Читаем без скачивания Без объявления войны - Виктор Кондратенко

Прощайте, серебристые тополя, немощеная улица с белыми, желтыми и голубыми домиками. Все знакомое, родное, словно отрываю от сердца. В путь! Мне с детства трубачи трубили тревогу. Я слышал топот красной конницы и видел вспышки клинков. Оборачиваюсь, бабушка у калитки машет рукой. Мол, иди, иди.

Встретив меня в редакции, Крикун воскликнул:

— Я знал, что вы явитесь вовремя. Редактор только что вернулся из политуправления. Сейчас начнется совещание. Поедете на фронт. Газета испытывает недостаток в материале.

Открывая совещание, редактор сказал:

— Наш Юго-Западный фронт стабилизировался. Подошли свежие резервы, но в основном на оборонительных рубежах находятся прежние закаленные в боях дивизии. Итак, начинается новый этап в редакционной работе.

Получаю задание разыскать в 300-й стрелковой дивизии лейтенанта Телушкина и описать подвиг его пулеметчиков. Редактор предупредил меня, чтобы в будущем очерке или статье было четко показано: пулеметный огонь — бог на поле боя. Потом Мышанский отметил красным карандашом село Резуненково, где, по последним данным, находился КП дивизии.

Пока Хозе заправлял «эмку» бензином и получал на дорогу сухой паек, я развернул карту и хорошенько изучил маршрут. Шоссейка шла через Люботин на Валки почти до самого села Резуненково, расположенного на берегу болотистой речки Коломак. Дорога несложная, но вызывает тревогу открытая местность. Вблизи шоссе ни леска, ни перелеска, укрыться от авиации негде.

Хозе как всегда расторопен и настроен по-боевому. Явился с ручным пулеметом и доложил:

— Можно ехать.

— А пулемет зачем?

— Полковой комиссар приказал взять. Едем одни.

С Холодной горы бросаю взгляд на Харьков. Город быстро уходит вдаль. Наблюдаю за встречными машинами. Водители ведут их спокойно. Значит, фронт устойчив. В небе на небольшой высоте изредка показываются воздушные разведчики, но дорогу «юнкерсы» не бомбят. А вот за Валками над шоссейкой все время бродят «рамы». Стараются прервать движение машин, сбрасывают небольшие бомбы. И все же нашей «эмке» удается проскочить самый тяжелый, блокируемый с воздуха двадцатикилометровый участок дороги от хутора Ясеновый до поворота, ведущего в Резуненково.

После того, как под колесами запылила полевка, в сердце невольно закралась тревога. А найдем ли мы КП дивизии в указанном месте? Может, данные редактора устарели? Хозе сбавил скорость. Вся долина Коломака изрезана мелкими оврагами. Всюду невысокие, но удивительно красивые дубки, окруженные кустами калины. Потом потянулись пески, густо заросшие красноталом. Больше всего беспокоила тишина. Лучше ехать на грохот боя, чем за каждым поворотом дороги встречать гнетущее молчание. На всякий случай взял в руки пулемет, а Хозе достал из сумки гранаты.

Вскоре показалось село. Увидели артиллерийские позиции, и тревога улеглась. Однако наше появление немало удивило артиллеристов. Не зная обстановки, которая сложилась в последние часы, пронеслись на «эмке» по дороге, где уже не раз побывала немецкая разведка. Но удача есть удача. Встреча с вражеской засадой по какой-то случайности миновала нас. На КП дивизии познакомился с начальником штаба — полковником Леонченко. Узнав о моем редакционном задании, он сказал:

— В этом вопросе, пожалуй, только я сейчас могу вам помочь. Комбат Телушкин в госпитале, политрук Ткаченко погиб, но с некоторыми бойцами, героями обороны острова Молдаван Вольный, я вас познакомлю.

На участке 300-й дивизии затишье. Передовые позиции — на окраине села, окруженного высокими серебристыми тополями и могучими темно-зелеными яворами. Я благодарен полковнику Леонченко. Только с его помощью удалось найти защитников днепровского острова пулеметчика Федора Долматова и сержанта Тихона Гордона. Они сказали, что перед трехсотой дивизией стояла сложная задача. Она обороняла пятидесятикилометровую полосу, проходившую восточнее Кременчуга по левому берегу Днепра, и вдобавок еще три острова — Дурной Кут, Молдаван Вольный и Корячок.

Самым важным был Молдаван Вольный. Этот остров находился на изгибе Днепра и позволял держать под огнем широкое зеркало реки. Я слушал рассказы его защитников и старался, ничего не записывая, полней запечатлеть в памяти оборону острова.

