Читаем без скачивания Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова

Стоявшая рядом Марион растерянно хлопала глазами. Эвелина едва сдерживалась от смеха. А пытавшегося спорить Пауля послали в фургон переодеваться: он должен был изображать одну из монастырских девочек.

Впрочем, к вечеру все поменялось.

— Хоть ты совсем и не походишь на ее сиятельство Эвелину, — вздохнул Понс, подозвав к себе Эвелину-Анну, — но придется… н-да, придется тебе ею быть, что поделаешь.

Все объяснилось просто: не было краски для волос, а по сценарию полагался небесный ангел с белокурыми волосами. Черные волосы Эвелины к образу ангела совсем не подходили, белокурые же Марион — как нельзя лучше.

Девочек поменяли. Теперь Марион должна была играть девочку из монастырского приюта, позже — белокурого небесного ангела. А Эвелине с самого начала поручили роль ее самой.

— Что бы с тобой сделать, — бормотал озабоченно Понс, — что бы с тобой сделать, чтобы ты хоть чуточку походила на дочь графа? Ведь у тебя нет даже таких чудных рыжих волос, какие я видел у ее сиятельства в гробу…

Но артист всегда найдет выход. После долгих поисков ей нашли рыжий парик, набелили мелом лицо, подкрасили глаза и одели в платье изумрудно-зеленого цвета с пышными рукавами-пуфами. Из парика состроили сложную прическу, какие носят только высокопоставленные дамы — со множеством разноцветных стеклышек, имитировавших драгоценные камни. А поверх платья через плечо повесили широкую ленту с графскими «орлами».

— Постарайся, — попросил Понс, — постарайся войти в образ дочери графа. Представь, например, что она могла думать, когда ее первый раз ввели в замок. Ну?..

Эвелина честно старалась. Но, увы, чем больше она старалась походить на самою себя, тем меньше нравилось хозяину труппы.

— Бог ты мой, ну разве так графиня Эвелина ходит? Разве так она держится? Где гордая осанка? Где величие во взгляде? Ой, ой, ой, ой…

Понс стонал. А Эвелине было смешно.

Хуже всего дела пошли в сцене, где толстый Понс, совсем не похожий на Бартоломеуса, переоделся Безголовым Монстром. Надев бутафорскую голову, он подскочил к ней и заорал страшным голосом «А-а-а-а-а!»

Вместо того, чтобы испугаться, Эвелина не удержалась и прыснула со смеху.

Это было последней каплей.

— Ленивая девчонка! — вышел из себя Понс. — Зачем тебя сюда взяли? Ты не заработала свой хлеб! Сегодня ты остаешься без ужина!

Он замолчал. Все замолчали. В наступившей тишине девочка несмело подняла глаза. Она взглянула в лицо Понсу, взглянула только на миг — и увидела… нет, не злого, раздражительного и требовательного хозяина театра. А просто несчастного человека. Которому хотелось поставить потрясающую пьесу… но не было краски для волос… и пришлось заменить актрис… и что поделаешь, если бестолковая девчонка не играет «ее сиятельство» так, как он этого хочет…

Эвелине стало до боли жалко беднягу.

— Давай попробуем сначала, — кисло улыбнулся Понс. — Постарайся… пожалуйста, сыграть «настоящую» Эвелину. Держись величаво и гордо. Прошу тебя! Гордо и величаво!

— Я постараюсь, господин Понс, — серьезно пообещала девочка.

С этого момента и все последующие дни Эвелина старалась. Очень. Понс нещадно гонял ее с утра до вечера. Не ходить, а выступать! Держать голову, как истинная дочь графа! И уметь смотреть с высоты своего маленького роста не снизу вверх, а сверху вниз!

— Величаво и гордо! — не уставал твердить Понс. — Гордо и величаво!

Теперь уже получалось лучше. Несравнимо с прежним. Но играла она не саму себя — боже упаси! — а ту «настоящую» Эвелину», какую хотел видеть Понс. Гордую и величавую, набожную и благочестивую, думающую о нуждах народа и мечтающую только об одном — отказаться от власти над городом Альтбургом…

Итак, репетиции продолжались с утра до вечера. Махала бумажными крыльями небесный ангел Марион… пускала слезы «матушка Молотильник» — фрау Понс… произносила пламенные речи в защиту города Эвелина… стучал клювом по крышке гроба, собирая хлебные крошки, орел:

Стал я птицей гордой, но грустной,Отомстить ему дал зарок!..

Понс был донельзя доволен.

— Очень хорошо, очень хорошо. Только немного погромче голос, и немного пошире шаг… и будь так добра: еще немного постарайся — и сделай так, чтоб глаза у тебя стали зелеными…

Новый вариант пьесы продвигался. Уже в ближайшую субботу намечалось первое представление. А такое простое дело, как дать орлу волшебную конфету и тем самым наконец превратить его в графа, детям до сих пор не удавалось.

