Читаем без скачивания Алчность: развлекательный роман - Эльфрида Елинек

Жандарм, во всяком случае, всегда знает, где он, но не знает, кто он. Зато женщины хотят с ним познакомиться всё ближе и ближе. Для него это не имеет значения, с него хватило бы плана их строения — всё-таки рифма, хоть и никудышная. Тогда бы не осталось никакого отчуждения. Все были бы свои, и можно было бы всех обижать, не наживая себе при этом врагов. Жандарм думает мало или много, смотря по тому, как надо. Он говорит тоже мало, и если говорит, то рот у него словно стальными скобами зажат, таге он держит его в узде. Он еле разжимает зубы, а если здоровается, то через губу. И как это могло до такой степени заинтересовать женщин? Они нечётко слышат, что он говорит, поэтому он мигом попадает у них в герои, поскольку герою никогда не нужно говорить — он сразу может бить? Может быть. Да они сами говорят за двоих, женщины, это они умеют, им и учиться не надо. Они это умеют, даже если никогда не поступали в высшую школу жизни, они не могли себе это позволить, потому что у них был один или несколько братьев, которые, опять же, сгорели бы в аду недовольства, если бы им тогда не дали возможности учиться. С этим они так и не покончили. С учёбой. Итак, пожалуйста, эта женщина справилась с этим своими силами. Как же мирно она десятилетиями управлялась со своими скромными делами! Играла на пианино, насколько я знаю. Она уже все вершины покорила, перед тем как приплясать сюда, специально прихватив с собой одну, чтобы вставить её в горную картинку-паззл, в точности на нужное место, ну да, тут у неё будет свежий воздух вдобавок к разбившимся у подножия гор альпинистам, которые все носили прочные гойзерны, которые, как говорит само их название, происходят из Бад-Гойзерна, как немногие избранные на этом свете. Это маленькое местечко, все мы не можем произойти оттуда. Это может только Йоргл X. Назад, к вершине. Поначалу эта женщина долго искала вершину — наверное, чем-то заложила, но вот и она: это вам не иголка в стоге сена. И теперь она её, едва найдя, сейчас же инвестирует в некоего человека. К сожалению, он тоже куда-то завалился, женщина и заметить не успела. Этот мужчина, да в известном смысле мир во всём мире, да во многих смыслах ещё музыка и чтение, её хобби, — все эти веши были содержанием её жизни. Теперь им стал один этот мужчина. Терпение, я забежала вперёд. Не стану же я сейчас раскрывать перед вами всю мою армию, она стоит хоть и на глиняных ногах, но не в Китае. Какое там терпение, да все давно заснули. Для чего я начала втыкать ветки и цветы в то, что случайно попало в мою маскировочную сеть? Чтобы вы не увидели всё сразу, что вам предстоит увидеть в своё время, а вы меня завернули, не успела я глазом моргнуть. Управились в один налёт. Прежде чем я смогла рассказать про ученицу и Мюрццу — шлаг, вы давай смеяться над моими прежними выражениями, в которых я сегодня горько раскаиваюсь.

Я слышу музыку, которая как моя бесплодно прожитая жизнь, — её едва заслышишь издали, музыку жизни, а она глядь — и отзвучала. И я не лучше, чем она, увы. Поднимайтесь потихоньку и расходитесь по домам, там наверняка найдётся книга — лежит, вас дожидается, — которая сумеет это лучше меня.

