Читаем без скачивания Удушье - Чак Паланик

Дэнни сидит на стуле во тьме, белая трубка торчит у него из уха.

— Дело ли в том, что мы не читаем про неудачные первые попытки Иисуса, — говорю. — Или же в том, что он на самом деле не проворачивал больших чудес, пока ему не стукнуло тридцать?

Бэт выпячивает на меня промежность своих тугих джинсов, а я зажигаю об её змейку кухонную спичку и несу огонёк через комнату к башке Дэнни. Поджигаю спичкой конец бумажной трубки.

От зажжённой спички комнату заполняет запах серы.

Дым вьётся с горящего конца трубки, а Дэнни спрашивает:

— Не получится так, что оно меня обожжёт, точно?

Пламя подбирается ближе к его голове. Сгоревший конец трубки сморщивается и разворачивается. Чёрная бумага, окаймлённая оранжевыми искрами, — такие горячие кусочки бумаги парят под потолок. Некоторые кусочки морщатся и опадают.

Это и есть то, чем называется. Ушная свеча.

А я продолжаю:

— Что если Иисус поначалу просто делал людям хорошее, вроде там, помогал бабушкам переходить дорогу и предупреждал людей, если те забыли выключить фары? — говорю. — Ну, не совсем такое, но вы поняли.

Наблюдая, как огонь трещит ближе и ближе возле уха Дэнни, спрашиваю:

— Что если Иисус провёл годы, работая над большой фигнёй насчёт «рыбин и хлебов»? То есть, может, дело с Лазарем было чем-то таким, до чего ему пришлось раскачаться, верно?

А Дэнни скашивает глаза, пытаясь рассмотреть, насколько близко огонь, и спрашивает:

— Бэт, оно меня не обожжёт?

А Бэт смотрит на меня и говорит:

— Виктор?

А я отвечаю:

— Всё нормально.

Даже ещё сильнее навалившись на кухонную стойку, Бэт отворачивает лицо, чтобы не видеть, и заявляет:

— Похоже на какую-то ненормальную пытку.

— Может быть, — говорю. — Может быть, поначалу Иисус даже сам в себя не верил.

И склоняюсь к лицу Дэнни, одним дуновением задувая пламя. Обхватив одной рукой Дэнни за челюсть, чтобы он не дёргался, вытаскиваю остаток трубочки из его уха. Когда показываю её ему, бумага вязкая и тёмная от серы, которую вытянул огонь.

Бэт включает свет в кухне.

Дэнни демонстрирует ей обгорелую маленькую трубочку, а Бэт нюхает её и комментирует:

— Вонючая.

Говорю:

— Может быть, чудеса — это вроде таланта, и начинать надо с малого.

Дэнни зажимает рукой чистое ухо, потом открывает его. Закрывает и открывает снова, потом объявляет:

— Определённо лучше.

— Я не говорю, что Иисус типа показывал карточные фокусы, — продолжаю. — В смысле, просто не делать людям плохого — уже было бы хорошее начало.

Подходит Бэт; она отбрасывает рукой волосы, чтобы наклониться и заглянуть в ухо Дэнни. Она щурится и водит головой туда-сюда, чтобы посмотреть вовнутрь под разными углами.

Сворачивая ещё один листок бумаги в тонкую трубку, замечаю:

— Вы как-то были по ящику, я слышал.

Говорю:

— Простите, — молча скручиваю бумажную трубку всё туже и туже, потом продолжаю. — Это был я виноват.

Бэт выпрямляется и смотрит на меня. Отбрасывает волосы назад. Дэнни засовывает палец в чистое ухо и ковыряется в нём, потом нюхает палец.

Молча держу в руках бумажную трубку, потом говорю:

— Отныне я хочу постараться стать человеком получше.

Давиться в ресторанах, дурить людей — больше я такого дерьма делать не собираюсь. Спать с кем ни попадя, заниматься случайным сексом — такого дерьма тоже.

Говорю:

— Я позвонил в город и на вас нажаловался. Позвонил на телестанцию и нарассказывал им кучу всякого.

У меня болит живот, но от чувства вины, или от набившегося стула — сказать не могу.

Так или иначе — говна во мне по самые уши.

В какую-то секунду становится легче смотреть в тёмное кухонное окно над раковиной, за которым ночь.

В окне отражение меня, с виду такого же отощавшего и тонкого, как моя мама. Нового, праведного и потенциально-божественного Святого Меня. Там Бэт, которая смотрит на меня, сложив руки. Там Дэнни, который сидит у кухонного стола, ковыряясь ногтем в своём грязном ухе. Потом заглядывает под ноготь.

— Дело в том, что мне просто хотелось, чтобы вам была нужна моя помощь, — говорю. — Я хотел, чтобы вам пришлось меня о ней попросить.

Бэт и Дэнни смотрят на меня взаправду, а я разглядываю нас троих, отражённых в окне.