Ночь, тьма, в фургоне все спят: старый Хенрик у входа, Марион на сундуке с платьями, подложив под голову парик с рогами, господин Понс — на фоне декорации бушующего моря. Тихо мерцает пламя свечи в фонаре, что висит на крюке прямо над его лысиной.

Две руки. Две белые в свете свечи руки тянутся к шее спящего актера.

Вот они остановились. Вот взялись за цепочку на шее. Вот потянули — тихо-тихо — цепочку вверх, и вверх, и вверх…

Гладкая лысина — это хорошо, это позволяло цепочке двигаться без препятствий. Но голова слишком большая. И приходится потянуть с другой стороны — там, где на цепочке висит ключ.

Ключ начинает свое восхождение: тык-дык… — с подбородка на губу, тык-дык… — с губы на нос, тык-дык… — с носа на брови. В густых бровях он несколько запутался.

— А?.. Что?.. — дернулся Понс, подскочив в постели. — Что случилось? Где? И кто зажег фонарь? — Глаза Понса, прищурившись, остановились на Пауле. — Ты что это тут делаешь?

— Ой! — Мальчик выглядел неподдельно испуганным. — Ей-богу… Простите, господин Понс… Я думал, это Марион. Хотел подшутить: снять с шеи крест, а утром она бы стала искать. Получилось бы очень смеш…

— Я те дам! — взмахнул кулачком рассерженный актер. — С твоими шуточками! Марш в постель и…

— Сей же миг, господин Понс! — Одним прыжком мальчик очутился в постели.

Пробормотав еще что-то, Понс перевернулся на другой бок. Совсем недолгое время спустя декорации бушующего моря озвучились громким храпом.

— Эх, — тихо вздохнул Пауль, — ну никак не получается. Уже третью ночь подряд он просыпается. В первый раз он принял меня за муху, второй раз — за мышь, а теперь…

— Он слишком чутко спит, — сделала вывод Марион, «спавшая» поблизости.

— Он спит чересчур, — осуждающе покачал головой Пауль, — чересчур чутко для человека его возраста.

— Что же делать? — прошептала Эвелина со своего места. Ноги ее покоились на сундуке, а голова — на «плахе». — Нельзя ли как-то распревратить орла без ключа?

— То-то и оно, — шепнул Пауль. — Никак нельзя. Клетка маленькая и вполне подходит для орла, но — представьте сами, ваше сиятельство — когда орел превратится в графа Эдельмута… Ваш батюшка раза в три, а то и в четыре больше орла. Да он просто там застрянет! Мало того что застрянет — еще и переломает себе кости.

— Боже мой! — заломила руки Эвелина. — Если нельзя достать ключ… тогда что же нам делать?

— Я буду думать всю ночь, — успокоил Пауль, — до самого утра. И, может быть, что-нибудь придумаю.

Пауль думал всю ночь. До самого утра И снился ему при этом господин Понс: Пауль снова снимал с него цепочку с ключом. Тот спал крепко и не проснулся даже тогда, когда Паулю, для того чтобы снять цепочку, пришлось отвинтить Понсу голову и положить на сундук. Сняв наконец цепочку, Пауль обрадовался. А потом обомлел: вместо ключа на ней висела… клетка с орлом. Как же открыть?

Маленькая пеночка прохлопала крылышками и опустилась на ярко-зеленую крону картонного дерева. Попрыгала туда-сюда, потом исчезла за кроной. Ствол у «дерева» был широкий — как раз чтобы скрыть Марион.

Раз, два — и чудесное превращение совершилось: вместо маленькой птички из-за дерева вылетел прекрасный белокурый ангел. То есть выбежала, махая серебристыми крыльями, Марион.

Марион плавно опустилась на крышку гроба и звонко пропела:

Восстань из гроба, о святая Эвелина,Таков приказ Небесного Отца!

Пропев, быстро отскочила в сторону. И очень вовремя: крышка гроба, на вид тяжелая и добротная, легко, как картон, отлетела в сторону. Протирая глаза, Святая Эвелина села в гробу.

— «Ура-ура», кричат зрители, — прокомментировал Понс, бесцеремонно утягивая орла за веревочку, привязанную к лапе.

Орла — в клетку, на сцену выбегает Хенрик-«граф Эдельмут». За пазухой у него готовый свиток — документ, дарующий городу свободу. Он машет пером, ставя свою подпись, шлепает печатью — готово. Пауль, одетый богатым купцом, тщательно перечитывает написанное, машет свитком.

— Народ ревет, в воздух летят шапки, — невозмутимо прокомментировал Понс. — В жестянку сыплются монеты.