Читаем без скачивания Азенкур: Генрих V и битва которая прославила Англию (ЛП) - Баркер Джульет

Именно рыбаки из Булони первыми подняли тревогу о том, что английский флот вышел в море и направляется во Францию. Городские власти немедленно отправили гонца Жака Ролекена "младшего", чтобы предупредить другие вероятные места высадки на побережье: город Этапль, расположенный в устье реки Канш, а также Ле-Кроруа и Сен-Валери, близнецы-стражи на обоих берегах залива Соммы. По возвращении Ролекен не успел перевести дух, как его отправили дальше, на этот раз в Аббевиль, Дьепп и Лонфлер, с последними новостями о том, что флот англичан вошел в Сену. Хотя на выполнение этой второй миссии у него ушло долгих десять дней, очевидно, что по дорогам курсировали и другие гонцы с новостями о ходе английского вторжения.[316] В результате такой сети связи все прибрежные города региона находились в состоянии постоянной тревоги и были готовы к нападению.

Это объясняет усилия, затраченные на создание укреплений в Шеф-де-Ко, но не объясняет, почему там не было гарнизона. Возможно, было так много ложных известий о вторжении, что местные жители проморгали настоящее, но даже в этом случае высадка была бы замечена. Монахи из приорства Гревиля, расположенного на возвышенности над заливом, имели возможность наблюдать за всей операцией с высоты птичьего полета и не могли не послать гонцов через холм в Арфлер. (Квадратная нормандская башня и возвышающиеся стены гравильской церкви аббатства Сент-Онорин также должны были стать очевидным ориентиром с моря). Даже коннетабль д'Альбре, находившийся на противоположном берегу в Онфлере, наверняка видел стоящий на якоре флот и понимал, что происходит. Почему же тогда никто не попытался оказать сопротивление высадке? Простой ответ заключается в том, что это было непрактично. Армии коннетабля потребовалось бы около двух дней, чтобы добраться до Сент-Адрессе по суше, а к тому времени было бы уже слишком поздно. Единственный шанс отбить вторжение был бы только в момент высадки — и в этот момент Генриху было бы слишком легко перебросить свой флот в другое место, в том числе в Онфлер, который находился всего в пяти милях через залив. Маленький гарнизон Арфлера мог занять позицию, но для этого ему пришлось бы отказаться от обороны города, оставив его уязвимым для нападения тех, кто все еще находился на борту корабля в заливе. С чисто прагматической военной точки зрения, лучше было отступить за стены больших укрепленных городов, которые могли пасть только в результате длительной осады, чем рисковать всем в открытом бою.

Несмотря на то, что подобная оборонительная стратегия была стандартной политикой на протяжении всей Столетней войны, неизбежно возникали слухи об измене. Монах из Сен-Дени[317], современник и летописец этих событий, утверждал, что местные жители, несомненно, поднялись бы на борьбу, как они делали это много раз до этого, если бы не верили, что дворяне этой местности, которые встали на сторону коннетабля д'Альбре, сделают эту работу за них. "Я должен сказать без смущения, потому что это правда, — писал монах, — что коннетабль скомпрометировал себя по этому случаю в глазах мудрых и благоразумных людей". На более позднем военном совете брат-бастард герцога Бурбонского, "человек в весенней поре юности, но смелый и необдуманный по характеру", осмелился сказать то, что думали многие другие, и обвинил д'Альбре в измене, не сумевшем предотвратить высадку. Говорили, что, будучи членом дипломатического посольства в Англию в начале того же года, коннетабль обещал Генриху V не выступать против него, и поэтому, хотя он был недалеко, когда англичане высадились, именно это и стало причиной его бездействия. Хуже того, его обвинили в том, что он от имени французского короля приказал местным воинам, пришедшим к нему в поисках руководства, вернуться в свои дома и не сопротивляться вторжению. Эта история явно не соответствовала действительности — д'Альбре не был с дипломатической миссией в Англии с 1413 года, — но даже его защитники могли предложить лишь неубедительное оправдание, что он отдал эти приказы, потому что недооценил силу английской армии.[318] Правда заключалась в том, что он не мог охранять все побережье Ла-Манша, и, ожидая вторжения на южном берегу Сены, д'Альбре оказался не в том месте, когда оно произошло, и слишком далеко, чтобы исправить свою ошибку. Эта ошибка, допущенная в самом начале кампании, приведет к ужасным последствиям, серьезно подорвав как его авторитет, так и его способность убедить других командиров в необходимости дальнейших действий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

