Читаем без скачивания Том 2. Трущобные люди. Рассказы, очерки, репортажи - Владимир Гиляровский

— Двести рублей на Мирабо поставил, и он не пришел… Адонис его обыграл, и никто его не ожидал как первым объявился и всех утопил…

— Ждали Адониса, Матвей Иванович, и я до скачки знал, что он выиграет! — говорю это я ему.

— Как знали? Кто знал? Ты почему знаешь?

— Так, говорю, и знали, и мы все, кучера сами на него играли.

Вытаращил он на меня глаза, да и говорит:

— Врешь, Никитка, знать это никто не мог! — Ну, а меня за живое задел, вынул я эти деньги свои и показываю: вот, мол, хозяин, сколько мне на полтинник дали! И рассказал я ему, что конюх мне говорил раньше, — Адонис выиграет… Ошалел хозяин! Прямо в трактир поехали, сели двое, и никого к столу, даже из своих приятелей он не принял, сидим, пьем рябиновку, селянку едим, да о лошадях разговоры ведем. Сразу приятелями стали! И все-то время он просил меня перед скачками разыскивать этого конюха, чтобы он афишу отмечал, значит, говорил, какая лошадь выиграет…

И пошла с этих пор у меня с хозяином большая дружба! Одел он меня и стал уже в пролетке рядом с собою возить, и деньги за вход на скачки платить… Поддужным своим сделал! Не житье стало — малина! Умирать не надо! Накануне бегов и скачек начал он меня посылать узнавать, какие лошади завтра бегут или скачут и разузнавать от наездников и жокеев, кто выиграет. И давал он мне каждый раз на расходы по трешнице, значит, чтобы наездников угощать. Подружился я кой с кем из них, на проездки по утрам ходил, сам лошадей понял и выучил, да кстати научился водку пить. Отвык это года за два я от всякого дела, и вся думушка в голове только о лошадях, какая выиграет и сколько дадут. Совсем другим человеком стал! Прежде скуповат я был, пятака бывало на булку не истратишь, на квас три копейки жаль, а тут все нипочем! И водка, и закуска, и все художества пошли! Да и как жалеть на еду, да на выпивку целковый, когда по десяти на лошадь становишь, проигрываешь и не жалеешь…

— Откуда же красненькие-то у тебя завелись? — спросил старик арестант.

— Откуда! Сперва у хозяина выманивал на разные манеры, по охоте, а потом и публику путать стал на скачках. Скачет сейчас, примерно, семь лошадей, а я и обойду в разных местах семь человек, и каждому скажу разную лошадь, что, мол, наверно, она выиграет. Ну, известно, шесть не выиграют, а седьмая выиграет и мне от игрока процент… По четвертному за совет платили, особенно, когда большие выдачи. Как получишь деньги — сейчас и ставишь их все… Рублей по сту выигрывал, а потом опять все спустишь…

— А ты бы спрятал да и не играл…

— Поди-ка удержись! Нет, брат, тут в такой азарт войдешь, вроде сумасшедшего, себя не помнишь!.. Подходишь к тилизатору, знаешь какая лошадь придет первой, наверное знаешь, а видишь, что за нее все играют, значит мало дадут, и ставишь на другую, на авось… Поставишь и проиграешь, думаешь много получить, а глянь — и свои пропали! И нет такого человека, который бы удержался и не играл на скачках… Сам не ставит — другим дает ставить, а все-таки играет… Потому заманчиво получить за рубль десять, а то и больше…

— А кто же там играет? — любопытствовал кто-то.

— Кто? Да все, кого только нет… Особенно на скачках… На бегах еще не все играют, туда больше любитель лошадей настоящий идет, ему игра не нужна, он лошадь смотрит, ход, резвость… А на скачках все игроки… Тут хоть собак пусти — все равно, играть будут… Только было бы на кого ставить… В другой скачке все хромые лошади идут, бьют их хлыстами — смотреть жаль, а публика играет… Зверь — народ в это время… Да про себя сказать — видишь, другой раз, что лошадь твою другая обыгрывает, и молишь бога, чтобы переднюю ногу сломала или жокей упал, и все для того, чтобы только выиграть… Озвереешь просто, и каждый ведь так, кто играет. А барыни? Потеха, все забывают на свете!

— Правильно. Слыхал я об этом деле, — перебил старый бродяга, — слыхал далеко отсюда… С нами тоже один скаковой игрок был, так говорил, что на все ему наплевать, а только бы в Москве побывать, да в праздник скачки взглянуть…

— А где это было? — живо спросил рыжий солдат, которого почему-то арестанты остерегались.

— Где? В городе Париже, а может и ближе, на молчалином болоте, где вашего брата за язык вешают!..

