Читаем без скачивания Большая коллекция рассказов - Джером Джером

Помню, как-то раз в моем присутствии одна мать разъясняла своему маленькому сыну обязанности мужчины. В доме у них гостила маленькая племянница хозяйки. Дети, как водится, часто ссорились из-за игрушек и разных пустяков, и вот мать внушала мальчику, что он, как мужчина, обязан во всем беспрекословно уступать своей маленькой гостье. Если ей понравится что-нибудь из его вещей, то есть какая-нибудь игрушка или книга, то он должен сейчас же предоставить эту вещь в пользование девочки.

– Но почему же так, мама? – недоумевал мальчик.

– А потому что ты – мужчина, – отвечала мать. – На то ты и родился маленьким мужчиной, чтобы угождать маленьким девочкам; а когда сделаешься большим мужчиной, то должен будешь угождать и большим девушкам.

Долго толковала мать в таком духе, пока сынок не проникся ее идеями. И с той минуты, что бы ни делала девочка, что бы ни схватила и ни сломала из его любимых игрушек, какую бы из его лучших книг ни изорвала, – он храбро удерживался от желания отмутузить ее за это; напротив, даже всячески старался выразить, что его это нисколько не огорчает и он очень рад, что его дорогая кузиночка так славно забавляется на его счет.

Девочка всегда выхватывала у него из-под носа самые любимые его лакомства. Все ее шалости, иногда довольно серьезные, сходили ей с рук безнаказанно. Мальчика мать заставляла и учиться и кое-что делать по дому, но девочка все время только и знала объедаться фруктами и сластями, баловаться и озорничать. Наконец мальчик не выдержал и спросил у матери:

– Мама, неужели она может вести себя так дурно и никогда не делать никакого полезного дела только потому, что она девочка?

– Конечно, мой милый, – ответила мать. – Отчего же девочкам и не побаловаться? Мужчина должен работать и не смеет баловаться, а девочкам можно…

Современная женщина избегает всяких обязанностей. Хозяйством она не желает заниматься, называя это «домашним рабством» и чувствуя себя призванною к «высшей деятельности». Какую именно она подразумевает высшую деятельность – этого она не удостаивает объяснять. Несколько знакомых мне замужних женщин сумели убедить своих мужей в том, что вся суть их жизни в этой деятельности, поэтому они не могут оставаться с мужьями, а будут жить одни, самостоятельно. Покинув свои дома, они в компании с другими искательницами «высшей деятельности» основались в жалких бараках, очень мало отличающихся от меблированных домов в Блумсбери. Но искательницы высшей деятельности называют эти бараки «усадьбами» и «дворами» и очень гордятся ими. Эти искательницы не обременены ни заботами по хозяйству, ни даже слугами; они убеждены, что ничем не должны быть обременены.

Артемус Уорд повествует нам об одном человеке, который просидел в тюрьме двадцать лет. Вдруг его осенила блестящая мысль: он взломал окно и вылез из него. Так и мы, неразумные смертные, заключенные, бог знает сколько веков, в этом полном всяких неудобств и тревог мире и привыкнув к этим неудобствам и беспокойствам, думаем, что нет никакой возможности избавиться от них. Мы уверяем себя, что человек родился исключительно для тревог и что единственный способ облегчить себе наше существование в этой мировой тюрьме – это обращение к утешениям философии. И вдруг перед нами появляется современная женщина и начинает доказывать нам, что отлично можно обходиться без всяких хлопот и забот; стоит лишь забросить свои скучные дома, со всем их сложным устройством и громоздкой дедовской обстановкой, и перебраться в голые, сырые и промозглые стены «усадеб» и «дворов», – вот и вся недолга.

«Доктор не велит ее расстраивать». Она такая слабенькая и нежная; ее нужно беречь. В «усадьбах» и «дворах» она не будет расстраиваться; ну, и пусть живет в них. Быть может, и мы, глядя на ее пример, сумеем отделаться от всяких забот и треволнений домовитости?

Многим женщинам (по крайней мере, тем, которых я имею в виду) нужен «высший» образ жизни. Эти устремленные ввысь существа страшно обижаются, когда их попросят пришить хоть пуговицу. Разве для этого нет других женщин, специально назначенных и приспособленных Самим Провидением для таких низких, рабских дел? Они отделались от всяких низменных занятий, чтобы посвятить все свое время «высшим» задачам, вести «высший» образ жизни.

В чем же состоит их «высшее» существование? Одна из них пилит на скрипке, другая вяжет что-то крючком, третья изучает модные танцы. Неужели только в этом и состоят те «высшие» задачи, ради которых женщина требует освобождения от всех ее прямых обязанностей? И если так, то не угрожает ли нам эта их эмансипация от домашнего очага тем, что мы будем вынуждены бросать не только наши дома, но и все, что связано с домашним очагом?

