Читаем без скачивания Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры - Екатерина Вильмонт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любашка, он не такой уж плохой, мой Марат.
– Мой бедный богатый Марат!
– Любонька, ну коли уж я его простила, прости и ты.
– Щас! Разбежалась!
– Любка, а помнишь, как ты на меня ногами топала, когда я с Юриком связалась? А мы с ним худо-бедно семь лет прожили.
– Это называется прожили? Раз в неделю он к тебе ходит, ты его поишь-кормишь, а он даже гвоздя вбить не может, что от него толку-то?
– А вот когда Дашка уехала, знаешь как он меня поддерживал, как был ко мне внимателен!
– Его, надо полагать, теперь на помойку?
– А тебе его жалко?
– Ничуточки. Жалко мне, если хочешь знать, тебя, дуру, и Котю, бедолагу. Слушай, Кирка, можешь ты мне, в твоих же собственных интересах, пообещать одну вещь?
– Смотря какую!
– Не сообщать заранее Коте о своих матримониальных планах с Маратом? Вот приедешь в Москву, поглядишь, что к чему, а там уж и скажешь, коли все обернется по-твоему. Обещай мне, ладно?
– Ладно!
– Поклянись!
– Вот еще!
– Нет, поклянись, причем Дашкой!
– И не подумаю!
– Кирка, если ты поклянешься Дашкой, я буду знать, что ты слово сдержишь, что бы там ни было. А нет, так сразу все и выложишь Коте при первой возможности. Подумай, голова садовая, ведь больше ты такого Котю не встретишь, а Марат твой в любой момент может тебя кинуть. Давай клянись!
– Клянусь!
– Нет, не так! Скажи: клянусь Дашей, что пока ничего Коте не скажу! Повторяй!
И я повторила эту дурацкую клятву, хотя вера в будущее с Маратом с каждой минутой крепла во мне.
…Утром я сбегала на пляж, а когда вернулась, раздался телефонный звонок. Котя.
– Кузенька, наконец-то я тебя застал! Ты там без меня что-то загуляла!
– Да уж, пустилась во все тяжкие! Сегодня, например, мы с Дашей едем к Вере.
– Вот умницы девочки! Старушка будет рада!
– Котя, а как там дела у твоего зятя?
– Да в общем неплохо, поправляется помаленьку, а я, Кузечка, в понедельник улетаю в Америку до двадцать седьмого. Ты уж вернешься к тому времени?
– Да, Котя, я хотела тебе… – Я уже собралась сказать ему, что выхожу замуж за Марата, но вовремя вспомнила о дурацкой клятве, которую с меня вчера стребовала Любка, и прикусила язык.
– Кира, ты, кажется, хотела мне что-то сказать? Что-то плохое, да?
– Котя, откуда такие мысли? – бодреньким голоском воскликнула я.
– А там этот синеглазый, часом, не перебежал мне дорогу?
– Он уехал, Котя.
– Когда?
– Да уж три дня назад, – соврала я.
– И что?
– Ничего.
– А с Дашей?
– С Дашей у них полная любовь.
– А с тобой?
– Котя!
– Ну, хорошо, хорошо, не буду. Значит, до встречи в Москве?
– Да.
– Ты хоть немножко скучаешь по мне?
– Очень! – вполне искренне ответила я.
– Родная моя, я просто с ума схожу от тоски и ревности.
– Не надо сходить с ума, зачем ты мне сумасшедший нужен?
– Тоже верно. Ты, как всегда, права! Целую тебя, моя хорошая. И жду не дождусь, чтобы ты вспыхнула, а я ахнул. До свидания, любимая!
– До свидания, дорогой!
Самое интересное, что мне было ужасно приятно с ним разговаривать, он был родной, как это ни дико. А Марат – нет, не родной. Слишком уж тут пылали страсти.
И вот наконец потекла та самая жизнь, которую я и представляла себе, собираясь в Израиль. Мы с Дашей съездили к Вере, и она взялась учить мою дочку. Они весьма понравились друг другу. После моего отъезда Дашка будет по субботам ездить на машине в Реховот. А я обзвонила всех знакомых, съездила в Иерусалим с Вавочкой и Стасом, который великолепно знал город и со страстью показывал его мне. Потом мы еще раз ездили туда, уже с заездом в Вифлеем. Я много рисовала, стараясь забыть о Марате. Мои друзья из Хайфы, Нина и Виктор, возили меня в Галилею, Самарию, на Генисаретское озеро и даже в Эйлат, где я купалась уже в Красном море. Я наслаждалась покоем, этой удивительной страной, так восхищающей туристов и так порой разочаровывающей эмигрантов. Побывали мы с Дашкой и в пардесах – апельсиновых и грейпфрутовых рощах, где в апреле рвали с деревьев апельсины. Правда, потом нам сказали, что это опасно, там часто прячутся арабы, но с нами, слава Богу, ничего не случилось. Свозили меня и на так называемые «территории», где за десять лет на голых камнях евреи построили изумительной красоты поселки. А в последние дни перед отъездом я бегала по магазинам, покупая подарки в Москву. Алевтине – блузку, она теперь деловая женщина и для нее теперь чем больше блузок, тем лучше. Лерке, конечно, цацку, она их обожает. Юрику… нет, стоп, Юрику ничего, он не проводил меня, и вообще… А Марату? Марату синюю летнюю рубашку. А Коте? И Коте куплю точно такую же, у него глаза серо-голубые, ему пойдет. Чтобы никого не обидеть! Да, но если Марат все-таки состоится, то при чем здесь Котя? Ну ладно, значит, у Марата будут две одинаковые рубашки. Или у Коти… Как же стыдно, я Котю словно про запас держу, на всякий случай, а какой там случай может быть – если Марат бросит меня снова, я больше никогда никому не поверю. Даже Коте. Сложнее всего купить подарок Ваське, у этой прекрасной дамы есть все. А, знаю! Она обожает комнатные цветы, привезу ей какой-нибудь диковинный маленький цветок. Вопрос только в том, как его спрятать. Ничего, что-нибудь придумаю. Я уезжаю только через пять дней, а мне уже несут письма в Москву и маленькие передачки. Еврейская почта! На это я отвела целую сумку, но больше ни грамма не возьму. Что я, лошадь? Сюда перла четыре сумки и обратно тоже попру черт-те сколько. Себе я тоже тут кое-что купила, да еще надо взять для подружек чего-нибудь вкусненького, местного. Хумус, например! Да, вещей набирается прорва, да еще мне надарили всякой всячины! Как все это уложить? Но Лиза меня успокоила.
