Читаем без скачивания Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В душе я, конечно, охотник, только ружья никогда в руках не держал и охочусь не в полях, лесах и на болотах, а в джунглях. Городских. Покупка новой шмотки ничем не уступает охоте на дичь или кабана. Есть азарт поиска и преследования. Нужно аккуратно подойти к продавцу, войти в доверие, понять, что за «зверь» перед тобой. Кинет, не кинет. Нужна выдержка, чтобы не купиться на первое же попавшееся, а потом долго сожалеть. Необходим зоркий наметанный глаз, чтобы распознать фирму́ и не нарваться на самопал. Сообразительность, чтобы купить подешевле и, самое главное — опыт, безошибочно выводящий на места обитания «дичи».
Из различий — это то, что стреляешь не патронами, а деньгами, и не из ружья, а, само собой понятно, из кошелька. И к добыче отношение другое. Её не нужно тут же освежёвывать и употреблять безвозвратно в пищу. Свой охотничий трофей я могу поносить недельки две-три, отряхнуть его «взлохмаченную шкурку», придать товарный вид и продать другому охотнику или любителю лёгкой наживы, опять зарядив свой финансовый патронташ для следующей охоты.
— Шапку не ломай, мы не баре. Содержимое карманов на стол, — скомандовал лейтенант, критично осмотрев мой внешний вид.
На стол торопливо укладывались один за другим в маленькую кучку: сигареты, спички и троллейбусный билет из дубленки; ключи от квартиры, сложенная пополам десятка и ещё несколько смятых рублей из боковых карманов джинсов. Задние карманы проверил — пустые, из «пистончика» для мелочи с трудом, двумя пальцами, извлек ключик от чемодана.
— Ключ от машины, — восторженно закричал работник в штатском, бросился к столу и схватил маленький плоский ключик, — где стоит машина?
И уже, обращаясь к лейтенанту, с энтузиазмом продолжил:
— У него в машине остальные ёлки, он их по одной выносит на продажу. Спекуляция в крупных размерах. Где машина?
— Это ключ от чемодана, — разочаровал я его, — а машины у меня нет, езжу на троллейбусе, вон билет. И прав у меня нет, не то что машины.
— Ладно, чего тянуть, — прервал лейтенант, — письмо в институт напишем, копию протокола приложим и всё, пойдешь кирзой землю топтать.
— Кирзой уже не получится, — с вызовом ответил я ему, — я уже военный билет получил, лейтенант запаса, военно-морской флот.
— А может, мы это… — начал тихарь и, подойдя к милиционеру, что-то зашептал ему на ухо, поглядывая на мои сиротливые десять рублей, лежащие на столе.
Пока они переговаривались, у меня созрел план. Отпускают, быстро заскакиваю домой, беру вещи и в аэропорт — на Харьков сегодня ещё два самолета. В Харькове хватаю такси и в общежитие. Там напишу какое-нибудь заявление (придумаю по дороге) в двух экземплярах и бегом к коменданту. Отдам под роспись. А потом, если что, вызовут в деканат или в комитет комсомола, так я был в Харькове на практике, вот доказательство. В Одессе на Новом рынке меня не было, ничего не знаю, кто-то назвался моим именем, а вызовут на очную ставку, тоже выкручусь, коротко постригусь, скромно оденусь и пойду в отказ. Может, и похож кто-то на меня, потому и назывался моим именем, но я-то был в Харькове, вот заявление от двадцать девятого декабря и подпись коменданта. А наш общий список на отъезд из общежития? На то он и общий, все поехали, а я остался, приболел, а врача не вызывал. Или ещё что-то соображу.
Мир как-то сам по себе посветлел и, понимая, что здесь ничего никому не докажу, я терпеливо ожидал окончания позора, чтобы сорваться восвояси. Совещание закончилось, милиционер выпрямился на стуле и указал подбородком своему шептуну на дверь:
— Выйди.
Мы остались вдвоем. Если он хочет десять рублей, пришла мне здравая мысль, так ради Бога, сколько угодно, но предложить их боязно, взятка!!! и я обратился в слух.
— Так говоришь, студент, а не спекулянт, — начал издалека милиционер.
— Послушайте, — перебил я его, — вы лейтенант, я лейтенант. Как офицер офицеру говорю, я купил эту ёлку за три рубля, за три рубля её вам и продавал, я не спекулировал.
— Госцена этой ёлки, — спокойно проговорил офицер, — один рубль восемьдесят копеек, это раз. Продавал за три, а это спекуляция, два. Торговля в неположенном месте, это три, а не дай Бог, ёлка краденая, это мы выясним, то ещё и сбыт краденого, четыре. А это статья уже из уголовного кодекса.
Вот тут мне стало по-настоящему дурно. Перед глазами проскочил институт, в котором не доучился полгода, неминуемое исключение, в лучшем случае армия, в худшем ещё и судимость. У меня подкосились ноги, и я сел на стул.
— Что же делать?
Милиционер ничего не ответил, он молчал, казалось, к чему-то прислушивался, постукивая ручкой по листу бумаги с моей фамилией.
Так выглядит гнетущая пауза. Абсолютная тишина разума.
Отчаявшись, видя, что мои слова и увещевания не имеют никакого действия, чувствуя, как туман застилает глаза и в ушах возникает нарастающий давящий звон страха, я неожиданно выдохнул из себя:
— Заберите всё, что есть, — и подвинул к нему горку личных вещей.
— Всё? — поинтересовался он.
— Кроме ключей, — и помедлив, как бы шутя, добавил, — и одной сигареты.
Опять пауза. Пройдёт, не пройдёт? Возьмёт, не возьмёт?
Милиционер испытывающее посмотрел на меня, перевел взгляд на деньги, потом на ёлку, стоявшую в углу возле вешалки, потом опять на меня.
Ещё раз, прочитав запись, он сложил листок бумаги пополам, потом ещё пополам и разорвал на несколько частей.
— Свободен, — процедил он, не спуская с меня немигающего взгляда.
Поначалу я опешил и тупо смотрел на него, затем сообразив, что нужно ковать железо пока горячо, подхватился, спрятал ключи в карман и выбил из пачки сигарету.
— Вещи свои забирай, не разбрасывай. Всё забирай.
— А, э… — указывая на десятку.
— Я сказал всё.
— Спасибо, — не веря своему счастью, прохрипел я, — большое спасибо, — и быстро, не застегиваясь и не надевая шапку, поспешил на выход.
— Стоять, — услышал я за спиной команду инквизитора в погонах.
Я медленно повернулся, решительно понимая, что, если что-то опять не так, то я сбегу, сладкое слово «свободен» было уже сказано. А если не сбегу и задержусь ещё на несколько минут, то я попросту не выдержу. Упаду и умру.
— Ёлку не забудь забрать, — криво усмехнулся лейтенант с самодовольным, иезуитским удовольствием