Они липнут к нему, женщины к жандарму, как члены корпуса, который имеет свой кодекс чести: твёрдо стоять на своём! Но у него всегда есть из чего выбрать, у этого мужчины, прежде чем он затеет с женщиной возню под кипящими тучами, перед грозой, за танцплощадкой, на скалистом склоне, где последние фруктовые деревья чуть не погибли в осыпи и в испуге перед первыми холодами сбросили свои плоды раньше, чем они успели созреть. Женщины, которые поставили свои машины на этой обдуваемой всеми ветрами первой горной парковке (отсюда открывается панорамный вид, а выше есть ещё одна парковка, но там природа уже звенит и трепещет на ветру, как знамя) и пошли до ветру, присев в укрытии под горной сосной, чтобы справить нужду там, где никто не услышит, и при этом шумно дышат, потому что не привыкли к таким восхождениям, — короче, эти женщины созрели для любви, но пока не обрели счастье сбора урожая. И теперь они требуют его, этого урожая, поскольку он и есть они сами, эти краснощёкие полководицы, которые растеряли своё войско на упорном пути к вершинам. Они кивают всякому мимоидущему — немного робко, почти смущённо, и никто не замечает, что они имеют в виду одного-единственного, который прислал им на сегодня повестку Они хотят следовать лишь за ним, чтобы он мог важничать, что не кажется мне ни нужным, ни целесообразным, потому что они, в конечном счёте, всё растеряют, не разжившись даже несчастным горшком для цветов. Несомненно, один им нравится особенно, но они не признаются в этом, женщины. По профессии он жандарм. Им бы не следовало вверять себя именно этому мужчине, да ещё и подписываться под этим, так что их в любой момент могут привлечь к суду по долгам, за которые они отвечают своим имуществом, где они поклянутся под присягой, что им являлся сам Иисус и напророчил им счастье с этим мужчиной. С Ним. Им нужно только отречься от всех остальных. Такие мужчины уже арестовывали на красном светофоре матерей малолетних детей, и дети оставались брошенными на произвол уличного сношения, под обстрел фар и автоматные очереди моторов. И они бросались в его объятия, хотя я их предупреждала, женщин, что пора кончать и отлепляться, пока клей не высох, а теперь от него осталась только одна стена, на которую они хотели повесить его портрет, да не успели, он слинял. Я думаю, их тяга к нему должна дать тягу, пока у них ещё есть время на это. К сожалению, женщинам всё ещё довольно, чтобы им подарили чувство, потом им никак не удаётся вспомнить, кому же они его показали. Оно всякий раз неожиданно исчезало, кто испытывал его последним? К сожалению, и я не знаю. Неважно, отношения продол жаются, напряжения в семье тоже нарастают, их назовут неустойчивыми, не знаю почему, ведь они держатся на мужчине, прочном, как скала. В чём не сомневаются — так это в любви, что питают — так это подозрение. Тому, кто её читает, даже перелистывать не надо, он уже знает её наизусть. Хватитесь — будет поздно, сколько раз уже я писала эту фразу, а она всё ещё не истрепалась. Она очень ноская, эта фраза. К сожалению, её всегда приходится говорить, когда уже поздно. На сей раз пока до этого не дошло, но у меня нехорошее предчувствие. Ну, ладно. Вот стоят мои часы, прямо передо мной. Писать всё равно что палить из пушки по воробьям. Тупые коровы, женщины. Все. Особенно образованные (я хотя бы не отношусь к ним), как уверял лично меня один брачный аферист, с которым я была когда-то знакома. Но они прямо-таки проматывают себя, потому что думают, что их поезд ушёл. Кто же будет обещать женитьбу, если он и без неё успевает к поезду, чтобы сбежать с чужой сберкнижкой на предъявителя, — вот видите, и это люди, которых поезд даже ещё подождал бы! Не наоборот. Вместо того чтобы женщины в расцвете их лет начали экономить и беречь себя. Любой мало-мальский литр вина знает, что с годами он становится только лучше, и знает себе примерную цену. А вы знаете, что с вас возьмёт дом престарелых? Вас и всё, чем вы владеете, в придачу, а остальное должны доплачивать ваши дети, которых очень возмутят такие расходы. Что, вы этого не знали? По отношению к этим женщинам, собственно, нельзя применить слово «проматывать». Они тратят себя скоропос тижно, но вместе с тем хотят сохранить себя и даже ещё приумножить, поскольку на будущее им нужно приобрести кое-какие вещи, включая интимные, про которые они думают, что кому-то они нужны. Сначала стать заключёнными, а потом оказаться под присмотром людей в белых халатах. Вот что нам было нужно.

Жандарм всегда весь обращён в слух — к себе самому, никого и ничего другого у него нет. Ему никто не нужен. Всё идёт правильно. Но они упорно твердят, что с ними обошлись не по правилам, Вы только почувствуйте на минуточку или послушайте! Даже деньги не настолько эгоистичны, чтобы расходовать себя и при этом сохраняться. Вот они что-то закидывают — удочку, что ли? — а на крючке это разве не золотая рыбка, всё ещё живая и весёлая, как в одноимённом старом фильме? — неважно, что это, оно свистит в воздухе, разматываясь над ландшафтом, это женское Я, да, теперь я вижу, это правильное Я, которое стало привычным лишь последние несколько лет, с тех пор как для этого появилась специальная женщина-министр, которая сейчас, к сожалению, уже в отставке, да ещё газеты постоянно подбивают принимать только