– Не волнуйся, – сказала она. – Я тебе так все уложу, что сможешь впихнуть еще пол-Тель-Авива!
Марат звонил довольно часто, шептал в трубку нежные слова, говорил, что уже не в силах ждать, что собирает потихоньку свои бумаги, что отремонтировал машину, чтобы ехать за мной в Шереметьево, а я таяла от звуков его голоса и с каждым днем все больше верила своему неслыханному счастью. Я летала как на крыльях, а Люба, глядя на меня, вздыхала:
– Надо же, как повезло этому недопеску! Но какие же мы, бабы, дуры! Он тебя бросил с дочкой на двадцать лет, а потом появился, сделал жалкие глаза, и ты ему все простила! А я вот все равно не верю ему, хочешь – обижайся на меня, но не верю! Что-нибудь он в последний момент устроит, какую-нибудь пакость!
– Какую пакость?
– Понятия не имею, только чувствую в нем пакостника! Кирка, если все будет по-твоему и вы поженитесь, обещаю публично принести ему свои извинения. Да что там, даже если он просто встретит тебя – клянусь, не пожалею денег, позвоню ему и попрошу прощения.
– Ну ты и пессимистка!
– Зато ты оптимистка ненормальная!
– Нет, Любка, я правда верю, что все будет хорошо!
– Может, и будет, да только без Марата!
– Но почему? Он мне все время звонит, ждет не дождется, он любит меня, понимаешь, любит!
– Поживем – увидим.
Зато Дарья ликовала. Еще бы! Папочка звонит, ждет мамулю, скучает по дочке. Идиллия!
– Знаешь, мама, у тебя лицо такое просветленное! И потом, ты так хорошо здесь рисуешь! Это вдохновение, да?
– По всей вероятности!
Как ни странно, мне и самой очень нравились мои рисунки, как будто любовь водила моей рукой.
Накануне отъезда мне устроили отвальную. Я ничего этого не хотела, но Дашка с Лизой поставили меня перед свершившимся фактом – они все приготовили сами. Пришла Люба с семейством, Стас с Вавочкой, и еще приехали Нина с Виктором. Пили, ели, шумели. А я уже мыслями была в Москве. Что-то там ждет меня? Неужели Марат? Как все это будет? Смогу ли я жить с ним под одним кровом? Как сложатся его отношения с Алевтиной? Вот не сложились же у меня отношения с ее английским супругом.
– Мурашка! – обратилась ко мне Вавочка и отвела меня в сторонку. – Скажи, Мурашка, это правда, что Марат Ильич Дашин отец?
– Правда.
– И вы действительно двадцать лет не виделись и встретились только тут?
– Тоже правда.
– А за кого ты замуж выходишь?
– Сама не знаю, Вавочка.
– То есть как?
– А вот так! Собралась было за одного, а теперь, похоже, выйду за другого!
– Ну и дела!
– Ох, не говори! Как в моем любимом «Мистере Иксе» поется – «невеста я, сама не знаю чья»!
– И ты еще шутишь!
– А что ж мне, плакать? Ты же знаешь, Вавочка, я оптимистка! Как бы там ни было, все хорошо кончится!
– По-моему, ты не столько оптимистка, сколько авантюристка, – заключила Вавочка. – Это ты в свою маму, я хорошо ее помню, в ней тоже авантюрная жилка была. Помню, как она меня курить учила. Заведи, говорит, металлическую коробочку с крышкой. Как кто к тебе сунется, ты туда сигарету спрячешь. Очень было удобно.
– По-твоему, это авантюризм? А по-моему, просто безобразие.
– Тебе хорошо говорить, ты никогда не курила.
– А мне этого не запрещали, вот я и не курила. Неинтересно, незапретный плод. Я Дашке тоже ничего не запрещала, и, как видишь, хорошая девочка выросла.