Читаем без скачивания Четвертый раунд - Альгирдас Шоцикас

Первым — раньше, чем успел это сделать рефери, — поднял в знак победы мою руку сам Виттерштейн. Мы оба, как по команде, улыбнулись и под овацию зала заключили друг друга в объятия. Не знаю, что чувствовал мой противник, а я был в самом деле очень счастлив: второй раз подряд стать первой перчаткой Европы — такое, думаю, никого не оставит равнодушным.

Домой наша команда увезла две золотые, три серебряные и одну бронзовую медали, а вместе с ними и первое общекомандное место. Изменила тон в отношении советского бокса и зарубежная пресса. «Поразительным по сравнению с Хельсинки является прогресс русских боксеров», — писала немецкая газета «Дер абенд». «Русские изумили тем, что со времен последнего первенства Европы изменили свою тактику, — вторила ей «Берлинер моргенпост». — Русские, которые являлись раньше «безостановочными рубаками» и умели лишь идти вперед, ныне боксировали в английском стиле больше, чем сами англичане».

Оставив на совести зарубежных спортивных обозревателей «английский стиль» и «безостановочных рубак» — тот же Енгибарян, скажем, в Варшаве боксировал ничуть не менее технично и разнообразно, — надо сказать, что само существо этих и подобных им оценок вполне соответствовало действительности. Начиная с Берлина советский бокс уверенно занял на международном ринге прочные, не вызывающие уже ни у кого сомнений позиции.

Что касается лично меня, то мне тоже пора было подвести итоги: прошло девять лет с тех пор, как я впервые надел кожаные перчатки; бой с Виттерштейном оказался сто двенадцатым по счету, сто три из них мне удалось выиграть. Позади осталась дуэль с Королевым, тридцать с лишним побед на международном ринге; пять лет подряд я удерживал за собой звание чемпиона страны в тяжелом весе, дважды завоевывал золотой пояс чемпиона Европы — словом, настала кульминация моей боксерской карьеры, и я это понимал.

Мне удалось добиться всего, чего когда-то хотелось, о чем я мечтал.

Пришла пора подумать о будущем. Не то чтобы я собирался оставить ринг — сама мысль об этом поначалу причиняла боль и никак не желала укладываться в сознании; просто наступил час, когда стало как-то отчетливо, совсем не так, как раньше, ясно, что никто не вечен на ринге и что в жизни существует не один только бокс.

Я к тому времени успел обзавестись семьей и получить высшее образование; начал понемногу приноравливаться к будущей своей профессии — вел тренерскую работу в каунасском спортивном обществе «Жальгирис». В общем, жизнь постепенно как бы расходилась вширь, вбирая в себя, помимо ринга, все новые и новые, неведомые прежде заботы и интересы. Она как бы взрослела вместе со мной, набирала большую глубину и емкость; росло вместе с тем и чувство ответственности — перед государством, перед семьей, перед самим- собой, наконец, Все, словом, клонилось к своему неизбежному логическому завершению: мысль, что скоро придется покинуть ринг, постепенно сглаживалась в своей остроте, становясь день ото дня привычнее.

Чтобы принять окончательное решение, не хватало только толчка извне. А его, как вскоре выяснилось, не пришлось долго ждать.»

ПОСЛЕДНЕЕ «ЗОЛОТО»

Через несколько месяцев после Берлина состоялось очередное первенство страны по боксу, где в четвертьфинальном бою я встретился со своим земляком, одноклубником и соседом по улице Ричардом Юшкенасом. Мы хорошо знали друг друга. До этого мы не раз с ним встречались на ринге, и победа неизменно оставалась за мной.

Ричард был отличным боксером, разве только чуточку тяжеловат; его боевой вес равнялся 108–109 килограммам. Зато и удар у него был капитальный. Однако Юшкенасу не хватило, на мой взгляд, бойцовских качеств, недостаток которых он пытался перекрывать упрямством. Обладая огромной физической силой и выносливостью, он хорошо держал удар, и все наши с ним встречи я выигрывал у него лишь по очкам. Словом, в качестве противника с ним всегда было интересно встретиться, но серьезным своим соперником я его не считал. Да и сам он, насколько я знаю, придерживался той же точки зрения. Ему тогда было 22 года; он только набирал силы, и время расцвета его боксерской карьеры еще не пришло.

Однако Юшкенас к тому времени провел уже около семидесяти боев, и любители бокса его знали. Многие видели в нем многообещающего, способного боксера, но речь пока шла лишь о будущем. Никто не думал, что он через несколько дней станет чемпионом страны в тяжелом весе; никто, в том числе и я сам, не ждал того, что случилось во втором раунде нашего с ним поединка.

Бой начался спокойно и ровно. Разведка была лишней, мы слишком хорошо изучили друг друга. Юшкенас атаковал боковыми, от которых я легко уходил, маневрируя по рингу. Мои атаки, напротив, достигали цели. Я не стремился особенно вкладываться в удар: знал, что Юшкенаса свалить с ног трудно. Да в этом и не было никакой нужды: победа по очкам иной раз выглядит не менее убедительно, чем схватка, выигранная нокаутом. А очки я набирал уверенно и легко: инициатива все время находилась в моих руках.

Противник, как всегда, пытался переломить бой с помощью сильных ударов. Но он, в общем-то, старался впустую: за все наши с ним многочисленные встречи ему ни разу не удалось провести завершающий акцентированный удар. Так развивался бой и теперь. Но Юшкенас, как я говорил, славился упорством и не прекращал своих безнадежных попыток. Безнадежных потому, что я всякий раз видел начало удара. В один из таких моментов, когда противник раскрылся в очередной атаке, я встретил его прямым слева.

Юшкенас в грогги.

Но я знал, что он сумеет оправиться. Так и случилось. Через несколько мгновений он уже старался войти в клинч, но я пресек его попытку точной серией в корпус. Очков за этот раунд я набрал с избытком.

После минутного перерыва Юшкенас вновь попробовал поймать меня на удар; я уклонился в сторону и достал его встречным в голову. Что произошло дальше, я так до конца и не понял. Юшкенас, спасаясь от дальнейших ударов, согнулся и то ли ушел в глухую защиту, то ли принял очень низкую стойку — кроуч. Несколько следующих секунд он работал, а точнее, отбивался в этом положении, глядя, так сказать, на пол. И вдруг откуда-то из-под коленки, что ли, возник удар. Это был не крюк и не апперкот, а что-то среднее, нечто вроде удара в суматошной уличной драке. Ощущение было такое, будто из-под ног вывернулся булыжник и угодил прямо в подбородок. Я до сих пор убежден, что противник и сам не видел, куда бьет, но попал тем не менее как нельзя более точно.

Я лег, словно из-под меня выдернули ноги, лег плотно, на все, как говорится, три точки. Услышал счет, попробовал подняться, но тут же вновь рухнул ничком в брезент.