Читаем без скачивания Война без людей - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, Маша оказалась совсем Машей, поэтому пришла убивать меня лично.
…почти. То есть — я опять угадал. Черт!
— Let me out, bitch!! — с этим истеричным возгласом в камеру ко мне был всунут седой тощий мужик, поверх которого злобная неогенка выдула толстенную струю огня, видимо, для моего отпугивания. Впихнув жертву, оказавшуюся тем самым типом, который меня чуть не сжег, Машка тут же захлопнула дверь.
Ошалело оглянувшись, худой старик в пижаме заметил меня и тут же задёргался, окутываясь пламенем. Правда, полыхнуть им на всю комнату он не полыхнул, а вместо этого упал на колени и ткнулся мордой в пол, стеная и держась за поясницу. Смотрел он при этом на меня с ярко выраженным ужасом на ушибленном лице. Я с не меньшим, но без лица, пялился на него. Хорошо хоть сейчас уже была стрессовая ситуация, а значит — соображёметр Вити был на коне!
— Эй, мужик! — заорал я тревожно, забившись в верхний угол камеры, — Я не хочу тебя убивать! Слышь, я тут вообще просто сижу! Взаперти!
Вопли мне совершенно не мешали тянуть к огненному мужику свои щупалы, умело ведя ими по углам камеры, а еще я готовился плюнуть в него максимально большим куском слизи, но этого не понадобилось. Вспыхнувший ацетиленовой свечкой пожилой неосапиант, лежащий жопой в зенит, погорел-погорел так несколько секунд, а затем спросил на русском:
— Что значит «сидишь»?
— Ну, вы меня в плен взяли! — нервно протараторил я, — Вот и сижу! А эта коза безумная решила с чего-то меня с помощью тебя убить! Не видишь, что ли⁈
Всё он и так прекрасно видел, но вломившаяся в соседнюю камеру Машка в далеко не мирном образе Окалины, да еще и с окровавленной по локоть рукой, прекрасно дополнила эту картину, заревев раненным слоном «Мишка, сволочь продажная, жги его!». А затем еще и начав долбить кулаками по стеклу, явно от злости, потому как ползающий и кряхтящий пенсионер пытался подняться с пола, а не жечь безобидное облачко, жмущееся от него на другом конце камеры.
— Слышь, мужик, тут везде огнеметные форсунки, и они активированы! — решил я подлить масла в огонь, — Я их буквально соплями заткнул. Сделай что-нибудь!
— Убей его! Спали! — рычала за стекло Машка, продолжая его колотить, — Ну⁈ Мишка, сука! Делай!!
Она явно была не в себе. Сильно не в себе. Недостаточно, чтобы кинуться на меня с шашкой (Машкой) наголо, но вот заклинивший дедуля (сколько ему? Полтинник?) расстраивал взбунтовавшуюся супернеогенку невероятно. А уж когда «Мишка», распростершись по полу и издав особо томный стон, шевельнул кистью руки, вызывая нечто вроде серии разрывов по внутренней обшивке моей камеры, Машка потеряла последние остатки адекватности, принявшись натурально биться о неразрушимую поверхность.
— У неё кукуха отъехала, — диагностировал я, превращаясь в человека и закрывая себе лицо рукой, — Так, где тут маска была? Не смотри пока на меня.
— Подойдешь — убью, — благоразумно пригрозил мне неосапиант, пытаясь раскорячиться на полу так, чтобы держать меня на прицеле.
— Зачем мне тебя убивать? — громко удивился я, чтобы перекричать орущую Машку, — Ты посмотри на эту придурь! Давай лучше держаться вместе, пока Валиаччи подмогу не прислал! Он пришлёт, он в курсе. Она бучу подняла, когда я с ним разговаривал.
— Любимов! Убей его! — истерила Машка, — Он всех погубить собирается! Тварь!!
— Дед, ты не можешь валяться, кряхтеть и одновременно держать под прицелом меня и дверь, — невозмутимо продолжал я, — Так что либо я тебя разгибаю, паралитика херова, либо мы стоим двумя дураками, пока этой дуре не придёт в голову что-либо еще.
— Мразь! — неадекватила слетевшая с нарезки неосапиантка.
