Читаем без скачивания Три гроба - Джон Карр

10.15 – с помощью плоскогубцев дверь в кабинет Гримо открыта. Гримо лежит тяжело раненный.

10.15–10.20 – короткий осмотр, кого-то послали вызвать санитарную машину.

10.20 – прибывает санитарная машина. Гримо забирают. Розетта едет с ним. Бойд, выполняя распоряжение Хедли, идет вниз, чтобы позвонить в полицию…»

– И это совершенно оправдывает Розетту и Бойда, – довольным голосом сказал Ремпол, – Даже не обязательно расписывать минуты, когда врач осматривает раненого, а санитары забирают его в машину. На все это ушло бы не меньше пяти минут, если бы они даже съезжали с носилками на перилах. Господи! Если все записать, становится видно: для того чтобы доехать до больницы, надо было значительно больше времени. А Флея застрелили на Калиостро-стрит как раз в 10.25. Дальше. Розетта поехала в больницу, Бойд остался в доме. Когда прибыли санитары и врач, он поднялся с ними наверх, а после них ушел вниз. Так что у него неопровержимое алиби.

– Ты не думай, что я так сильно желаю их обвинить, особенно Бойда, – нахмурилась Дороти. – Он достаточно приятный человек, хотя я видела его мало. Что дает тебе основания считать, будто санитарная машина прибыла к дому не раньше десяти двадцати?

– Если бы раньше, то она должна была бы перелететь сюда с Калиостро-стрит, – пожал плечами Ремпол. – Ее вызвали не раньше десяти пятнадцати, и даже в этом случае она каким-то чудом подъехала к дому в десять двадцать. Нет, милая, Бойд и Розетта не виноваты. Кроме того, я вспомнил: она же была в больнице, со свидетелями, когда в десять тридцать увидела свет в окне квартиры Бернаби. Давай продолжим и снимем подозрение со всех, с кого сможем.

«10.20–10.25 – приезжает и уезжает санитарная машина, которая забрала Гримо.

10.25 – на Калиостро-стрит убит Флей.

10.20–10.30 – Стюарт Миллз в кабинете Гримо отвечает на наши вопросы.

10.25 – в кабинет входит мадам Дюмон.

10.30 – Розетта в больнице видит свет в окне квартиры Бернаби.

10.25–10.40 – мадам Дюмон находится с нами в кабинете.

10.40 – Розетта возвращается из больницы,

10.40 – по вызову Хедли прибывает полиция…»

– Это не только завершает нашу раскладку. – Ремпол быстро пробежал глазами написанное и провел черту под последней строчкой. – Это, безусловно, добавляет к нашему списку невиновных еще двоих, Миллз и гладам Дюмон – не виновны. Розетта и Бойд – не виновны. Из жильцов дома остается только Дреймен.

– Но все в результате даже осложняется, – заметила Дороти после паузы. – Что говорит твоя блестящая версия о пальто? Ты намекал, что кто-то говорит неправду. Это может быть только Бойд или Эрнестина Дюмон, а мы их оправдали. А может, это девушка, Энни? Но она не может лгать, а? По крайней мере не должна.

И снова они молча посмотрели друг на друга. Кисло усмехнувшись, Ремпол свернул свою раскладку и спрятал в карман. С улицы долетали порывы сильного ветра. За закрытой дверью были слышны шаги доктора Фелла.

На следующее утро Ремпол проспал – частично от усталости, частично из-за того, что новый день выдался слишком пасмурным, и Ремпол не раскрывал глаз до половины десятого. День был не только таким пасмурным, что в доме были включены все лампочки, но и очень холодным. Рем-пил не видел доктора Фелла с прошлого вечера. Когда он спустился в маленькую столовую завтракать, служанка Вида подала ему яичницу с беконом и недовольно сказала:

– Доктор Фелл как раз пошел умываться, сэр. Он был наверху всю ночь – у него научная работа… Я видела в восемь утра, как он спал в кресле. Не знаю, что скажет миссис Фелл. Только что пришел старший инспектор Хедли. Он в библиотеке…

– Вы видели Фелла? – нетерпеливо спросил Хедли у Ремпола. – Он прочитал письма? Что там?

– А у вас есть новости? – в свою очередь поинтересовался Ремпол.

– Да. И важные. Петтис и Бернаби не виновны. У каждого железное алиби.

На Адельфи-террас пронесся такой ветер, что даже задрожали стекла. Хедли, все еще взволнованно топчась на ковре, продолжал:

– Я видел трех картежников, с которыми Бернаби играл в тот вечер. Один из них, между прочим, старый Бейли – судья. Достаточно трудно обвинить человека, когда судья свидетельствует о том, что он не виноват. В субботу вечером, с восьми и почти до половины одиннадцатого, Бернаби играл в покер. Сегодня утром Бейтс ходил в театр, где Петтис, по его словам, был в тот вечер. Он там был и в самом деле. Один из официантов в театральном баре его хорошо знает. Второе действие заканчивается, кажется, в десять часов пять минут. Официант готов поклясться, что несколькими минутами позднее, во время антракта, он подавал Петтису виски с содовой. Другими словами, это было почти в то же время, когда был убит Гримо.

