Читаем без скачивания Разлучница - Эллина Наумова

«Как осведомлен офисный планктон, – думала Даша в веселом изумлении. – Как легко выложил все новенькой». И получила в солнечное сплетение:

– Говорят, в тебя Эдик влюблен до потери пульса. Вроде после первой командировки его не хотели оставлять. Но он слезно упрашивал, кричал, что жить не может без своей переводчицы.

Это было отголоском песни: консультанты нам без надобности, сами с усами, особенно в кризис. Плюс то, с чем Даша сталкивалась всюду и всегда: люди не верили, что с ней можно просто работать, только работать. Все это было бы смешно, если не задаваться вопросом: почему ее причисляют к шлюхам? Зачем ей-то ложиться под каждого, даже если ее хотят?

– Чушь, – отрезала она. – Это его слезно упрашивали не бросать начатое, предложили выгоднейший контракт на второй срок. Еще… Женатый иностранец ни за что не заведет роман на службе, тем более никогда никому о нем даже не прошепчет. А тут кричал! Для них репутация – это все. Потом, он католик, брак венчанный. На блуде – крест.

– А как же они терпят без жен? Гриша старый, многодетный, с ним все ясно. Но Эдик в самом расцвете и только что окольцевался, – поинтересовалась Варвара.

И она уже переиначила имена американца и англичанина, но у Даши больше не было сил на это реагировать. Втолковать бы человеку, как все обстоит на самом деле.

– У них работа и деньги – на первом месте. На втором – поддержание общественных связей, чтобы не ржавели. А супружеские удовольствия в лучшем случае на третьем. Грегори летает в свой Нью-Йорк раз в три месяца примерно на неделю, Эдвард в Лондон раз в месяц на субботу и воскресенье. Если воспылают страстью и прилетят за свой счет вне графика, их сами жены убьют за мотовство.

– И все равно долго. Без релакса не выдержали бы. Проститутки? Секс по телефону?

– Меня это не волнует.

Даша напряглась. Именно последним, в сущности, они с Эдвардом и занимались. Может она поклясться, что он не рукоблудничает под своим одеялом, когда часами говорит ей о любви и выслушивает ее дурацкий лепет? То есть право имеет, но вдруг это единственная цель его ночных звонков? Ей стало не по себе. Хорошо, что они остановились на перекрестке, где надо было расходиться. Напоследок Варвара сообщила:

– В агентстве все удивляются, что ты переводишь всяким козлам, а в менеджеры не лезешь. Расти лень? Деньги лишние?

– К счастью, я могу себе позволить не лезть в менеджеры, – рассмеялась Даша. – У меня своя задача – в совершенстве овладеть английским с помощью носителей языка, таких как Грегори и Эдвард. Языка Шекспира, кстати. Я искренне полагаю, что способствовать взаимопониманию людей разных национальностей – благородное дело. И чтобы его не испохабить, постоянно учусь. Книги читаю в оригинале, фильмы смотрю без русских субтитров, да много еще чем занимаюсь. Слог высокий, извини, но за профессию обидно.

Варвара серьезно взглянула на нее, поприветствовала сжатым кулаком и перешла дорогу. А Даша отправилась вверх по улице. Тревожный аккорд взяли в ней обычные женские сплетни. И никак не удавалось понять, какие именно ноты в нем и сколько их.

Прошла неделя, друг Эдварда уехал, но любимый и любящий консультант заявил Даше, что утомлен и будет отсыпаться.

– К чему это ты? – горько спросила она.

– К тому, что вряд ли смогу разговаривать с тобой по телефону как раньше. Во всяком случае, в ближайшие вечера.

– Эдвард, ты ничего не путаешь? Не вечера, а ночи напролет. Все звонки были твоей инициативой. Я хоть раз тебя побеспокоила вне офиса? Не можешь – не разговаривай. Отдыхай. Я уважаю твои потребности.

– Но мы будем вместе ужинать. Гулять в выходные, хотя бы через один, – подсластил пилюлю англичанин. – Ты не возражаешь?

– С чего вдруг? Ведь мы друзья.

Даша привыкла. Когда Эдвард возвращался из Лондона от жены, встречал в Москве соотечественника или активно общался в социальных сетях с приятелями, он неизменно уменьшал список контактов с ней на один пункт. То несколько воскресений подряд его одолевал какой-нибудь странный недуг, не дававший идти в музей, консерваторию или кино. То желудок подолгу капризничал и требовал домашней сухомятки вместо ресторанной еды. То неожиданная сонливость мешала признаваться по телефону в любви. Разъяснил все случай. Девушка прочитала, что католики часто дают бытовые обеты. Могут отказаться от утреннего кофе, пока не выздоровеет родственник. Не покупать себе обновок, пока не утихнет ураган в какой-нибудь стране. То есть ничего нельзя просить у Бога, даже прощения, без обещания на какой-то срок лишить себя удовольствия. Когда совесть, разбуженная видом порядочных единоверцев, отвешивала Эдварду оплеуху за то, что посмел влюбиться при живой-то жене, Даша становилась его самым мучительным самоограничением. Ей в голову не приходило смеяться над столь трогательными взаимоотношениями человека и абсолюта. Но заставить себя не плакать над ними она не могла.

Май отцветал деревами, впереди было все лето до единого дня. В июле у англичанина заканчивался контракт. Он обещал на что-то решиться. Иногда Даша трусливо думала: «Скорее бы.

Хуже неизвестности ничего нет». Но чаще признавалась себе, что готова терпеть все, лишь бы он был рядом. Похоже, таинственный друг настроил Эдварда на серьезную и прибыльную работу в Лондоне. И тот либо переборщил с обетами, либо сознательно отучал себя от переводчицы. Ужинали они всего пару раз в неделю в присутствии Грегори с Витей. И только одну субботу провели вместе в Третьяковке. Раньше такие издевательства приводили к нервному срыву. Эдвард становился истеричным на работе, много пил в барах, курил, чего никогда не позволял себе в Англии, а ночами открытым текстом грозился развестись, начать с нуля, лишь бы Даша была с ним. Но впервые в нем вместо зреющей и норовящей прорваться боли чувствовалась хроническая обреченность. И девушка боялась издать лишний звук, сделать неловкий жест, чтобы не ускорить разрыв. Если он ждал, что она сама даст ему повод расстаться, то обманывался в ней сильно. Даша умела каменеть, когда обстоятельства решали ее судьбу.

Тем пасмурным, но очень теплым и ароматным вечером Эдвард, который целый день пил только чай и многозначительно намекал на ужин с сюрпризом, драматическим тоном признался, что есть не хочет. Самообладание наконец покинуло несчастное изваяние. Даша молча развернулась и ушла. Ей было не до экстравагантного консультанта. Она испугалась, что отказывается уже не от женской гордости, а от человеческого достоинства. На полпути между агентством и домом был цветочный магазинчик. Из него вышел обычный парень в джинсах, футболке и кроссовках и преградил дорогу. Даша подняла недовольный взгляд с грязного асфальта. У русоволосого приставалы были неправильные, но соразмерные черты. Лицо показалось не знакомым, а известным, будто фотография молодого человека с рождения висела на стенке в ее комнате. «Артист какой-нибудь? – подумала она. – Неужели, угрожая пистолетом, заставит достать блокнот и попросить у него автограф?»