Читаем без скачивания Фабиола - Николас Уайзмен

— Я очень больна, — ответила Фабиола, — не в состоянии выполнить моей обязанности — благодарить цезаря за его милости. Передай ему мои слова и мою благодарность.

Она поклонилась, давая тем понять, что хочет остаться одна, но Корвин не хотел выйти и продолжал:

— Я должен тебе сказать, что милостью цезаря ты обязана мне и моему отцу. Мы за тебя ходатайствовали и думали, что...

— Напрасно, — сказала Фабиола, — вы себя обольщали несбыточными надеждами. Агния была моей родственницей, и закон дает мне право на ее состояние. Конфискация в этом случае невозможна.

— Однако... — начал Корвин.

— Довольно, прошу тебя. Ты видишь, что я нездорова и не могу говорить ни о чем. Оставь меня, сделай одолжение...

Корвин поклонился и вышел. Он еще питал надежду позднее достичь своей цели.

Фабиола оставшись одна, задумалась.

«Надеюсь, что я видела в последний раз этого гнусного человека, — сказала она сама себе. — В другой раз он не посмеет именем цезаря проникнуть ко мне»...

В эту минуту у дверей раздались мужские шаги... Фабиола прислушалась. Они приближались. Занавес дверей зашевелился, и перед нею оказался Фульвий. Она вздрогнула и вскочила.

— Фульвий! — воскликнула она, — Фульвий! И ты осмелился переступить порог моего дома? Вон отсюда, вон! Я не хочу дышать одним воздухом с тобою, я не хочу, чтобы нога твоя оскверняла дом мой, убийца! Предатель!

— Я пришел в последний раз, хотя и не в первый. Вот уже пять дней я прихожу, и меня не впускают. Сегодня посчастливилось. Имя цезаря, произнесенное Корвином, очистило дорогу и мне. Не зови... никого из твоих слуг вблизи нет. Выслушай меня. Я хотел жениться на Агнии...

— Мерзавец! — воскликнула Фабиола, прерывая его.

— Подожди! Отец твой сам подавал мне надежды, вспомни! Если я не преуспел, то обязан этим и твоему вмешательству. Ты выгнала меня, — да, выгнала, — из ее виллы. Несколько дней тому назад ты публично обвинила меня и в довершение ко всему захватила состояние Агнии, ограбила меня, погубила все мое будущее, уничтожила надежду на спокойную жизнь! Я тебе ничего не сделал, но ты меня преследовала и разрушила мое счастье!... Но я все забуду, все прощу, если ты согласишься добровольно отдать мне половину того состояния, которое принадлежит мне по праву. Я пришел требовать его. Подумай... мое счастье, мое будущее зависит от тебя. Поделимся тем, что ты бессовестно успела захватить для себя одной. Ты обокрала меня; отдай часть украденного!

— Как! В моем доме ты осмеливаешься оскорблять меня, ты, покрытый кровью несчастной Агнии, отваживаешься требовать цену за ее кровь! От кого? От меня!

— Тебе состояние Агнии досталось легко, а я трудился, работал, мучился, искал, ни днем ни ночью не знал покоя... Наконец, на меня же взваливают ответственность за кровь христиан, пролитую по приговору судей... Согласись, что все это жестоко... и я должен быть вознагражден за все, что здесь вынес...

— Замолчи! Слова твои ужасны. Я не посылала никого к императору, не требовала никакого наследства... и если получила его, то по закону... Не я буду платить тебе за кровь Агнии... Проси денег у палачей, которым ты предал жертву!... Избавь меня от своего присутствия...

— Это твой последний ответ, твое последнее слово? Подумай хорошенько.

— Последнее слово: оставь меня!

— Проклятая! — воскликнул Фульвий и бросился на нее с кинжалом.

Но Фабиола была сильна и мужественна. Она успела схватить его за руки. Между ними завязалась борьба... Постепенно Фабиола чувствовала, что ее силы слабеют; она упала на пол. Но в это самое мгновение Фабиола услышала крик и слова на незнакомом языке. Потом она почувствовала, что какая-то тяжесть придавила ее, и, что по груди потекло что-то горячее.

Фабиола собралась с силами. Она раскрыла глаза и увидала бледного, дрожащего Фульвия. У его ног лежал окровавленный кинжал.

— Сестру! Сестру! — произнес он безумным голосом и выбежал из комнаты.

Фабиола с усилием оттолкнула то, что ее придавливало, и поднялась, но упала опять с громким криком ужаса. Перед нею вся в крови и без чувств лежала Сира.

На вопль Фабиолы со всех концов дома сбежались невольницы. Фабиола остановила их у дверей и впустила только Евфросинию и Граю. Они подняли Сиру и отнесли ее на постель Фабиолы, в ее спальню. Через несколько минут Сира открыла глаза. Фабиола послала за врачом, жившим в доме Агнии. То был христианский священник Дионисий.

Он пришел немедленно и объявил, что не считает рану смертельной. Выяснилось, что несчастная Сира, услышав громкий разговор, а потом шум, вбежала в комнату и бросилась между Фабиолой и убийцей. Удар пришелся ей прямо в грудь; уже раненая она упала на Фабиолу и прикрыла ее собою. При виде лица девушки, при виде ее крови Фульвий был поражен ужасом и с криком выбежал из дома.

Придя в себя, Сира горько плакала и не хотела никому объяснить причины своих слез. Фабиола решила ни о чем ее не расспрашивать и не отходила от нее.