К субботе 17 августа Генрих без происшествий завершил высадку своих войск и припасов. Согласно одному источнику, когда сам король сошел на берег вскоре после рассвета первого дня, он упал на колени и молился, чтобы Бог даровал ему справедливость в отношении его врагов. Как и было принято в таких случаях, он воспользовался случаем, чтобы наградить рыцарскими титулами нескольких эсквайров, включая брата сэра Джона Корнуолла, Уильяма Портера, а также Томаса Джини и Джона Калторпа, которые были в отряде сэра Томаса Эрпингема, управляющего королевским домом. Сам король поселился в старинном приорстве Гравилк, расположенном на склоне холма с видом на место высадки, откуда он мог наблюдать за ее ходом. Его братья нашли жилье неподалеку, но остальной армии пришлось искать жилье где попало, в "деревушках, закромах и садах" на крутых склонах небольшой прибрежной долины.[319]

После долгого ожидания в Саутгемптоне и тесноты на кораблях неизбежно возникло сильное искушение устроить беспорядки и, особенно, разграбить фермы и дома в окрестностях. Несколько мест уже были сожжены, прежде чем Генрих обуздал свои войска, издав ряд указов, которые должны были стать кодексом поведения во время кампании. Эти постановления не сохранились, но были вкратце изложены капелланом Генриха. Под страхом смерти запрещалось совершать поджоги; церкви и их имущество должны были оставаться в целости и сохранности. И наконец, "никто не должен налагать руки на женщину, священника или служителя церкви, если только он не вооружен, не совершает насилия и не нападает на кого-либо".[320]

Издание постановлений такого рода было обычной практикой, восходящей, по крайней мере, к правлению Эдуарда Ill. Они были жизненно важным средством контроля над армией, особенно той, которая была набрана по найму. Каждая армия, собранная таким способом, фактически создавалась заново, поэтому необходимо было издавать новые ордонансы каждый раз, когда собиралась группа наемников. К пятнадцатому веку сложился стандартный формат: ордонансы, изданные Ричардом II в Дареме в 1385 году по пути в Шотландию, были практически такими же, как те, которые Генрих V составит при осаде Манта в июле 1419 года, или те, которые граф Лестер провозгласит для своих солдат в Нидерландах в 1584 году. Ордонансы всегда начинались заявлением о том, что "все люди, какой бы нации, сословия или состояния они ни были, должны быть послушны нашему господину королю, его констеблю и маршалу под страхом всего, чего они могут лишиться телом или имуществом". В дополнение к пунктам, упомянутым нашим хронистом, английским капелланом, целый ряд пунктов касался внутренней армейской дисциплины, настаивая на том, что каждый человек должен оставаться с отрядом, к которому он принадлежит, и носить знак своего капитана; каждый в армии, независимо от звания, должен был также носить "большой знак с изображением герба Святого Георгия впереди, а другой сзади под страхом, что если он будет ранен или убит при отсутствии этого, то тот, кто ранит или убьет его, не понесет за это никакого наказания". (Обратной стороной этого правила было то, что если враг был захвачен в плен с Георгиевским крестом, его жизнь была под угрозой). Несанкционированные боевые клички, такие как "montez" (на коня) или "havoc" (нарушить строй и захватить добычу, отсюда знаменитая строка Шекспира: "Крикни "Havoc!" и выпусти псов войны"), были запрещены под угрозой казни, так как они могли расшатать дисциплину и поставить под угрозу всю армию.[321] Вся военная добыча должна была делиться на три части: одна треть доставалась королю, одна — капитану и одна — воинам. Это правило должно было действовать, даже если добытчиком был человек, служивший в армии без жалованья. Также был установлен точный этикет захвата пленного: пленитель должен был взять у пленного обещание (признание сдачи и клятву не бежать) и вместе с ним вещественное доказательство, например, перчатку или бацинет, в качестве залога и доказательства. В этом случае пленитель был обязан защищать жизнь своего пленника. Если он оставлял его одного и без защиты, другой пленитель мог захватить его и тогда имел право на выкуп. Наконец, каждый пленник должен был быть как можно скорее представлен капитану пленителя, который затем должен был передать его своему начальству для допроса. После этого охрана пленника снова переходила в руки пленителя и его капитана, но его нельзя было отпустить даже для поиска денег на выкуп без письменного пропуска, разрешающего его отъезд и обеспечивающего ему королевскую защиту от ареста или вреда. Такой пропуск можно было получить только от самого Генриха, либо от коннентабля или маршала, действующего от его имени, и он должен был соблюдаться под страхом смерти. Все споры между отдельными лицами или отрядами должны были рассматриваться коннентаблем или маршалом, как и все нарушения ордонансов.[322]

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})