— Ну конечно, сто пудов, — соглашается Дэнни. — Мне нужна твоя помощь, — он спрашивает Бэт. — Что там насчёт нас по ящику?

А Бэт пожимает плечами и отвечает:

— Кажется, это было во вторник, — говорит. — Нет, стойте, что у нас сегодня?

А я спрашиваю:

— Так я тебе нужен?

А Дэнни, всё ещё сидя на стуле, кивает на бумажную трубку, которую я держу наготове. Подставляет мне своё грязное ухо и просит:

— Братан, давай ещё раз. Это круто. Вычисти мне второе ухо.

Глава 39

Уже успело стемнеть, и начался дождь, пока я добрался до церкви, а Нико ждёт меня на стоянке. Она выкручивается внутри своей куртки, на мгновение один рукав виснет пустым, а потом она вытряхивает в него свою руку. Нико тянется пальцами под манжету другого рукава и вытаскивает что-то белое и кружевное.

— Потаскай это для меня с собой, — говорит она, вручая мне тёплую пригоршню кружев и резинок.

Это её лифчик.

— Всего пару часиков, — просит она. — У меня нету карманов.

Она улыбается уголком рта, прикусив немного нижнюю губу верхним зубом. Её глаза сверкают от дождя и уличных фонарей.

Не забирая у неё вещь, говорю, что не могу. Больше не могу.

Нико пожимает плечами и заталкивает лифчик обратно в рукав куртки. Все сексоголики уже ушли внутрь, в комнату 234. Пустые коридоры с навощёным линолеумом и досками объявлений на стенах. Повсюду развешаны новости церкви и художественные проекты детишек. Выполненные пальцем рисунки Иисуса с апостолами. Иисуса с Марией Магдаленой. Направляясь в комнату 234, иду на шаг впереди Нико, а она хватает меня за ремень и тянет, разворачивая спиной к доске объявлений.

Как у меня болит всё внутри, раздуваясь и сжимаясь в судорогах, когда она тянет меня за ремень, — эта боль вызывает у меня кислотную отрыжку в горле. Я прижат спиной к стене, она просовывает свою ногу между моих и обвивает руками мою голову. Её груди мягко и тепло торчат между нас, рот Нико пристраивается поверх моего, и мы оба дышим её духами. Её язык больше у меня во рту, чем у неё. Её нога трёт не мою эрекцию, а мой забитый кишечник.

Спазмы могут означать рак толстой кишки. Могут означать острый аппендицит. Надпочечную недостаточность.

См. также: Закупорка кишок.

См. также: Колоректальные инородные тела.

Курить сигареты. Грызть ногти. В своё время секс был для меня лчением от всего на свете, но сейчас, когда по мне ползает Нико — я просто не могу.

Нико говорит:

— Хорошо, поищем другое место.

Она отступает, а я складываюсь пополам от боли в животе, и спотыкаюсь в направлении комнаты 234, пока Нико шипит за моей спиной.

— Нет, — шипит она.

Из комнаты 234 доносится голос лидера группы:

— Сегодня вечером мы поработаем над четвёртым шагом.

— Не туда, — повторяет Нико, пока мы не оказываемся в открытых дверях, а нас рассматривает толпа народу, сидящего вокруг широкого низкого стола, заляпанного краской и в бугорках от засохшего клея. Стулья в виде маленьких пластиковых ковшиков такие низкие, что колени у всех прямо торчат спереди. Все эти люди молча смотрят на нас. Все эти мужчины и женщины. Городские легенды. Все эти сексоголики.

Лидер группы спрашивает:

— Кто здесь у нас ещё ведёт работу над четвёртым шагом?

Нико проскальзывает поперёк дороги и нашёптывает мне в ухо, шепчет:

— Если ты пойдёшь туда, ко всем этим несчастным, — объявляет Нико. — То я тебе больше никогда не дам.

См. также: Лиза.

См. также: Таня.

И я прохожу к столу, падая на пластиковый стул.

Все смотрят, а я говорю:

— Привет. Я Виктор.

Глядя Нико в глаза, сообщаю:

— Меня зовут Виктор Манчини, и я сексоголик.

И добавляю, что застрял на своём четвёртом шаге, будто навечно.

Чувство похоже не столько на окончание, сколько на очередную начальную точку.

А Нико, по-прежнему стоя в дверях, плачет не какими-нибудь там слезами, а настоящими рыданиями: чёрные капли туши градом рвутся из её глаз, и она размазывает их, вытирая рукой. Нико говорит, даже орёт:

— Ну а я — нет! — и на пол из рукава её куртки выпадает лифчик.

Кивая на неё, говорю:

— А это Нико.

А Нико произносит:

— Ебитесь-ка вы все, ребята, в рот, — подхватывает лифчик и исчезает.

И тут все говорят:

— Привет, Виктор.

А лидер группы продолжает:

— Итак.

Рассказывает:

— Как я говорил, лучшая точка для проникновения в суть — это припомнить, где вы потеряли девственность…