Читаем без скачивания Тирмен - Андрей Валентинов

– Все, парни. Повеселились, и хватит. Ваше превосходительство, шли бы вы отсюда…

– Выношу вам благодарность, кадет! Перед строем…

Что подвело Даньку, так это привычка считать малолетками всех, кто младше его на пару лет. Двое юниоров, телосложением напоминавших уменьшенную копию амбала Вовика, ловко вывернули ему руки. В спине что-то хрустнуло, левое плечо пронизала острая боль. Пытаясь вырваться, он трепыхался рыбой в сачке. Только рыбы немые, а Данька умел разговаривать.

– Я кому сказал! А ну, пусти…

– Ага, щас, – ухмыльнулся верткий. – Уже пускаем.

Спортсмен чуть-чуть подпрыгнул, крутнувшись, и с разворота пнул Даньку ногой в живот. Боли не было. Просто воздух превратился в воду: гнилую, вонючую, с радужными пятнами бензина. Дышать таким воздухом невозможно: он бултыхается в легких, заставляя тело содрогаться от мучительных спазмов. Лучше, конечно, потерять сознание, но не получается.

– Ку-ул! – одобрили удар остальные.

– А ты, генерал, не торопись. – Верткий примерился к обмякшему Даньке. – Ты обожди. Мы с этим перетрем и добазарим…

Сквозь слезы, застлавшие глаза, Данька пытался откатить верткого назад, на роликах. После истории с Гадюкиной мамашей он ни разу не повторял этот фокус: надобности не было. И, видимо, разучился. Верткий стоял тут, напротив, никуда не откатываясь. Дышать по-прежнему не получалось, в висках колотилась обезумевшая кровь. Улица расплылась, гомон цыганок превратился в шелест: тысячи, мириады листьев…

Лес.

Летний жаркий лес.

И рука, распростертая над стрелком: ласковая мамина рука.

Наверное, он все-таки лишился чувств. Потому что вместо листьев на деревьях росли фотографии. А руки оттягивала тяжесть винтовки. Тринадцать с половиной килограммов, не шутка. «Barret «Light Fifty», 12,7 мм, под патрон «Browning Machine Gun». Из этой американской снайперки можно пробить легкобронированную машину, не говоря уже о человеке в бронежилете. Отдача убийственная; если б не передача импульса на затворную раму, она разнесла бы запирающий механизм.

Почему такая дикая пушка? Откуда?!

Стрелок мотнул головой, гоня посторонние мысли. Передернул затвор, с неожиданной легкостью вскинул оружие к плечу. Из тяжеленного «Light Fifty» обычно стреляли с пулеметных сошек-треног, но здесь, в лесу, действовали иные законы. Ни дать ни взять, скрипач-виртуоз получил в свое распоряжение инструмент работы Страдивари.

Ствол заскользил по листьям-снимкам, безошибочно выбирая нужные.

Нет, он не стрелял. Боялся спустить курок. Просто целился, вглядываясь в лица, ждал, пока на них не выступят зеленоватые прожилки, словно на настоящих листьях, и вел стволом дальше. Запах смазки вплетался в ароматы леса. Над головой молчало небо: рука, заботливая и хранящая. Очень хотелось, чтобы Адмирал Канарис тоже оказался здесь: в безопасности. И дядя Петя. Почему сейчас вспомнился старый тирмен? Кто знает? – может, в этом лесу дяде Пете самое место…

В уши ворвался визг тормозов.

«Откуда в лесу машина?» – запоздало удивился Данька.

И снова научился дышать.

Руки его были свободны. За спиной стоял Вовик, держа обоих спортсменов-тяжей «за шкурняк». Рядом с Вовиком, находившимся в скверном расположении духа, молодежь выглядела несерьезно. Особенно после того, как джип юзом вылетел на тротуар, едва не задавив кое-кого из команды. Вовик держал, тяжи висели, а перед вертким садистом, набычась, медлил Тимур.

Два очень похожих человека. Две бойцовые собаки.

Их разделяло полтора десятка лет и тонна жизненного опыта.

– Типа гуляем? – Тимур спросил еле слышно, но верткий отступил на шаг. – Со мной гуляй, пацан. Я добрый…

Верткий оказался не из трусливых. Он снова подпрыгнул, желая опробовать на Тимуре свой коронный прием. В последний момент Тимур отступил вбок, пропуская бьющую ногу мимо, ухватил верткого правой рукой за волосы, левой – за штанину на бедре и присел на корточки. Правда, перед тем как присесть, добрый шустрик саданул малолетку коленом в промежность.

Лицо Тимура дергал нервный тик.

– Зашибись, в натуре! – одобрил Вовик, любуясь, как юниор корчится на асфальте. – У нас в райцентре… Даня, мне их мочить или пускай живут?

– Пускай… живут…

Вовик расстроился:

– Ну ты, блин, мать Тереза! Кого ж мочить, если не этих жабонов? Ладно, пацан сказал, пацан ответил. Тимыч, ты его совсем без яиц оставил или как? Дерни, проверь…

Ствол таял, теряя четкость очертаний. Цилиндр дульного тормоза, оптический прицел… Таяли лес, листья, фотографии, горячее небо без единого облачка в синеве. Адмирал Канарис стоял рядом, вплотную, заглядывая Даньке в глаза, как если бы спешил поймать тень исчезающего леса. Лицо психа было невероятно напряженным, почти разумным. «Что там? – без слов спрашивал Адмирал, не надеясь на ответ. – Как там? Ты ведь знаешь, ты видел… Как там, а?» И Данька не знал, что сказать сумасшедшему.

Возле бетонного бордюра, отделявшего двор от улицы, приплясывала цыганская девчонка. Совсем маленькая соплюшка, закутанная в пеструю шаль. Поверх шали на девчонке сверкало монисто: гроздь разных монеток. Одна монетка висела в центре, отдельно, на длинном шнурочке.

Гривенник.

Старый, еще советский.

– Тебя подвезти?

– Что? А-а… да, подвезите.

– Домой?

– Что? Да, домой.

Цыганочка звонко рассмеялась и припустила вслед за табором, уходящим в небо.

Скользкое, стылое небо марта.

4

– Чайник – баловство. – Борис Григорьевич, хмуря брови, глядел в темное окошко. – Настоящий чифирь не на воде варится, а на талом снегу. В котелок кладут, на костер ставят. В банке стеклянной тоже годится, если в бараке. Приятно смотреть, как оседают чаинки. Успокаивает.

– Убедили. – Старик ловко подхватил чайник, присвистнувший от обиды, пододвинул ближе заранее приготовленный заварничек. – Рецептом поделитесь?

Пить решили именно чай. Иного в маленькой каморке тирщика и не было, кроме бутылки коньяка «Белый аист», спрятанной в глубинах допотопного сейфа. Но о спиртном никто и не заикнулся.

Бородатый не торопясь встал, повел широкими плечами.

– Лучше сам заварю. А рецепт чифиря… Тут главное – настрой, кураж. И еще опыт, конечно. Все остальное – проще пареной репы. Семь ложек чая с верхом на полторы кружки, варить десять минут. Возможны варианты. Их, думаю, под тысячу.

В этот мартовский вечер Зинченко, сам того не зная, резко повысил цену своих акций в глазах скромного тирщика. Не стал возмущаться, спорить, переспрашивать. Подчинился сразу – зашел в тир, присел на колченогий табурет в каморке. Безропотно достал мобильник и позвонил госпоже Калинецкой, велев ей носу не показывать из дому. Выслушал длинный монолог (ушастая собиралась в гости), повторил запрет, затем опять, слегка повысив голос, для верности перезвонил ее шоферу.