Дионисий приходил каждый день и часто беседовал с Сирой. Когда он уходил от нее, Фабиола замечала, что глаза невольницы, покрасневшие от слез, вновь оживали, и лицо ее становилось умиротворенным. Когда Сира начала медленно поправляться, Фабиола подолгу с ней беседовала. Болезнь Сиры, ее самопожертвование, терпение и кротость смягчили сердце Фабиолы: оно будто растаяло. Отчаяние уступило место скорби, а скорбь вызвала слезы воспоминания о милых умерших...

Мы не будем подробно рассказывать читателям о беседах Фабиолы и Сиры... Сира настойчиво просила Фабиолу поговорить с Дионисием.

— Он священник, — сказала она, — и научит тебя лучше, чем я. Он на все ответит, все объяснит и истолкует.

Фабиола обещала Сире просить Дионисия рассказать ей об основах христианской религии, лишь только Сира поправится от болезни... Но Сира не поправлялась. Рана ее закрылась, но силы не возвращались. Жар сменялся ознобом. Она страшно кашляла. Однажды Дионисий объявил Фабиоле, что считает Сиру неизлечимой. Новый удар! Новое горе! Но Фабиола научилась уже покоряться со смирением, и кротко приняла весть о предстоящей новой потере. Сира просила ее чаще оставаться с нею, рассказывала ей священную историю и земную жизнь Спасителя. Фабиола слушала, затаив дыхание и с замирающим сердцем.

Утомленная разговором, Сира заснула, а Фабиола сидела у ее изголовья, и сердце ее было преисполнено любви. Она начинала понимать христианское учение. Перед нею лежала умирающая Сира, которая дважды пострадала ради нее, пожертвовавшая собой ради той, которая когда-то ранила ее. Два раза кровь Сиры лилась за Фабиолу! Сколько любви, какая великая душа — душа этой рабыни! Рабыни!... Но разве эта невольница не была лучше, в тысячу раз выше, добрее ее, благородной гордой римской патрицианки!

Так думала Фабиола.

Когда Сира проснулась, она увидела госпожу распростертою у своих ног и горько рыдавшую. Сира поняла, что Фабиола победила свою гордость и смирилась. Сира благодарила Бога за обращение Фабиолы. Это обращение стало полным только тогда, когда Фабиола поняла, что невольница и патрицианка равны перед создавшим их Богом, что слезы покаяния вымаливают прощение, что гордость противна Богу, что любовь — источник счастья и путь к спасению.

На другой день, когда Дионисий вошел в комнату Сиры, она сказала ему, указывая на Фабиолу:

— Отец мой, вот новообращенная, которая желает вступить в лоно нашей Церкви.

Фабиола, не произнося ни слова, стала на колени и смиренно склонила голову; священник положил ей руку на голову и сказал:

— Господь привел тебя в дом Свой, да будет благословенно имя Его!

Тогда Фабиола встала и, обратясь к Сире, сказала:

— Теперь я могу назвать тебя сестрою!...

Сира, плача от радости, обняла Фабиолу, и обе они плакали радостными слезами.

Евфросиния и Грая тоже обратились в христианскую веру. Дионисий учил их и подготавливал к принятию св. крещения.

XXXII

Сира рассказала Фабиоле историю своей жизни. За несколько лет до начала нашей повести жил в Антиохии богатый, знатный человек, вступивший в брак с женщиной, вскоре ставшей христианкой. У них родились сын и дочь: сын — Оранций, дочь — Мариам. Мать воспитывала их в христианской вере. Оба ходили с нею в церковь и, таким образом, много знали о жизни христиан и об их учении. Дочь крестилась, но сын не хотел об этом и слышать. Он любил удовольствия, праздную жизнь, игру, пиры и разделял все вкусы своего отца-язычника. Ему был двадцать один год, когда мать его умерла. Она предвидела, что муж ее неминуемо разорится, ибо он жил не по доходам, и, умирая, оставила все свое имение дочери. Она приказала ей беречь его для бедных и больных христиан.

Вскоре после ее смерти отец Мариам действительно разорился и умер. Жадные ростовщики захватили оставшееся после него имущество и продали на уплату долгов. Тогда Эврот, брат отца Мариам, возвратившись из далекого путешествия, уплатил долги племянника из своего небольшого капитала и постепенно приобрел над ним неограниченную власть. Он внушал Оранцию, что сестра — причина его несчастия, что она богатая, но безумно тратит свои деньги на пособия низким и порочным людям. Мариам предлагала брату и дяде жить с ней, но не хотела отдать им всего состояния. Они же требовали, чтобы она отдала им все, но она, помня приказание матери, твердо отказала. Не для себя желала Мариам сохранить богатство, но для бедных, завещанных матерью ее попечениям. Тогда дядя и брат объявили, что если она не исполнит их требования, то они не пощадят ни ее, ни ее единоверцев. Оба они знали поименно многих христиан Антиохии, многих священников и епископов. Они клялись, что предадут их в руки властей. Мариам была убеждена, что это не просто угроза, и отдала им все, что имела, и таким образом, выкупила своим состоянием жизнь тех, которых считала братьями во Христе... но с тех пор жизнь под одной крышей с братом и дядей стала ей невыносима. Она пожелала уехать в Иерусалим. Брат и дядя были очень обрадованы ее намерением, заплатили за место на корабле и даже дали ей на дорогу небольшую сумму. Из дома матери Мариам не взяла ничего, кроме дорогого, шитого жемчугом покрывала. Оно служило еще ее матери для покрова св. Даров, ибо епископы, принимая во внимание беспрестанно грозившую христианам опасность вторжения язычников в храмы, разрешали христианам хранить св. Дары дома.