Читаем без скачивания Вариант "И" - Владимир Михайлов

Она явно колебалась:

— Не знаю, право же. Не успела подумать об этом.

— Послушайте, — сказал я настойчиво. — Я даже не стану брать эти бумаги с собой, если уж вы так хотите дождаться чьего-то разрешения. Но я хотя бы загляну в них — тут, в вашем присутствии; всего лишь пролистаю. Это займет очень немного времени, право же. Но может оказаться весьма важным для меня. Ваш дед был очень серьезным человеком.

— Я знаю, — пробормотала она. — Ну хорошо. Только не ходите за мной и не подглядывайте. Обещаете?

— Обещаю.

Я и на самом деле не стал ни подглядывать, ни подслушивать, Наталья же через две минуты вернулась, держа в руках большой, но не очень толстый конверт.

— Вот они.

— Не стесню вас, если присяду вот здесь?

— Нимало, — сказала она. — Я тем временем сварю кофе. Как раз собиралась перед вашим приходом.

Я уселся, вынул бумаги и положил на стол.

Это была ксерокопия машинописного протокола допроса, хотя на бумаге стояло: «Запись беседы». Это означало лишь, что допрашиваемый не находился под стражей и ему не было предъявлено обвинение. Содержание беседы относилось к делам давно минувших дней, а именно — к первой попытке реставрации монархии в России.

Попытка была скорее символической — она не решила проблемы и не могла решить. Однако именно она эту проблему впервые обозначила во всей четкости. Относится она к 2013 году; уже одна эта дата указывает на весьма прозрачную символику: в четырехсотую годовщину своего воцарения династия Романовых должна была вновь занять русский престол, почти целый век пустовавший. Реставрацию готовило несколько монархических партий, существовавших в стране еще с прошлого века, а также дворянство — потомки, действительные или мнимые, известных фамилий, в посткоммунистические времена вспомнившие о своем происхождении и объединившиеся в разного рода организации и собрания. Методика предполагавшегося переворота была донельзя примитивной — авторы считали, чтэ нужно лишь через СМИ и путем манифестаций напомнить многострадальному и истосковавшемуся по законному правлению народу о его историческом прошлом — и большинство уверится, что без царя Россия существовать не может (что она успешно доказала) и сразу же потребует восстановления попранной справедливости и законности. Абсолютная практическая бесперспективность этого проекта была людям мало-мальски мыслящим настолько ясна, что движению, с минуты своего зарождения находившемуся под пристальным надзором тех, кому ведать надлежало (Ольгин отец был одним из них), даже не пытались мешать в работе, предполагая, что мертвая идея воскреснуть не в силах и лишенное корней движение изживет само себя. Вторая часть этого рассуждения была совершенно верной, первая же являлась заблуждением, что выяснилось, однако, несколько позже. Пока же сверху с ироническим интересом наблюдали за деятельностью адептов монархии, поскольку на самых верхах существовало мнение — не препятствовать. Самими заговорщиками эта тактика властей была ошибочно принята за сочувствие. На деле же она выражала лишь безразличие.

Отцы-реставраторы, своим историческим предтечей видевшие, разумеется, не кого иного, как генерала Монка, и в будущем зрившие себя не иначе как у самого подножия трона, сделали все, что полагали необходимым и достаточным, и в назначенный день и час вышли на Красную площадь в количестве не более ста пятидесяти человек — вдохновенные и безоружные.

Их там ждали. Надо сказать, что власти обошлись со своими ниспровергателями крайне гуманно: их даже не стали бить при задержании, просто усадили в заранее подогнанные автобусы, доставили в назначенные для этого места, побеседовали с главарями, с каждым в отдельности, взяли подписку об отказе от злодейских замыслов и отпустили на все четыре стороны, полагая, что тема исчерпана. Изрядно перепуганные, заговорщики отказались на ближайшее будущее от активных действий, справедливо заключив, что час еще не пробил, однако самое идею хоронить не собирались. Да это было бы и невозможно при самом искреннем желании, поскольку (как это уже ясно сегодня) идея оказалась не только жизнеспособной, но и крайне актуальной, что отлично понимали уже тогда наиболее умные из причастных к этим делам людей — с обеих сторон.

И вот сейчас передо мною лежала запись беседы с одним из возглавлявших заговор людей. Почему покойный генерал хотел передать это мне? Вероятно, он знал обо мне больше, чем я думал… Не стану называть имени допрашиваемого, поскольку он и сегодня здравствует, хотя в силу преклонного возраста отошел от всяких дел. Вел же беседу, как было отмечено, Натальин дед лично.

"Вопрос. Скажите, что заставило вас, человека образованного, умного и авторитетного в достаточно широких кругах, обратиться к такой идее, как восстановление монархии в России? Разве вам априорно не было ясно, что идея эта мертва?

Ответ. Позвольте с вами не согласиться. Идея монархии не умерла и не может умереть, потому что она фундаментальна. А следовательно, необходима народу, необходима государству. И то, что мы сейчас потерпели неудачу, вовсе не означает, что идея рухнула. Видимо, общественное сознание еще не дозрело до восприятия этой простой истины. Однако оно неизбежно дозреет и, я уверен, быстрее, чем вы склонны думать.

В. Однако Россия вот уже почти столетие существует без этой фундаментальной, как вы говорите, идеи, и есть все основания полагать, что просуществует и в дальнейшем. Неужели этот факт вам ничего не говорит?

О. Простите, вы не совсем точны. Я имею в виду прежде всего не идею монархии именно, а само понятие фундаментальной идеи, без которой существование государства, нации немыслимо. Монархия — одна из конкретных идей, дававшая России возможность успешно развиваться на протяжении столетий. Но, разумеется, это не единственная фундаментальная идея. После свержения монархии фундаментальной идеей стало коммунистическое учение, и оно давало стране возможность двигаться на протяжении нескольких десятилетий.

В. Вы хотите сказать, что попытки коммунистов восстановить свою власть тоже являются борьбой за фундаментальную идею? Вы им сочувствуете?

О. Разумеется, являются. И я, безусловно, никак не могу им сочувствовать, поскольку их идея исключает ту, приверженцем которой я являюсь. Да, и то, и другое — фундаментальные идеи. Однако между ними существует колоссальная разница. И заключается она в том, что идея коммунизма доказала полную свою непригодность к практической реализации — во всяком случае, в современном обществе. Может быть, спустя тысячелетия… Хотя в ней так много положений, в корне противоречащих человеческой сущности, что я и в этом сомневаюсь, что, впрочем, не мешает коммунизму оставаться фундаментальной идеей по своей сути.