Читаем без скачивания Девушка в белом кимоно - Ана Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он хоть знает о ребенке, а? — ее глаза смотрят словно бы с заботой, но говорит она жестким тоном.
Так они все об этом знают? Ну конечно. Окаасан говорила, что отец подозревает о беременности, и мне надо было догадаться, что бабушка не могла не приложить к этому руку. Ее лисы снова меня перехитрили.
— Да, он узнал о возможной беременности уже после того, как мы поженились, — я подхожу к ней с миской в одной руке и тряпкой в другой. — Ты бы видела его, он был так счастлив!
Я торопливо разворачиваюсь снова к посуде и начинаю ее вытирать. Мои руки так усердно работают полотенцем, что я вижу собственное отражение в тарелках.
— Так он считает приемлемым оставлять тебя в том месте, в твоем-то положении? Ну... — и она взмахивает рукой, словно отгоняя эту мысль.
— То место теперь мой новый дом. Любовь живет и в шалашах, не только во дворцах, обаасан.
— Да? Эта любовь отравила твою мать. Она разорвала ее на части.
— Нет! — злость взрывается во мне пружиной и заставляет выпрямить спину. Я больше не могу сдерживаться и протягиваю в ее сторону руку вместе с тарелкой. — Ты знаешь гораздо меньше, чем думаешь, обаасан.
— А что знаешь ты, девчонка? — гримасничает бабушка, издеваясь надо мной.
— Я знаю, что окаасан поддерживала меня и мое решение выйти замуж за Хаджиме. Она приходила ко мне в день моей свадьбы. Она даже принесла мне свое сиромуку, чтобы я могла его надеть! — я делаю еще один шаг в ее направлении. — Это ты знала?
Бабушка поднимает голову и молча смотрит мне в глаза. От раздражения у нее раздуваются ноздри.
— Глупая девчонка. Мы все об этом знали, ее слова звучали как удар кнута. — Вот только когда об этом узнал твой отец, его гнев остановил ее слабое сердце.
— Что? — внутри меня все похолодело.
— Да, это случилось из-за тебя, — бабушка подтверждает мои мысли, будто слышит их.
— Из-за твоего эгоизма, Наоко, — голос отца, раздавшийся от дверей, пугает нас обеих.
Я впиваюсь в него глазами.
— Теперь ты меня послушаешь, — отец буквально рычит, угрожающе и решительно. Он делает шаг ко мне. — Ты как бестолковый повар. Берешь все, на что упадет взгляд в саду жизни, торопливо нарезаешь и подаешь свое варево другим людям. Из-за спешки и беспечности ты не заметила змею и использовала и ее тоже, заставив всех вкусить ее яду. Так вот, голова той змеи всплыла в тарелке твоей матери, Наоко. И она не смогла ее переварить.
Он говорит о моем ребенке и Хаджиме. Он говорит о моей свадьбе. Он говорит обо мне. Это я виновата в смерти матери и в том, что из-за нее произошло в нашей семье. Во мне бушует цунами из эмоций. Вот оно вымывает песок из-под моих ног, и я чувствую, как приближается следующая волна. Я хочу упасть на пол и спрятаться.
— Наоко? — голосок Кендзи звучит чуть слышно. — Наоко! — он бросается мимо отца ко мне, и это становится последней каплей. Меня накрывает.
Я не отвожу взгляда от отцовских глаз. Кендзи прижимается лицом к моей груди, и я обнимаю его, крепко прижимая к себе. Но я не плачу. Я проглатываю свое горе, чтобы утешить его.
Я ощущаю острую тянущую боль в животе. Она заставляет меня сложиться пополам и прижать руки к тому месту, где больнее всего.
— Ой! Ой нет... — еще одна резкая схватка, и я ощущаю странное тепло между ногами.
— Обаасан?
* * *
Бабушка велит мне лечь и не двигаться, пока не придет акушерка и не осмотрит меня. Я слышала, как она сказала отцу, что позовет женщину, которая ей обязана. Бабушке много кто обязан.
Прошло несколько часов, и все это время я стараюсь дышать глубоко и ровно, чтобы не плакать, но после всего происшедшего это невозможно. Правда, хоть слезы льются без остановки, кровь у меня больше не идет. Я пытаюсь сказать об этом бабушке, пока она никуда не ушла, но она беспокоится, как бы у меня не случилось выкидыша, потому что это опасно кровотечением. Ее не заботит мой ребенок, она беспокоится обо мне. После того, что сказал отец, мне еще очень повезло, что обо мне вообще кто-то беспокоится.
Ради Кендзи я была сильной. Отцу и Таро я демонстрировала уважение и покаяние. По отношению к бабушке я была заботливой. А вот к себе я была исключительно жестокой: я истязала себя обвинениями и отвергала даже мысли о прощении. Когда придет мой черед переходить реку Сандзу, то мне придется куда тяжелее, чем окаасан. Ее смерть теперь навсегда окрасила мои руки красным, а душу черным, и уже сейчас сердце мое подвергается нападкам ядовитых змей отмщения.
Боль утраты теперь приходит и отпускает волнами.
Так было задумано: если бы нам не отпускались мгновения для передышки, мы бы сразу умерли от тоски по тем, кто ушел. Поэтому агония то захватывает пас, то отступает, как по команде, не давая нам окончательно задохнуться, и мы пребываем в состоянии мучительной пустоты.
Именно там я и нахожусь, лежа в своей комнате, оцепеневшая, застывшая изнутри и снаружи. Жду прихода следующей волны. Только бы с ребенком все было в порядке. Я не могу потерять сразу и окаасан, и ребенка. Я просто этого не вынесу.
До меня донеслись приглушенные голоса, шаги, потом звук отодвигающихся дверей, и появилась полоска света. Я вытираю мокрую щеку и поворачиваюсь к бабушке и пришедшей с ней женщине.
— Это Ияко, она тебе поможет, — и перед тем как уйти, бабушка шепчет ей что-то на ухо.
Ияко закрывает дверь. Лампа, которую она держит в руках, бросает на ее лицо резкие тени. Она младше бабушки, но уже зрелая женщина. Между ее бровями залегли глубокие морщины. Она улыбается, но эти морщины никуда не уходят. Она ставит лампу на пол и складывает руки.
— Ну, какой у тебя срок?
Я откашливаюсь.
— Я пропустила три...
Она приподнимает мое легкое одеяло и расстегивает мою домашнюю рубаху. Для того чтобы не касаться меня холодными пальцами, она сначала трет