Произошло легкое замешательство, на которое не обратил внимания Зотов и, весь раскрасневшийся, продолжал рассказ. Долго еще он описывал подробности игры,

рассказывал арестантам о том, как скакуны живут, сколько народу кормится совсем задаром около этого дела, сколько людей разорилось от скачек и сколько их за заставой живет, день в трактире, в «Охоте», а ночь и утро на скаковом кругу, как он и сам так после смерти хозяина лет пять жил…

Зимой уж только очень плохо приходится: день в трактире околачиваешься, а ночью в ночлежном, на грязном полу ночуешь… Спасибо, еще хозяйка верит… Весь проживешься, а зато май настал — и ожили мы… День в трактире всяк тебя угощает, только лошадку верненькую скажи, а в три часа на круг идешь… Купец у меня опять нашелся, благодетель, тот и квартирку мне нанял, и жену я выписал из деревни, зажил было как следно быть, да несчастье случилось… Знал и наверное, что Байрактар — самая, что ни есть, лучшая лошадь сейчас, первый приз выиграет, то есть наверное знал, и знал, что публика на нее мало играть будет. Всю весну я следил за этой лошадью и подкараулил. А денег нет, как на грех. Что делать? Ну, в день скачки рано утром, когда хозяин, у которого я комнату снимал, ушел к обедне, я забрался к нему в чулан, взял две шубы, да в ссудную кассу их. Дали шесть красненьких. Наверняка делал, Байрактару, как отцу родному верил… Выиграю — выкуплю, хозяина поблагодарю — и сам богат…

Пришел на скачку, дождался, лошади пошли. Вижу — Байрактар идет легко, впереди всех. Рассчитал за рубль три с полтиной выходит. Поставил пятьдесят рублей — значит, почти двести получу. Вижу — впереди, деньги в кармане, вещи выкуплю и барином заживу. Вдруг — беда. Перед самым столбом Байрактар закинулся и Араповский Тореодор вот на эстолько первым… Проиграл! Все пропало. А дома хватились вещей, видели меня и арестовали… А ведь только на пол-головы!..

Арестанты молчали и качали головами.

У старого бродяги глаза горели. Он хлопнул себя по коленке и энергично заявил:

— Как убегу — сейчас на скачки!

Елка

За неделю до Рождества только в первый раз выпал снег; я пошел в засеку по зайцам и возвращался без выстрела. На опушке знакомый лесник рубил елку. Поздоровались. Я пожалел, что он губит хорошее дерево.

— Все равно она пропала… Вишь, вся лишаем пошла… Это вот от соседа набралась.

И он кивнул на старую, большую ель, всю покрытую лишаями. Зеленые хвои уцелели только на концах ветвей и слегка на вершине; все остальное было покрыто серым, кожистым мохом-лишаем, концы мелких сучьев отпали вместе с пожелтелыми мертвыми хвоями. Кое-где отгнившая кора обнажала ствол, источенный червями.

— Ведь вот дерево-то издали и на вид богато и сильно, а только вокруг себя заразу пускает, заживо гниет, другим во вред. Никому от него пользы нет: ни шишки с семечками, от коих другие елки пошли бы, да белочки кормились, ни смолки, что дух здоровый лесу дает, ни хвойки муравьям на постройку — только гнилота одна. Растет вот, богатым деревом считается по лесной описи, — и ни себе, ни людям. И на стройку не пойдет, червивая, и только в печь, если на корню не догниет. Вот и эта от нее погибла… А ежели вовремя ту поочистить — какое бы дерево сильное и полезное было.

— Что ж, на базар повезешь?

— Нет, разве мне можно? Так, по секрету, заказал Тихон Фомич для своего барина, Макария Петровича. Каждое Рождество елку себе ставит и сидит он перед ней один-одинешенек… Хоть бы кого гостей на праздник позвал.

— Да, Макар Петрович гостей не любит!

— Умным себя почитает! В нашем городишке ему низко компании водить. Говорит то в Питер, да в Москву ездит, а то за границу. Горд очень без толку. А при покойном родителе вроде глупенького считался, а потом все так от людей подальше. Загуливал, да не дома. Ровесники мы с ним, играли ребятами-то вместе. Езуитистый стал и насмешник. Как бы человеку досадить — в том первое его удовольствие, и все потихоньку, с насмешечкой.

— А мне кажется, что он совершенно приличный и тихий человек, вежливый, любезный.

— Когда спит, да рубля не касается, либо с чужими, да которые посильнее!

Лесник положил топор и полез за кисетом, но я предупредил его и предложил папироску.

— И что за человек он есть и в кого уродился? Отец был дельный, миллионы нажил, братья тоже люди как люди, кто при своем деле, кто на службе служит, а он ничему не учился, к делу не приставлен и, как филин, с малолетства один и людей за людей не считает… Ни богу свечка, ни черту кочерга. Вроде лишнего чего на этом свете отсвечивает — ни себе, ни людям. Ведь и худого никому не сделал быдто, да и добра-то от него не видели. Как от козла — ни шерсти, ни молока, только один дух! А зло в том, что он врет. Нешто богатому такому врать можно? И все врет. Насулит, наобещает, а потом и на попятный. Станешь ты ему о своей нуждиш-ке говорить и только что к делу подойдешь, а он сейчас: