Читаем без скачивания Путин против Сталина. Тест на патриотизм - Владимир Бушин

Да ведь меня самого в институт с первого захода не приняли, а я и русский, и только что вернулся с войны, и уже печатался, да еще и член партии. Только прямое обращение к директору института Федору Васильевичу Гладкову позволило мне прошмыгнуть в этот храм изящной словесности.

А вот еще одна байка, да к тому же и математическая, как у Надеждина. Ее поведал свету все тот же неисчерпаемый Б. Сарнов: «Сын приятельницы обнаружил выдающиеся математические способности и хотел поступить в МГУ. Дело было в середине 70-х годов. Тщетно все знакомые твердили (матушка Каспарова, матушка Надеждина и т. п. – В. Б.), что для еврея это совершенно безнадежное дело (словно в МГУ ни одного нет! – В. Б.). Но приятельница решила предоставить своему мальчику возможность схватиться в рукопашную с ядерной державой». Как видите, Остапа понесло, но соображает, что назвать имя приятельницы, ее советчиков или хотя бы чудо-мальчика – опасно.

Как бы то ни было, а сынок схватился в рукопашную со сверхдержавой. И что же? «Выдающийся мальчик сражение, конечно, проиграл, хотя из всех задач на экзамене не решил, кажется, одну лишь теорему Ферма». Это знаменитая теорема XVII века, над которой бились и Эйлер, и Гаусс, и множество других великих умов. Немецкий математик Вольфскель, умерший в 1907 году, завещал за ее доказательство 100 тысяч марок. Представленная Сарновым как задачка на экзаменах для школьников эта теорема чрезвычайно уместна, как градусник полоумия.

Сарнов писал искренно и скорбно, что если бы этот выдающийся мальчик, не поступив в МГУ, в отчаянии поднялся бы на самый высокий этаж университета и бросился с него, то – «Что ж! Еврейскому мальчику это на роду написано. И эта история была бы настолько банальной, что мне даже и в голову не пришло бы о ней рассказывать. Мало ли таких историй!» Вот кошмар-то! Еврейским мальчикам, оказывается, на роду написано при неудачах сигать с верхних этажей высотных зданий, специально построенных для этого антисемитом Сталиным.

И ведь сколько на эту тему спекуляций, демагогии, вранья!.. Вот еще хоть один примерчик. В нынешнюю путинскую пору писатель Григорий Бакланов уверял, что его заставили отказаться от благородного имени Фридман (свободный человек!) и вынудили взять какой-то птичий псевдоним – Бакланов. А я-то помню… Мы учились на одном курсе. Однажды Гриша принес в институт «Литературную газету» со своей статьей. Первая крупная публикация. Восторг! Но мы, однокурсники, смотрим… Что такое? Под статьей подпись – Бакланов? Почему? Какой Бакланов? Видно, опять матушка… Но Гриша объясняет: в «Разгроме» Фадеева есть персонаж с такой фамилией, он ему очень нравится, вот и взял как псевдоним. Никто из нас Бакланова в романе не вспомнил. А я возьми и брякни: «Гриша, уж если из «Разгрома», то не лучше ли было бы взять псевдонимом имя главного героя – Левинсон?»

Осерчал Гриша и при первом представившемся случае обозвал меня фашистом, правда, с пьяных глаз и с извинительным визитом ко мне в Измайлово. Встретились у метро, и я ему сказал: «Да брось ты! Пошли в Измайловский парк, я тебе эскимо куплю и свожу в «комнату смеха»». На этом первая серия закончилась.

А еще Бакланов уверял, что в одном журнале (потом выяснилось, что это «Знамя», где позже он стал главным редактором) его заставили снять посвящение повести своему брату, погибшему на войне. Чтобы никто не думал, писал он, что евреи тоже воевали. Как объяснить приступы такого тупоумия у взрослого, образованного, талантливого человека?… У меня есть стихотворение, посвященное памяти погибших на войне одноклассников, и среди них названы Леня Гиндин, Костя Рейнветтер, Фридрих Бук. По таким фамилиям всех могут посчитать евреями, хотя на самом деле им был только Леня. Это стихотворение я печатал много раз в разных изданиях. И никто никогда ничего даже не спрашивал меня об этих именах. А бедного Гришу изнасиловали!

И вот смотрю я на художественно бритую личность Бориса Надеждина на всяких разных ток-шоу и думаю: был ли он и его собратья первоклашками, еще малосведущими, но жаждущими познать жизнь? По-моему, не были. Они родились уже с твердым убеждением во всем, в том числе в том, что они самые хорошие, но им все и всегда мешают – и поступить в МГУ, и стать студентом Литературного, и поехать в Лондон… Все! Всегда! Во всем!

Борис Борисович, как вы смотрите в глаза своим детям Насте и Мише, Кате и Боре?