Кроме того, когда с пути женщины будут устранены последние препятствия, то не окажется ли в мире чересчур много пилильщиц на скрипке, вязальщиц крючком и плясуний? И что станется тогда с миром? А может быть, «высшие» задачи современной женщины заключаются в чем-нибудь другом, действительно возвышенном? Почему же этого не видно?

Одна из моих знакомых дам состоит попечительницей приюта для беспризорных детей и секретарем комитета для приискания работы безработным. А у нее дома две прислуги, четверо детей и муж, и, кажется, она до такой степени привыкла к хлопотам и заботам, что не могла бы жить без них. Имея примером эту даму, могли бы и другие заниматься высшими делами, не бросая дома и семьи.

Современная женщина нашла, что дети мешают ее умственному развитию, поэтому всячески отделывается от них. Мужчина, пишущий поэмы, задумывающий и выполняющий картины, сочиняющий новые мелодии, разрабатывающий философские темы, – и все это среди житейского шума и суеты, среди тревог относительно завтрашнего дня, – с ужасом думает о том, что же это за новая женщина, слух которой так нежен, что для него нужно закрыть наглухо весь мир, чтобы этот мир своим шумом не беспокоил ее и не мешал ей в ее великих стремлениях.

Один из моих приятелей, оптимистически настроенный, уговаривает меня не ломать головы над этими вопросами, так как, по его убеждению, все распутается само собою и вернется на круги своя. В настоящее время женщина находится в периоде миросозерцания, обращенного на саму себя. Школьный период, со всеми его стеснениями, навсегда миновал для нее. Она покончила со скучными учебниками и уроками, простилась со скучными учителями и обзавелась своим собственным «ключом», – вообще, зажила свободно. Но для нее осталось еще много стеснительных условий, вроде необходимости возвращаться домой не позже полуночи, держать себя «с большим достоинством», и разных других «церемоний». Это ее раздражает, и она кипит негодованием. Это совсем не вяжется с ее убеждениями в том, что жизнь – не что иное, как длинная оргия всяких удовольствий и наслаждений, без малейших ограничений в прихотях. Но этот период скоро окончится и даже, пожалуй, уже оканчивается. Женщина сознательно выступит на арену действительной жизни, когда убедится, что и там есть серьезные правила, обязанности и ответственность, возьмет на себя посильную часть бремени мужчины и тем завершит свое предназначение.

Дай-то бог!

А пока что она живет себе припеваючи; многие находят, что даже чересчур припеваючи. Она требует себе всего лучшего. Она желает быть избавленной от всякого труда, на который смотрит, как на узы невольничества, и пользоваться одними удовольствиями жизни. Ее никто и ничто не должно беспокоить. Она должна быть безусловно свободна, чтобы следовать своим высшим призваниям.

Уважаемая леди! мы все чувствуем себя призванными к «высшей» жизни. Например, лично мне вовсе бы не хотелось писать эти глупые очерки. Я очень желал бы, чтобы кто-нибудь взял на себя все мои денежные и прочие заботы, а я сидел бы спокойно в большом мягком кресле и мечтал бы о тех чудесных вещах, которые я мог бы написать, если бы только этому не препятствовали глупые люди, то и дело пристающие ко мне с разного мелочью, недостойной моего «высшего» внимания.

Ведь и Томми Смит чувствует себя приспособленным к более высшей деятельности, чем корпеть с девяти утра до шести вечера в конторе над глупым писанием цифр и подведением итогов. Он также весь проникнут сознанием, что настоящее его призвание – портфель первого министра или жезл фельдмаршала. И так каждый из нас. А вы, уважаемая леди, воображаете, будто у нас нет влечения к высшему, будто мы любим свои конторы, канцелярии, лавки и фактории? Нет! нам всем хотелось бы писать поэмы, рисовать картины и за это быть предметом поклонения всего мира. Может быть, вы думаете, что мужчина каждое утро уходит в Сити как на пикник и, позабавившись там восемь часов подряд, возвращается домой, чтобы надоедать вам напоминаниями об обеде?

Это все та же старая сказка, только навыворот. Раньше мужчина говорил, что женщина ничего не делает дома, а только и знает, что по целым дням лодырничает. «Ну, приготовит, скажем, картофельный пудинг, – так велико ли дело? Это – игра, а не дело; самый малый ребенок, и тот сумеет состряпать такое неважное блюдо. А вот пускай-ка она попробует поработать за меня в поле»… Слыша такие слова мужа, жена говорит ему: «Попробуй сделать картофельный пудинг сам. А я пока пойду займусь твоим делом». И она уходит в поле работать за мужа, и работает успешно, а муж остается дома, чтобы заняться делом жены, и убеждается на опыте, что состряпать картофельный пудинг, который можно было бы с удовольствием есть, – вовсе не такое пустячное дело, как он думал раньше; да и остальные хлопоты по дому и присмотр за ребятишками – тоже не забава.