– Я чего-то такого ожидал, – сказал Ремпол задумчиво. – Взгляните вот на это. – И он передал Хедли составленную накануне раскладку.

– Да, да, конечно, – просмотрев ее, сказал Хедли. – Я тоже написал себе порядок событий. Неплохо сделано. Особенно то, что касается девушки и Менгена. Хотя мы и не можем быть совершенно уверены, что касается времени, но ошибки, полагаю, нет. – Он щелкнул взятым у Ремпола конвертом по ладони. – Сделано достаточно подробно. Нам еще нужно увидеть Дреймена. Сегодня утром я звонил туда. Там все очень озабочены. Тело старика привезли домой. Я не смог от Розетты много узнать, только то, что Дреймен до сих пор в полубессознательном состоянии и под морфием. Мы…

Услышав за дверью знакомые неуклюжие шаги и стук трости, он замолчал. Доктор Фелл толкнул дверь и вошел в комнату. Глаза у него погасли, настроение, казалось, было таким же пасмурным, как утро.

– Ну, как? – вырвалось у Хедли. – Вы нашли то, что искали?

Доктор Фелл прикурил свою черную трубку, вперевалку подошел к камину, бросил в огонь спичку, криво усмехнулся и наконец сказал:

– Да, я нашел то, что искал, Хедли. В субботу вечером я своими допущениями дважды ненамеренно ввел вас всех в заблуждение так нелепо и, если бы не сохранил собственного достоинства и не открыл вчера правды, был бы достоин самого строгого наказания, какого заслуживают дураки. И все же такую грубую ошибку допустил не только я. Возможность и обстоятельства привели к еще более грубой ошибке, а все вместе сделало банальное мелкое дело об убийстве ужасной непонятной загадкой. Признаюсь, я разозлился на убийцу, но… Да, я нашел то, что искал.

– И что в этих бумагах было?

– А ничего, – удивительно небрежно ответил доктор Фелл.

– Вы хотите сказать, что метод ничего не дал?! – воскликнул Хедли.

– Нет, метод свои результаты дал. Я хочу сказать, что на тех бумагах ничего не было. Только где-нибудь черточка или несколько слов, но не тех, что открывают великую тайну, как я надеялся в субботу. Вот и все, что я хочу сказать. Разве что еще… Ну, да. Было несколько обрывков толстой, похожей на желтый картон бумаги с одной или двумя буквами на каждом.

– Для чего тогда надо было жечь письма, если…

– Это были не письма. Именно в этом и состоит ошибка. Вы и до сих пор не догадываетесь, что это было? Давайте лучше выбросим из головы всю эту путаницу, Хедли. Вам не терпится увидеть невидимого убийцу? Разве не так? Вы хотите встретить проклятого вампира, бестелесного человека, который возник в вашем представлении? Хорошо, я вам покажу его. Где ваша машина? Едемте! Может, нам повезет услышать признание.

– Чье?

– Надо ехать в дом Гримо. Едем!

Ремпол подсознательно предчувствовал конец, боялся его и не мог представить себе, каким он может быть. Хедли запустил холодный двигатель, и они поехали. Когда по дороге они попадали в заторы, Хедли едва не ругался. Спокойней остальных держался только доктор Фелл.

Шторы на тех окнах, которые выходили на Рассел-сквер, были опущены. В дом вошла смерть, и он казался еще более мертвым, чем в предыдущие дни. Внутри также было тихо, и, когда доктор Фелл нажал на кнопку звонка, они даже услышали его звук. После долгой паузы им открыла Энни – без чепца и фартука. Она была бледной, но спокойной.

– Мы хотели бы видеть мадам Дюмон, – обратился к ней доктор Фелл.

Хедли бросил на него быстрый взгляд.

– Она в… Она там, – ответила Энни из темного вестибюля, указывая на дверь гостиной. – Я ее позову.

Доктор Фелл молча кивнул головой и осторожно открыл дверь гостиной.

Тяжелые коричневые шторы на окнах были уже подняты. Тонкие украшенные кружевом занавески пропускали немного света. Комната была большой. Мебель терялась в сумерках. Отсвечивал темным металлом только открытый обитый белым атласом гроб. Около него горели тонкие свечи. Потом Ремпол вспоминал, что оттуда, где он стоял, ему был виден кончик носа покойника. Но то ли свечи, то ли большие белые цветы и запах ладана, или все это, вместе взятое, переносило происходящее из Лондона куда-то в скалистые венгерские горы, где гуляют ветры, и, где тускло поблескивая на груди, золотой крест защищает людей от дьявола, а гирлянды чеснока не дают подступить вплотную бродячим упырям.