Читаем без скачивания Неосторожный шаг - Фрида Митчелл

— Маленький бревенчатый домик в горах, принадлежащий моей семье. То место, где мы были, когда Патрик… — Он замолчал, не закончив фразы. — Короче говоря, наше убежище, — объявил он после секундной паузы. — Ни телефона, ни телевизора — рай!

— И где этот рай находится? — спросила она, делая немалые усилия, чтобы говорить тише и спокойнее.

— В Пиренеях.

Она закрыла глаза и ничего не сказала. В конце концов, сказать было просто нечего.

Они пообедали в очаровательной гостинице, построенной рядом с церковью романской архитектуры. Отсюда открывался прекрасный вид на обрывистую горную цепь, лесной массив и долину, вдоль которой простирались цветущие луга.

Бифштекс таял во рту, а кусочки свежего ананаса, пропитанные вишневым ликером, имели поистине божественный вкус.

К этому времени напряжение последних недель, волнения, бессонная ночь накануне отъезда и неотступное присутствие Филиппа рядом с ней довели Элизабет до состояния полного бесчувствия. Она была крайне измотана душевно и физически, и Филипп, понимая это, обеспокоено поглядывал на нее, когда они, пообедав в гостинице, направлялись обратно к машине.

Он въехал на маленькую площадку у изгиба горной дороги, над которой возвышался величественный монастырь, окруженный фруктовыми садами. Он откинул назад спинку ее сиденья и сказал заботливо:

— Тебе нужно поспать. Нам потребуется порядочно времени, чтобы добраться до места.

— А… — Только и смогла она вымолвить, и через несколько секунд, откинувшись на сиденье и закрыв глаза, уже крепко спала с разметавшимися по лицу и шее волосами, и розовато-лиловые тени под глазами заметно выделялись на ее медовой коже.

Когда она наконец открыла глаза, освеженная несколькими часами сна, и удивленно огляделась по сторонам, был уже вечер и они подъезжали к предгорьям Пиренеев. Небо было окрашено медно-алыми лучами закатного солнца, а свежий горный воздух, врываясь в открытые окна машины, нес аромат цветущих лугов.

— Я… я, должно быть, заснула, — пробормотала она, пытаясь окончательно проснуться.

— Спала как сурок. Разве что сурки не храпят. — Филипп посмотрел на нее с лукавой улыбкой, и, задетая за живое, Элизабет встрепенулась.

— Я не храплю, — заявила она протестующе, смущенная его ехидным хихиканьем. Ей было слишком уютно, слишком хорошо. И она действительно расслабилась. Однако он не должен думать, что теперь она в его власти… — Филипп, ты не можешь держать меня в этой хижине бесконечно, ты должен знать, что наши отношения не имеют шанса стать прочными и постоянными, — быстро проговорила она.

— Я должен? — Он не выглядел смущенным ни в малейшей степени, когда, прищурившись, бросил на нее короткий взгляд.

— Я уже говорила об этом, — произнесла она решительно. — Это все… все…

— Нелепо? — подсказал он. — Это то слово, которое ты обычно используешь, я не ошибся?

— Это нелепо, — заявила она твердо. — Все это нелепо. Мы сами нелепы…

— Нет. — Теперь машина свернула с дороги и остановилась на площадке, с которой открывалась великолепная панорама гор, возносивших заснеженные вершины к небу, а ближе просматривалось маленькое живописное селение, будто сошедшее с поздравительной открытки. — Нет, только не мы. Ситуация, может быть, нелепая, но это твоя вина, не моя.

Его голос был сердитым, и в нем слышалось что-то такое, что внушало ей тревогу. В этот день она впервые осознала, что его контроль над собой, казавшийся абсолютным, проявлялся скорее внешне и не был достаточно твердым.

— Ты едешь, чтобы остаться в том горном приюте вместе со мной, Элизабет, чтоб мы могли поговорить по-настоящему, черт возьми. Я не собираюсь заниматься с тобой любовью, как бы ни было это приятно нам обоим. Сначала мы должны определиться в наших отношениях, а наслаждаться друг другом мы сможем всю оставшуюся жизнь.

— Филипп…

— Итак, мы едем, чтобы поговорить, действительно поговорить. Ты откроешь свой маленький ящик Пандоры и расскажешь мне еще раз подробно о своих страхах, своей боли, о своем чувстве унижения, о всех своих горестях и печалях… Я хочу этого, хочу, чтобы ты выложила все начистоту, чтобы я имел возможность во всем разобраться, и это исцелит тебя. Я не такой, как Джон. Тебе пришлось бы объехать весь мир, чтобы вновь отыскать подобную мразь, но я не умею читать мысли и не смогу помочь тебе, пока не выслушаю твою исповедь.

— Я не хочу помощи. — Ее глаза застилали слезы.

— А я хочу. — Его голос сделался грубым и хриплым. — Я хочу помочь тебе, поскольку мне невыносима мысль, что ты уйдешь из моей жизни. Я нашел тебя не для того, чтобы терять. Но если это случится, то знай, что жизнь без тебя будет для меня мучением. Я люблю тебя, Элизабет, я нуждаюсь в тебе. И если ты утверждаешь, что любишь меня тоже, меньшее чз того, что ты можешь сделать, это поговорить со мной.

— А если это ничего не изменит? — спросила она печально. — Если я все еще не чувствую, что могу доверять тебе, выйти замуж за тебя? Что тогда?

— Ты сможешь. — Он смотрел на нее глазами, полными любви, и его красивое лицо было совершенно серьезным. — Я не могу поверить, что мы встретились и многое уже преодолели вместе только для того, чтобы разойтись вновь, когда счастье уже близко. Я не хочу верить этому!

— Филипп…

— Не надо больше слов! Сейчас не надо! Мы найдем нашу хижину, поужинаем и ляжем спать. Завтра будет новый день.

И на следующий день, когда она проснулась в уютном домике под красной крышей и вышла на деревянный балкон, с которого открывался вид на мерцающие воды горного озера, и ничто не нарушало вековую тишину этого места, кроме колокольчиков пасущегося вдали стада, она вспомнила его слова. Новый день наступил, но есть ли у нее смелость для той исповеди, которую ожидает Филипп?

И вот наступило то время, когда волшебным образом соединились горечь прошлого и радость настоящего. Время долгих прогулок рука об руку через луга, покрытые густым ковром полевых цветов, купания в уединенном озере долгими и жаркими летними днями, катания на лошадях по узким горным тропам.

Этих лошадей они арендовали в маленьком селении неподалеку и там же доставали себе пищу. А вечера они проводили обычно на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой и созерцая, как темнеет небо и синие сумерки опускаются на окружающие горы.

И через все это Филипп вел ее к своему пониманию действительности. Кроме ласковых рукопожатий и сдержанных поцелуев, он не позволял себе ничего, хотя Элизабет с каждым днем все больше и больше желала оказаться в его страстных объятиях.