собственные решения. И вот ты однажды принимаешь его и решаешь в пользу того, кто у тебя на глазах и мешает там, и вызывает слёзы, и постепенно всё приводит к краху. Для этого ему не нужны никакие дебаты. Ему достаточно просто быть. Я борюсь за тебя, говорит женщина. Нет, спасибо, не надо, это лишнее, говорит мужчина. Это тот, кто спокойно заводит связи: дома, участки, сады, квартиры. В этом он пока не очень преуспел, но вскоре, может, выйдет в герои целой флотилии домов. На своём пароходе он будет адмирал. Следы крови на лестнице? Вытрем, вот и не осталось ничего. Следы спермы на чужих лобковых волосах, принадлежащих мёртвой? О боже! Об этом раньше нужно было думать. Было бы лучше слегка пережать этой оторве нервный центр (расположенный на изгибе сонной артерии), а теперь, поскольку мы оставили материал для определения ДНК, как тот волос в знаменитом убийстве карандашом, он может однозначно указать на определённую персону. Нет, ведь мы не знаем, как волос попал в дело. Поскольку в нашем случае до сношения дело не дошло, мы не должны в этом смысле тревожиться, на сей раз сносились только её рот и его рука, слегка и наспех. В наших краях пропало уже довольно много женщин: я только хотела сказать, никто не знает, куда они подевались, — другие пошли времена, вот и эти женщины пошли, пустились в путь, незнамо куда: автостоповки, горные туристки из чужих стран, одна вдова, которая жила одна, — я совсем не знаю, где теперь они все. Однажды нашли в лесу скелет, вокруг шеи которого был обмотан дамский чулок, многое от этого скелета растащили звери, для судебно-медицинской экспертизы мало чего осталось. Волосы на голове скелета, остатки волос, мёртвого цвета львицы, — как узнать, чьи это волосы? Энергия удерживает человека в вертикальном положении, а мы его в этом и в других случаях от энергии отключили. Что было совсем нетрудно. Но всё же перед этим, за три дня до этого, эта, к примеру, оторва, запрокинув голову назад, защемила член в своей половой щели так, будто не хотела его больше выпускать. К чему это привело? К концу, который всё же удалось вывести. Такая влюблённость, переходящая в западню, эта молодая женщина, мужчина даже не мог из-под неё выбраться на сиденье автомобиля. Он даже запаниковал. Сначала она его мягко направила в себя, а потом он подумал, что ему больше не выбраться. Она набросилась на него в этот вечер так, будто впилась клещом в новую возможность существования, а он на самом деле был нетронутый, а она уселась на ту штуку, которая у него, как всегда, стояла колом вверх. Не было никакого шанса на оборону. Эта женщина тогда метнулась на него, ни с того ни с сего вытащила его член и использовала его как путеводную нить внутрь себя. Но когда он оказался внутри — зияющая пустота. Откуда только берёт человек свою личность, если её не хватает даже на то, чтобы заполнить себя? Часто приходится другим заполнять его и платить за это высокую цену. А если не захотят платить, то поплатятся за это. От этого можно и умереть! Это основной закон порнографии, хоть его нигде не прочитаешь: туда и сюда, и через пару сантиметров опять конец. Дальше не выходит. То есть не входит. В другой обстановке проходило бы лучше. Ведь делает это со мной любая дверь, любой карандаш может сделать это с моим нагрудным карманом, почему же эти двое друг с другом не могут? У мужчины это происходило, может, не вполне по своей воле, он просто не обещал себе ничего из того, я думаю, но молодая плоть — это такая партия, которую не так легко не заметить, такая она громкая, для господина Хайдера, ещё и музыку им подавай. Но многие играют свою музыку против этого господина и тоже получают своё удовольствие. Потом мы взяли из багажника тряпку и вычистили юной женщине влагалище, но ведь эта тряпка наверняка оставила волокна, а мы просто выбросили её в кусты, но в нескольких километрах дальше, нет, к сожалению, мы обронили её там, где стояли, — ах, если бы мы могли вспомнить точно! Не поленись мы устранить эту тряпку, было бы лучше, тогда бы о преступнике не сложилось впечатления непроходимой глупости. Там уже валялось несколько бумажных носовых платков, затвердевших от того, чем они напитались при жизни. Но важнейшей уликой могут оказаться именно эти дурацкие волокна, налипшие на срамные волосы. Но что с них проку, если тряпку нельзя связать с определённым человеком? Прок был бы, если бы задержавшаяся на волосах сперма могла привести к задержанию определённого человека, на которого вывело бы исследование этой спермы. А по секретам, которые налипли тут же, можно схватить и женщину, которая была плотно схвачена пластиковой плёнкой, стоп, нет, женщина у нас и так уже есть, у нас нет только её убийцы. Итак, я думаю, тут же станет ясно, кем была эта жешцина, ведь её фото приколото к каждому столбу. Да её здесь и так все знают. Итак, мужчина должен, желательно до закрытия лавочки и обнаружения девочки, вернуться на место наслаждения и обыс кать кусты. Тряпку надо будет выбросить где-то подальше, и, как знать, вдруг там найдутся и более старые следы, на бумаге, которые укажут на него, на радость жандармам. Ничего весёлого тут нет. Придётся мужчине порыться в дерьме, чтобы эту тряпку найти и обезвредить. А не то коллеги отправят её в лабораторию. Мужчина устал. Все соки из него выжаты.