…Но чудо праздника Дня Победы, Фиесты Победы началось для меня не с Надеждина, а с приглашения в школу, где в первом классе учатся мои внуки. Их мамочка, моя дочка, предупредила меня: «Четвертый этаж. Одолеешь?» А кем бы я был, если не одолел бы? В таком случае у меня, по меньшей мере, следовало бы отобрать медаль «За боевые заслуги» или «За взятие Кенигсберга». Пошел… Трюх-трюх… трюх-трюх… трюх-трюх… Ну, вот и все.

Сидят передо мной первоклашки. На первой парте – моя внучка Маша, в середине другого ряда – внук Ваня. Я начал с того, что попросил свою внучку оставить в покое свой нос. Потом чистосердечно признался, что когда-то и сам был первоклашкой. Дети, кажется, не очень поверили, кто-то ухмыльнулся.

– И ваша учительница Наталья Викторовна тоже была первоклашкой! – сказал я.

Мне послышалось, что на Камчатке, как в мое время называли последние парты, кто-то хмыкнул: «Ну, дед заврался…» Я стерпел.

Мне кажется, что с детьми в таком возрасте лучше всего вести разговор с помощью картинок, и потому взял с собой несколько портретов. Рассказал кратко о том, что такое были тогда Советский Союз и фашистская Германия и как плохо шли наши дела в начале войны, а потом – разгром немцев под Москвой, потом товарищ Сталин сказал: «Будет и на нашей улице праздник!», – и в Сталинграде он начался, – после этого я стал показывать фотографии. И пошел тут, так сказать, снизу вверх, с себя, сержанта. Моя фотография, как и фотографии других дедов-фронтовиков, уже стояла в классе на подоконнике. Потом я показал портрет моего взводного командира лейтенанта Алексея Павлова, ныне полковника, живущего в Крыму, в Алуште. Какое прекрасное лицо! В форме, с орденами… Первоклашки засмотрелись. За Павловым представляю командующего моей 50-й армией генерал-полковника Болдина Ивана Васильевича. На фронте он был от меня, конечно, далеко и высоко, но после войны я однажды встретил его в «Литературной газете», где тогда работал. Он меня не узнал. Армия наша входила в состав Западного фронта. Вот и портрет его командующего – маршала Жукова, тогда генерала армии. Позже он стал заместителем Верховного. А это, посмотрите, первоклашки, сам Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин. Он возглавлял созданный тогда высший орган власти – Государственный комитет обороны и одновременно был главой правительства, наркомом обороны, председателем Ставки и Генеральным секретарем коммунистической партии. Мальчики и девочки слушали, разинув рты. Им все интересно. Внучка моя не смела шелохнуться. Так они впервые услышали и увидели то, что им как гражданам России следует знать.

Их интересовало, конечно, что это сверкает у меня на груди. Да, накануне все ордена и медали я надраил мелом. Пришлось объяснять. Одна девочка спросила: «А почему так мало?» «Милая, – ответил я, – если нацепить все, чем за семьдесят лет нас удостоили, я бы к вам на четвертый этаж не смог подняться. А здесь только самые характерные, фронтовые награды – «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией», над Японией, «За отвагу», да еще орден Сталина, учрежденный ветеранами Украины».

Потом попросили меня почитать стихи. Я сказал, что у нас были прекрасные писатели, которые писали специально для детей – Чуковский, Маршак, Сергей Михалков, Агния Барто… А у меня таких стихов нет. Но вот… И прочитал два, которые, как я думал, им понятны. Одно – «Оглянись!»

В свой звездный час победы и удачи,Когда преграды все сокрушены,А ты твердишь: «Быть не могло иначе!» —Взгляни-ка на себя со стороны.

И в день, когда ты проиграл сраженьеИ ниц лежишь, стеная и скорбя,Вновь напряги свое воображенье —Со стороны взгляни-ка на себя.

Когда в грехе ты уличишь собрата,И кто-то крикнет яростно: «Распни!»А он молчит, моргая виновато —Ты на себя со стороны взгляни.

Ты можешь пить вино и веселитьсяВ кругу друзей, что так тебе верны,Но если рядом будут слезы литься, —Взгляни-ка на себя со стороны.

Взгляни со стороны на все деянья,Ни одного поступка не забудь —И под парчой иль шелком одеяньяПроступит их доподлинная суть.

Не знаю, как они это восприняли. Во всяком случае, аплодисментов не было. Может быть, еще, слава Богу, не привыкли, как ныне у нас – по любому поводу. Ироническая Маша дома сказала мне: «А «Сказка о рыбаке и рыбке» Пушкина лучше!» Я не спорил, но заметил: «Если старуха из сказки умела бы смотреть на себя каждый раз со стороны, она не дошла бы до разбитого корыта». Маша согласилась.