Читаем без скачивания Любовь на темной улице (сборник рассказов) - Ирвин Шоу

В комнате стоял такой спертый запах, который обычно бывает в спортивном зале с паровым отоплением после завершения упорного баскетбольного матча. У двери стоял евнух Ахмед, и глаза его блестели от восторга.

— Джентльмены, — преодолевая отчаяние, сказал Лавджой.

Вдруг, неожиданно резким мощным движением Ролан оторвался от пола, и в то же мгновение сидевший на нем брат полетел через всю комнату к стене, о которую шмякнулся с такой силой, что, казалось, весь дом задрожал. Ахмед бросился прочь от испуга, а Сен Клер, отпав от стены, упал на колени и, постояв немного, чтобы в голове немного развеялся туман, спокойно встал на ноги и заулыбался.

— Очень ловкий прием, Ролан, — по достоинству оценил он действия брата.

— Джентльмены, — с упреком сказал Лавджой.

Братья Калониусы посмотрели на него как-то странно, словно не понимая, кто он такой и откуда взялся. Но потом улыбка озарила лицо Сен Клера.

— Да этот парень здесь живет, — объяснил он Ролану.

— Это так, чтобы не терять формы, — пояснил Сен Клер. — Мы с Роланом тренируемся. Борьба укрепляет все мышцы тела. К тому же такие упражнения усиливают аппетит. А ты пока выпей. Мы пошли в душ. — Они оба исчезли, все в поту после такой возни, а мышцы их, казалось, трещали под гладкой кожей, от которой шел пар.

Лавджой сел, огляделся. Обстановка в комнате радикальным образом изменилась. Две кровати из спальни оказались здесь, в гостиной, а его собственная кушетка, насколько он мог судить, глядя через распахнутую дверь, находилась теперь в спальне. Там же стояли и велосипеды. Миссис Буханан, к счастью, исчезла. На столе стояли четыре бутылки кубинского рома, рядом — три дюжины лимонов. Красивый кувшин персидской работы, очень, по-видимому, древняя и дорогая посудина, стоял рядом с лимонами. Вдруг Лавджой вспомнил, что он видел эту драгоценную вещицу в доме датчанина, преподавателя математики. Он подошел, понюхал горлышко. Все ясно, кувшин использовался совсем недавно для приготовления коктейлей.

Вдруг он услыхал за спиной шаги. Он резко повернулся. Это был его евнух, у которого в руках была миска с кубиками льда. Чувствуя, как у него куда-то проваливается сердце, Лавджой вспомнил, что единственный электрический холодильник во всем городе, в котором можно было делать кубики из льда, находился в доме директора школы Свенкера.

— Ахмед, — начал было он, но евнух, как ни в чем не бывало, поставил миску со льдом на стол и, шаркая ногами, вышел.

Лавджой опустился в изнеможении на стул. Глаза его блуждали по комнате, в которой царил полный беспорядок.

Что-то здесь изменилось, что-то пропало, — все время нудно подсказывал ему внутренний голос… Но он никак не мог вспомнить, что именно. Он закрыл глаза, провел по ним ладонями, снова открыл. Теперь понятно. Пропала «Энциклопедия Британника». Все тома — от АА до ПРУ.

«Но ведь должно быть какое-то приемлемое объяснение такой пропажи», — подумал он.

В комнату вошел Ролан, громадный, голый мужчина, вытирающий себя насухо большим полотенцем.

— А, — сказал он. — Принесли еще льда.

— Простите меня, мистер Калониус, — сказал Лавджой. — Не потрудитесь ли сказать, где вы достали вот эти кубики льда…

— Ты, наверное, заметил, старичок, — ответил, громко хлопая себя по голой розоватой груди, Ролан, — что мы здесь кое-что переставили. Внесли, так сказать, кое-какие изменения.

— Вижу, — сказал Лавджой. — Позже можно будет…

— Видишь ли, — не дал ему закончить Ролан, — у Сен Клера слабые почки. Не может же он беспокоить тебя по ночам, ходить через твою комнату всю ночь в уборную. Может, коктейль «дайкири»?

— Благодарю вас, но я…

— Тебе, конечно, и в голову никогда не приходило, что в таком захудалом городишке, как этот, — снова перебил его Ролан, выжимая в кувшин сразу четыре лимона своей громадной пятерней, — можно раздобыть кубики льда.

— Хотелось бы с вашего позволения спросить, — продолжал Лавджой, — каким образом…

— В этом климате, — снова перебил его Ролан, — можно пить только один крепкий напиток, это — ром.

Вошел Сен Клер, тоже голый, похлестывая себя одним из турецких полотенец Лавджоя.

— Думаю, тебе известно, — сказал он, — что миссис Буханан сегодня ночью повесили?

