Читаем без скачивания Обычное дело - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Представляете, как люди здесь выживали? Но это еще что, на нескольких островах сохранились хижины полярных исследователей девятнадцатого века: Джексона, Нансена, Йохансона, которые вынуждены были зимовать на островах. Вот кому не позавидуешь,» – вещал Ларионов благодарной публике.
«Да уж, канализации у них точно не было. Тут штаны на улице расстегнуть уже подвиг,» – перебила его уточняющая фраза, вызвавшая дружное мужское ржанье.
Посмеявшись со всеми, Сергей продолжил: «А о нацистской базе времен второй мировой войны Вы слышали? Есть и такая. Там нашли бункер и несколько блиндажей, она была рассчитана человек на тридцать. С воды была совсем незаметна. Предполагают, что немцы покинули ее примерно за год до окончания войны и во время эвакуации бросили там оружие, оборудование и личные вещи. А теперь о чудесах. На одном из самых удаленных островов архипелага разбросаны каменные шары идеально круглой формы и разного размера: от совсем маленьких, как шарики для пинг-понга, до гигантских более двух метров в диаметре.»
«Никак инопланетяне накидали?» – продолжала веселиться мужская аудитория.
«Может и они,» – согласился Ларионов. – «Происхождение этих шаров официальная наука объяснить не может. Они состоят из спрессованного песчаника, в некоторых обнаружены окаменелые остатки рыб и зубы древних акул. Какие-то потеряли свою округлую форму из-за сильных северных ветров и отрицательных температур. Это большая загадка. Кстати, такие же шары обнаружены и в других местах планеты, например, в Коста-Рике. На архипелаге никогда не было постоянных человеческих поселений, однако на этом острове обнаружены обломки лыж возрастом около ста лет. Видимо, это был первый турист, приходил каменные шары посмотреть.»
Беседа скатилась на инопланетян, летающие тарелки и прочую чепуху, а потом, разумеется, на баб. Разморенные чересчур сытным ужином мужики лениво трепались, перемежая речь скабрезными шуточками. Все они оказались в Арктике случайно, по долгу службы. Отслужат и вернутся в свои Омски или Новосибирски, привезя на память фотографии с гигантскими сугробами и рассказы о встречах с белыми медведями.
А что делает здесь он? Как часто задавал Сергей себе этот вопрос. Что случилось с ним во время той первой экспедиции в Арктику, куда он попал, будучи еще студентом последнего курса? Наваждение, болезнь, одержимость? Что так неудержимо манило его в этот суровый край: жажда приключений, желание испытать себя, любопытство, необъяснимое стремление души, невозможность поступить иначе? Или все эти причины, вместе взятые? Он был влюблен. Безнадежный романтик. Он был окончательно, бесповоротно и безответно влюблен в клубящиеся туманы, окутывающие сверкающие ледники; в ледяные глыбы, величаво плывущие по морю; в каменистую пустыню, лишь на месяц покрывающуюся разноцветными лишайниками и яркими полярными маками; в пронизывающий холод, звенящий, как натянутая струна; в бездонность чернильного неба, вспыхивающего время от времени всполохами всех цветов радуги; в хрупкую, убийственную красоту этого края. Эта всепоглощающая привязанность не оставляла душевных сил ни для чего другого: любви к женщине или детям, желанию сделать карьеру или достичь материального благополучия.
Всю сознательную жизнь после окончания института он провел в Арктике, время от времени навещая родителей в Питере. И никогда не жалел об этом. Арктика научила его быть осторожным, терпеливым и предусмотрительным, иначе здесь не выжить. Оказавшись тут домашний, городской мальчик как-то мгновенно повзрослел, словно арктические ветра выдули всю дурь из его головы. Он полюбил одиночество и не тяготился им. Научился восхищенно созерцать окружающую природу, не пытаясь изменить ее под себя. До появления Наташи его связи с женщинами носили случайный, краткосрочный характер, бытовые условия жизни не имели никакого значения, да и судьба мира до недавнего времени Ларионова вовсе не заботила. Сергей не читал газет, не интересовался политикой и новостями, хотя художественную литературу уважал, перечитав всю классику в местной библиотеке. На острове он прижился, они идеально сошлись характерами, притерлись друг к другу каждой выемкой и выпуклостью, как супружеская пара с многолетним стажем.
Закадычными друзьями Сергей не обзавелся, хотя кое с кем приятельствовал. Одним из них был единственный на острове священнослужитель – отец Владимир. Ларионов совсем не был религиозен, и религия не играла в его жизни ровно никакой роли. Более того, ему никогда не доводилось близко общаться с воцерковленными людьми. Как-то не случилось. У него не было бабушки в платочке, которая красила бы яйца на Пасху и держала Рождественский пост. Впрочем, бабушка, конечно, была. До глубокой старости она носила элегантные шляпки, курила и преподавала сопромат. От нее скорее можно было ожидать полета на Луну, чем похода в церковь. Родители также были людьми сугубо светскими. В церкви и соборы заходили только с экскурсионными целями, будучи в туристических поездках.
Поэтому Ларионов и религия существовали на разных планетах. Километровые очереди желающих поклониться заезжим святыням вызывали у Ларионова оторопь. Ведь состояли они не только из выживших из ума бабулек со скорбно поджатыми губами и постными лицами, но и из вполне нормальных, а местами и интеллигентных, на вид людей. Преимущественно женщин, конечно. Они-то что забыли в очереди за этой гастролирующей расчленёнкой? Неглупые, образованные, современные – они на полном серьезе планировали поездку в столицу на поклонение святыням так же, как планировали ремонт кухни следующим летом. Эти жертвы моды на религиозность изумляли Сергея не меньше, чем посетители гадалок, целительниц, колдуний и прочих чистой воды аферисток. Он искренне считал все вышеперечисленное бредом и ахинеей. И если у первой категории бредятины были хоть какие-то исторические предпосылки, то гадания и ворожба были уж вовсе полной чушью.
Сами же церкви представлялись Сергею чем-то вроде сетевых супермаркетов. Они также агрессивно делили территорию, поливая друг друга рекламной грязью, воюя за кошельки падких на акции покупателей. Запускали щупальца во все сферы жизни: от уроков православной культуры в школах (светских, между прочим), до освящения спущенных на воду подводных лодок, обвивали шею жертвы, потуже затягивая узел, и начинали душить, вдалбливая свои незатейливые установки. Главной из которых было – кто не с нами, тот враг. Оставаться нейтральным в такой ситуации (атеистом, агностиком или пофигистом) было преступлением, пожалуй, худшим, чем обманываться религией конкурентов.
Побеждала в этой схватке та церковь, которую меньше боялись. Та, чьи приверженцы не ассоциировались с терактами, заложниками, поясами смертников и отрезанными головами. Нет, у этой тоже, конечно, руки были по локоть в крови, как и у всех прочих. Но в крови не свежей – теплой и
