая в масс-маркетовские шмотки, я чувствовала себя именно так – свободной. Что до счастья… Моим счастьем был маленький мальчик с синими, как небо, глазами его отца. И каждый день я клялась себе, что он не будет видеть моих слез.