Читаем без скачивания Год гражданской войны - Иван Бочарников

– Что-то я ваших не вижу.

– Один уже улетел, кое-кто решил остаться. Вот.

– Понятно.

– Так что насчет дезертиров?

– Я точно не знаю, но слышал, что всех дезертиров, которых ловят, отправляют в военные городки, чтобы были под присмотром.

– Ясно. Значит, пока ничего про недавних не слышно?

– Я не слышал.

– Ладно. Мы сейчас тоже пойдем на рейс.

– У вас бумаги все есть? А то тут на выезд нужно бумаги предъявлять.

– А, нам выдали в больнице справки. Вот, смотрите.

– Да, я вижу. А вас разве Аркадий зовут?

– А вы как думали меня зовут?

– Да нет, я просто. Тогда держите их при себе, не теряйте, предъявляйте по первому требованию. Ясно?

– Спасибо.

Я кивнул ему, он кивнул мне и пошел проходить паспортный контроль у сотрудников ЗУБРа, у которых были наши паспорта. Я вернулся к Илье и убедил его проверить и достать поближе справки. Взяв их в руки, мы пошли в сторону стойки регистрации.

Глава 22: Нижний Новгород

Когда мы прилетели в аэропорт, я старался держаться поближе к Илье. Мы вместе ехали в автобусе, ждали багаж, вышли в общую зону. Я понимал, что на каком-то этапе нам придётся разойтись в разные стороны, но мне просто не хотелось оставаться одному. Сначала мы вроде бы были готовы попрощаться у выхода в город, но когда я узнал, что Илья собирается на аэроэкспресс, я напросился поехать с ним. Он согласился. Таким образом я находился в комфортной обстановке ещё час. Затем мы уже почти попрощались в метро, но я решил проехать с ним пару станций до другого вокзала. И так выиграл 15 минут. Нам всё же пришлось попрощаться, когда у меня закончились предлоги остаться. Мы пожали руки, я вышел из поезда. Он помахал мне рукой из уезжающего вагона метро. Я остался стоять на станции, а затем сел на поезд в обратную сторону, потому что мне сюда не надо было.

Москва была в точности такой же, какой я ее запомнил – шумной, многолюдной, тёмной, отталкивающей. Она словно стремилась от меня избавиться. Вытолкнуть из себя, извергнуть. Я ей в этом не отказывал. Только иных она отталкивает бесплатно, а мне пришлось заплатить.

В аэропорту Илья снял с карточки и одолжил мне полторы тысячи рублей на билет до Нижнего Новгорода. Я постоял немного в очереди на вокзале, купил билет и обнаружил, что кто-то забыл на стойке кассы сэндвич из фастфуда. Я ждал, что его кто-то заберет, но никто не пришел. Когда кассир выдала мне билет, я взял его, отошел в сторону, чтобы как бы его проверить, а затем забрал сэндвич, словно он мой, и ушел прочь, не оглядываясь.

В вагоне была куча свободных мест, но меня разместили рядом с другим человеком, отчего тот, кажется, тоже был не в восторге. Я всё ждал, что сейчас пассажиры заполнят вагон, и мне станет менее неловко, но свободных кресел была просто масса. Рядом со мной у окна сидел молчаливый парень лет 30 с газетой в руках. На нём был синий пиджак, белая рубашка и синий галстук. Он читал газету очень серьезно… ровно до того момента, пока мы не тронулись. Я бы никогда не подумал, что он со мной заговорит, я даже не думал, что он хотя бы на меня посмотрит, но вместо этого он заговорил и не умолкал почти до самого Нижнего Новгорода. Он рассказал мне, что едет с деловой встречи, что руководство отправило его в Москву пораньше, хотя здесь никто работать раньше десяти не начинает. Его звали Гриша. Он представлял компанию, которая поставляла трубы большого диаметра для газодобывающих предприятий. Сегодня он вёл переговоры о поставке труб на новый проект у Черного моря. Затем он вспомнил, что однажды был там в командировке три месяца, пока готовил какой-то проект. За это время он завёл там себе девушку и вместо своей гостиницы жил у нее в квартире. Он рассказал мне некоторые интимные подробности их совместной жизни, а также то, что она ела по ночам.

Мне было очень трудно от него избавиться. Пару раз я думал вежливо пересесть на свободное кресло, но у меня это никак не получалось. С другой стороны, он скрашивал мое путешествие, я совсем забыл о том гнетущем чувстве, что не покидало меня с тех пор, как я узнал, что мне придется вернуться в мою прежнюю жизнь. За это его можно было поблагодарить.

Мы с Гришей попрощались у выхода из вокзала. Я немного отвык от того, как пахнет воздух в Нижнем Новгороде, от его сырости. На оставшиеся после покупки билета деньги я решил шикануть и взял такси. Водитель в машине слушал новости. Там было всё то же самое: лесные пожары, самолет упал, экономика достигла нового дна, больницы ремонтируются, женщины рожают, урожай растет.

Примерно неделю я приходил в себя, привыкал к обычной жизни. В худшие часы от бессилия я мог сидеть в ванной или в туалете по двадцать минут без движения и единой эмоции. В лучшие часы я заваривал себе чашку растворимого кофе и потом гулял по вечерам.

Зарплату мне задерживали два месяца. Каждый раз, когда я звонил в Москву, чтобы узнать, что там с моей зарплатой, меня переводили на очередного специалиста, который ничем не мог мне помочь, потому что человек, который мог бы мне помочь, сейчас либо в отпуске, либо на совещании. Мне объяснили, что мою зарплату проведут как грант, а это потребует времени, ситуация в стране непростая, надо держаться. Я держался. Потом выяснилось, что из моего гонорара вычли не только подоходный налог, но и налог на выигрыш, потому что это я как бы выиграл грант. Они изрядно меня расстроили и даже разозлили, но ничего поделать я с ними не мог. На оставшиеся деньги я купил себе недорогую иномарку, получил водительские права и затем нашёл работу в организации, в которую входили несколько нижегородских музеев. Я развозил для них письма из министерства культуры в департамент культуры, возил картины и фотографии, оборудование, дипломы и листовки, фотографов с вокзала в гостиницу, если надо было.

Я полюбил свою работу – она была простой, хотя и зачастую ненормированной. Сотрудники музеев всегда пускали меня на выставки, даже настаивали, чтобы я что-нибудь посмотрел. Они были всегда очень милы. Когда я приходил, они норовили угостить меня чаем, а я им никогда не отказывал, даже если было что-то срочное – всё срочное, на самом деле,