— Да, я…

— Мы заказали сделать из нее чучело, — сказал Ролан, отливая по мерке ром. — Тебе на память…

— Большое спасибо. Вы, конечно, очень добры, но…

— Только венгр, больше никто, — прервал его Сен Клер, — способен на такую подлость — повесить обезьянку. Послушай, старичок, не хочешь ли купить у нас велосипед?

— В настоящий момент я не могу себе этого позволить…

— Малеш1.

— Мне хотелось бы узнать, джентльмены, известно ли вам что-нибудь о нескольких томах «Энциклопедии»…

— Ну куда столько сахару, Ролан, — возмутился Сен Клер.

— Занимайся своим делом, черт бы тебя побрал, — спокойно огрызнулся Ролан. — Закрыв ладонью широкое горлышко древнего и дорогостоящего кувшина персидской работы, собственности датчанина, преподавателя математики, он стал неистово взбалтывать его содержимое, и было слышно, как ледяные кубики постукивали по его изящным глазурованным стенкам.

— Тома от АА до ПРУ… — упрямо повторил Лавджой. — Их на полке нет. Может, вам что-то известно…

— Абсолютно ничего, старичок, — беззаботно сказал Сен Клер. — Найдутся, куда они денутся. Я знаю, как часто люди бывают небрежными с книгами.

Дверь вдруг широко распахнулась, и в комнату танцующей походкой вошла Айрина.

— Айрина! — воскликнул Лавджой, шокированный ее внезапным появлением перед голыми мужчинами. Впервые она оказалась в его доме до наступления позднего вечера. — Они не совсем одеты.

— Как раз вовремя, — сказал Сен Клер, небрежно закутывая полотенцем свою мускулистую брюшину. — Ну-ка, выпей.

Ролан разлил по кофейным чашкам густой и холодный коктейль «дайкири».

Айрина подняла свою чашку.

— За добрую волю, — произнесла она с очаровательной улыбкой, и братья Калониусы громко засмеялись, а Ролан даже игриво шлепнул ее по ягодицам.

Лавджой, не веря собственным глазам, смотрел на такую непривычную картину, — ее уже совсем не застенчивая фигурка в блестящем ярко-желтом платье, а рядом с ней — два верзилы, два почти голых мужика, торопливо опорожняющих свои чашки, налитые до краев.

Он поднес ко рту свою и выпил все до дна.

— Думаю, я повторю, — твердо сказал он.

— Ну вот это уже другой разговор, дикий парень, — одобрительно сказал Ролан, наливая ему до краев самую большую чашку.

Весь остальной вечер прошел для Лавджоя как в дыму. Весьма расплывчатая картина. Был плотный обед, снова бифштексы, бургундское; распущенные в беспорядке волосы Айрины, спадающие ей на одно плечо, ее весело мелькающие, белоснежные зубы, исполненные хором русские песни; танцующая Айрина, похотливо покачивающая бедрами, постреливающая глазками; поющие братья Калониусы, нагло дающие волю своим рукам. Очень смутно Лавджой вспоминал, что зашел разговор о деньгах, и он был уверен, что видел, как Айрина вытащила довольно много купюр из своего лифчика, удерживающего ее маленькие чудные грудки, и обеими руками передавала их Ролану и Сен Клеру Калониусам, щедрыми, смелыми жестами, словно Мать-Земля. Потом он слышал разговор о настоящей вечеринке на следующий день, а Ролан все время повторял: «Дикий парень, ты, по-моему, не дикий, а отличный парень, и мы ужасно рады, что приехали в Алеппо. Дикий парень, ты ведь американец…»

Как ни странно, еще никогда в жизни Лавджой не проводил так приятно время, хотя где-то в подсознании весь вечер у него звучал предостерегающий голос: «Опомнись, все эти развлечения стоят кучу денег, тебе придется как следует поистратиться!» Ему было искренне жаль, когда после девятого «дайкири» наступили сменяющие друг друга периоды темноты, головокружительных провалов, и в конце концов Сен Клер взял его под мышки, отволок к кровати и уложил спать.

— Сен Клер, — невразумительно мычал он, — свежее дыхание всего мира. Друзья на всю жизнь… Разве может случиться нечто подобное там, в Вермонте… Друзья на всю жизнь.

Ночью, приблизительно часа в три, он вдруг проснулся и лежал с кристально ясной головой. Из соседней комнаты до него доносились женские вздохи, потом тихий смех, смех чувственный, интимный, раздававшийся в тихом, уснувшем доме. Эти необычные звуки его озадачили, они тревожили его мозг. Но через мгновение он вновь заснул как убитый.

Утром он, спотыкаясь, нащупывая дорогу, словно в тумане, вышел из своего закрытого тенью, притихшего дома с опущенными шторами на окнах, ставшими преградой для лучей яркого утреннего солнца. Время от времени класс вместе с учениками пропадал в белой пелене, а когда в учебную комнату около одиннадцати часов вошел директор школы Свенкер, то ему показалось, что его лицо то вздымается, то опускается в шипящей пене, словно морские волны, бегущие к скалам, чтобы разбиться о них.