Зрелище было жуткое. Я прекрасно помнил, сколько у неё способностей. Конечно, было довольно странно, что такую простушку внезапно озаботили вопросы глобального характера, но если вспомнить рассуждения товарища майора и товарища Молоко, то там фигурировал такой момент — «чистых» для суперусиления Валиаччи брал где придётся. То есть, у него буквально не было на руках орды преданных, умных, дисциплинированных вечных людей для экспериментов, а было ну… что досталось. Если Безликая была специалистом высокого уровня, агентом высочайшего класса, но браком, то Машка, с остервенелым лицом сейчас долбящая по стеклу и почти умоляющая таки вставшего на ноги деда меня кокнуть — была идеальной неосапианткой, но пришибленной дурой.
А может, у неё просто были какие-то проблемы с личностями, имеющими планы на мировое господство. Мол, когда коллектив — усё нормально, а вот когда один добрый и милый Витя — так ату его! Ату скатину!
Ладно, диспозиция ясна. Кряхтящий дед, уже начавший рассказывать, что оказывается, это я виноват в его больной спине, так как оказался чересчур тяжелым для переноски, явно сделал свой выбор. Машка… шансы у неё меня угробить были бы достаточно высоки, но явно не сейчас, когда нас уже двое. Валиаччи наверняка несется сюда на крыльях у любви и с помощью огня из жопы… будем ждать.
И да, Вить, завязывай уже поминать огонь. Тебя что — таки напугали?
Интерлюдия
Она всегда была спокойной. Что в своей деревушке, что упражняясь на базе подготовки этой «Стигмы». Всю жизнь. Психолух, или как там его, обозвал её аутисткой или чем-то таким. Машка тогда не обиделась. Она вообще редко обижалась. Куда там психолуху до злых языков деревенских баб и девок.
И тогда, когда дед Макар, на второй год после того, как Машка еще осталась сиротою, и продолжала дружить с девицами почти её возраста, пришёл к ней домой, с порога спросив, не хочет ли она взять в дом калечную Алёнку из соседнего села… она тоже спокойно согласилась. Чего бы и не вырастить малявку, которой пьяница-отец случайно раздавил ручонку? Спасли, сохранили, лишь пару пальчиков иссекли, да остальное подсохло. Везти в город, в детдом? Так это сколько мороки будет. Понаедут следователи, других детей у пьяницы заберут. А эта еще совсем мелочь, не регистрировали её, дома рожали…
Пять лет прожила Алёнка у Машки. Мамкой звала. Веселая была, непоседа. Когда люди сторониться начали нестареющую девицу, лишь эта егоза её хоть как-то отогревала. Только вот, незадача какая, Машка-то на краю деревни хату имела. На самом, что ни на есть, краю.
Зима. Дневная пурга. Волки.
…Машка слишком поздно заметила за тусклым окном в своей избе, что снаружи всё метёт сплошным потоком. Она бросилась искать Алёнку, вроде как игравшую во дворе.
Нашла неподалеку, в лесу, пурга быстро утихла. Но еще она нашла и волка.
На всю оставшуюся жизнь она запомнила эти холодные беспощадные глаза над окровавленной пастью, с тянущимися от зубов ниточками красной слюны. Бурый свалявшийся мех на белоснежном фоне природы.
Обычное дело для такой глуши, да? Но Машке в кошмарах эта морда долгие годы казалось злом. Настоящим, чистым, кондовым. И совершенно неважно ей было, что она того волка собственными руками удушила, запихав одну конечность твари в глотку. Что порвала его, порезала, раскромсала и разбросала, ревя, по всей поляне. Взгляд твари остался с ней.
И сегодня точно такой же взгляд она увидела у парня, которого считала, в общем-то, неплохим человеком. Дураком, мутненьким, трусливым, но неплохим. Спрятаться он хочет от всего этого, ишь ты. Наворотил дел и типа я не я, корова не моя… Ну так ей с ним не детей крестить, поняла, что он правду говорит, да не ту, что Машке нужна, ну и ушла она, дура простодырая…
А он…
Он…
Тогда, когда парень оскалился на неё сквозь стекло, её как током ударило, вышибая всю ту ерунду, которую с ней проделали Валячии и психолухи.
Волк.
Он охотился. Он добыл. Он уже ест.
Они думали, что поймали его, а он, сидя и жря те бананы, что она принесла ему по доброте душевной, ел не только их. Он всех жрал! Жрал, глядя ей в глаза. Жрал, ухмыляясь, с издёвкой. Что ты сделаешь, Маш? Убьёшь меня? Заплачешь? Пойдешь в хату, ляжешь окровавленная и почти голая на кровать и не поднимешься с неё три месяца, как тогда? Алёнку уже не вернуть.
Прямо сейчас, колотя руками по неразбиваемому стеклу, она, рыдая, смотрела, как эта тварь легко, за пару фраз обвела вокруг пальца предателя-Любимова.