Захватив Молдаван Вольный, на плацдарм между реками Псел и Ворскла переправлялись дивизии 17-й полевой армии. Казалось, все говорило за то, что именно здесь, спешно наведя понтонные мосты, противник готовит основной удар. 38-я армия, руководимая генералом Фекленко, старалась сбросить гитлеровцев в Днепр и, несмотря на свою малочисленность, все же теснила их самоотверженными контратаками. Но в районе Кременчуга Клейст скрытно переправился через Днепр. 1-я танковая группа рассекла оборону нашей 297-й стрелковой дивизии и устремилась на Хорол.

— Выходит, Клейст перехитрил нас. Ну а если бы удалось установить точное место переправы танковых дивизий, смогли бы наши войска в то время помешать им осуществить столь глубокий прорыв? — спросил я Леонченко.

— Парировать удар было нечем. Все равно Клейст вышел бы на оперативный простор, — ответил полковник.

Беседа в окопе продолжалась. С Леонченко я был знаком всего несколько часов, но почему-то казалось, что знаю его давным-давно. Мне сразу пришелся по душе этот суровый, прямой человек, умеющий не только подготовить дивизии к бою, но и заметить в ротах бойцов смелых, смекалистых и по достоинству оценить их героизм.

— Если будете писать о стойких бойцах, то в первую очередь скажите слово о нашем Тихоне Гордоне. Сегодня отправим его в Харьков на командирские курсы, через несколько месяцев станет лейтенантом. Это право Тихон завоевал в бою, — сказал Леонченко.

— Обо мне уже писал в дивизионной газете «Честь Родины» наш писатель, — заметил Тихон Гордон.

— А кто это ваш писатель? — спросил я.

— Лейтенант Петр Дорошко. Вместе на острове были. Он видел, кто и как там воевал. Сам помогал нам отбивать атаки гитлеровцев.

— Как бы мне повидать Дорошко? Это мой товарищ, — обратился я к начштабу дивизии.

— Это можно.

Леонченко вылез из окопа и, маскируясь за высокими плетнями, зашагал к хате, в которой должен был находиться Дорошко. Полковник хвалил его за храбрость и за то, что писатель-воин все время находится на передовой рядом с бойцами и часто, пряча блокнот в карман, берется за карабин. И в то же время Леонченко чисто по-человечески опасался за дальнейшую судьбу храбреца.

— Порой слишком горяч Дорошко, горяч, — повторял нач-штаба. — Я уже говорил редактору дивизионной газеты батальонному комиссару Мешкову, чтобы присматривал за нашим писателем. Не один Дорошко должен все время появляться на переднем крае, да еще в тех местах, где все горит.

Увидел я Дорошко с карабином в руках. Он старательно чистил оружие. Как раз в этот момент противник повел по хутору минометный огонь. Мины рвались недалеко от хаты. При каждом разрыве на подоконнике подпрыгивали два больших глиняных кувшина и на пол брызгало молоко.

— Петро, что же ты позволяешь фрицам молоко расплескивать?!

Он оглянулся.

— Ты?..

— Как видишь.

Хозяйка хаты, взглянув на кувшины, метнулась к ним:

— Зачем добру пропадать, — разлила молоко в кружки. — Пейте, хлопцы.

— Давненько мы с тобой не виделись, — сказал Дорошко.

Из разговора с ним я понял, что он доволен работой в дивизионной газете. Журналисты подобрались в редакции опытные. С ними у него установились самые дружеские отношения. Как только началась война, он решил во что бы то ни стало попасть в действующую армию, но это оказалось для лейтенанта запаса не так просто. Военный комиссариат отправил его в тыловую железнодорожную часть. И только настойчивость Петра помогла ему добиться встречи с работником штаба Харьковского военного округа, и тот после некоторого колебания все же решил удовлетворить просьбу писателя — послал его на фронт.

Покидая Харьков, я, конечно, не думал, что мне посчастливится повидать на передовых позициях Дорошко, встретить там такого отзывчивого человека, как Леонченко, и с его помощью быстро справиться с редакционным заданием. В запасе еще оставалось два дня, и я решил побывать в соседней дивизии, так как она тоже стойко вела бои на Днепровском плацдарме.

Леонченко и Дорошко пошли проводить меня. Полковник, заметив в «эмке» ручной пулемет, тяжело вздохнул:

— А у нас есть роты, где сейчас нет ни одного пулемета.

Дорошко принялся уговаривать меня оставить ручной пулемет в дивизии.

— Так и быть, берите, — сказал я.

Полковник Леонченко тут же написал справку о передаче оружия и поставил печать. Потом старательно объяснил Хозе повороты на луговой дороге.

В соседней дивизии я провел весь день на передовых позициях и записал о пулеметчиках немало интересных эпизодов и весьма поучительных историй, связанных с боевым опытом. Я заметил, что дивизия переходила от «ячейковых» окопов к траншейной обороне и душой этого был комдив генерал-майор Николай Павлович Пухов. С ним я познакомился на КП дивизии. Узнав о том, что я приехал из Харькова, он спросил: