Читаем без скачивания Предатель - Аарон Дембски-Боуден

Лоргар покачал головой, и его капюшон пошевелился.

— Ты не слушаешь, Эреб.

— Я только и делаю, что слушаю. Я слышу богов так же ясно, как и ты, Аврелиан. Или ты забыл об этом?

Он произнес эти слова мягко и даже дружелюбно, но они разнеслись по всей базилике, словно удар молота.

Аргел Тал напрягся, почувствовав, как губы растягиваются, обнажая удлиняющиеся зубы. Керамит искорежился и заскрипел, когда сквозь поверхность доспеха начали пробиваться ребристые кости с вырезанными на них рунами. Из лопаток взметнулись два громадных крыла летучей мыши, созданные из алой металлоплоти с синими прожилками вен. Кровавый пот начал капать с них на белокаменный пол.

— Ты, — зарычал он двумя голосами, главным из которых явно было шипение демона. — Ты смеешь?

Лоргар вздохнул и поднял руку.

— Нет. Аргел Тал, Раум, оба умерьте гнев. Прошу вас.

Бесшумно сложив крылья, повелитель Гал Ворбак несколько мгновений яростно смотрел на Эреба. Напряжение спало после очередного неприятного смешка Ангрона.

— Как прикажете, сир, — наконец, ответил Аргел Тал. Его голоса пребывали в неустойчивом равновесии. Изменение обратилось вспять все с тем же сопротивлением холодного металла, форма которого менялась против его воли.

— Я не стану спорить с тобой, Эреб. Мне известно, что ты, Кор Фаэрон и ваш старый друг Калас Тифон цепляетесь за веру, будто были просвещены первыми, а потому обладаете уникальным правом вертеть самой Судьбой. Однако я дам тебе последний совет. Тебе решать, послушаться его, или нет. Ты не просветишь Сангвиния.

Лоргар сделал пасс в воздухе перед собой. Там замерцал образ увенчанного ореолом воина, облаченного в доспех цвета яркой крови и окруженного величественными, первозданно-белыми крыльями.

— Взгляни на него. Что ты видишь? Ангела. Ангела. Во вселенной, где, по утверждению Императора, нет богов — в Империуме, где величайшие и мудрейшие представители нашей цивилизации избавились от пут религии — Сангвиний являет собой нечто славное и сверхъестественное, которое не должно существовать. Моему брату известно об этом. Он это чувствует. Он слишком умен, слишком эмоционален, чтобы оно прошло мимо него.

Лоргар опустил голову. Тень капюшона накрывала его лицо до самого подбородка.

— Император, при всех его многочисленных изъянах, хорошо знает своих сыновей. Гор был избран стать Магистром Войны, поскольку он лучший из нас. В Горе все пребывает в гармонии, однако при этом каждая грань доведена до совершенства. Сангвиний такой же. Он затмевает своими добродетелями остальных из нас, ибо кто может сравниться с ним изяществом, милосердием, пониманием людей? И все же наш брат неуравновешен. Неуравновешен в самой сути. Он воплощает собой самое лучшее и худшее из того, что означает быть примархом. Он самый благородный из нас, но и самый напуганный — великолепное создание, порабощенное неуверенностью в себе.

Лоргар снова сделал жест, и сияющий образ Сангвиния исчез.

— О да, Ангел праведен, силен и прекрасен практически во всех отношениях. Однако в его сердце есть злокачественная слабость — слабость, о которой известно лишь немногим из нас. Сангвиний хранит верность отцу из-за безупречной любви и безупречного благородства, и будь это все, его еще можно было бы обратить или убить, как ты того хочешь, сын мой. Но ты не задумываешься о том, что он также верен из-за абсолютного страха. Он боится причины, по которой обладает крыльями. Боится того, что они могут олицетворять. Боится, что при его создании что-то пошло ужасно не так, и боится эффекта, который это могло оказать на его генетических сыновей.

Ангрон глядел на Лоргара с неприкрытым вниманием, на мгновение позабыв о вызванном Гвоздями огне внутри черепа. Эреб хранил твердое молчание.

— Неуверенность, которая, быть может, привязывает Сангвиния к Императору сильнее, чем всех прочих сыновей, состоит в том, что он думает, будто должен доказать больше всего.

Лоргар посмотрел на гладкую кожу своих рук, покрытую золотой тушью, и мягко выдохнул.

— И все же, если сравнивать с прочими из нас, это не так.

Владыка Несущих Слово снова перевел взгляд на Эреба. Из-под капюшона блеснули его глаза.

— Послушай меня хотя бы сейчас. Вы с Кор Фаэроном слишком много вкладываете в дурацкие гамбиты. Я знаю, что Кор Фаэрон пытался просветить Жиллимана, а не убивать его, как было приказано. Его неудача разнеслась в варпе как неблагозвучная нота в уже несовершенном произведении. И мне известно, что из-за своей неуклюжей попытки обращения он лишился возможности нанести смертельный удар. История повторится. Если ты бросишь все на Сигнус Прайм, то выиграешь не больше, чем Кор Фаэрон на Калте. Теперь этого уже не изменишь, однако я ведь предупреждал вас раньше. А теперь иди.

Капеллан стоял в ошеломлении. На его лице читалось сдержанное потрясение. Наконец он низко поклонился и испросил соизволения удалиться.

— Ну разумеется, — мягко произнес Лоргар.

Эреб развернулся, чтобы уйти, но его остановил насмешливый грохот голоса Ангрона.

— Ты удачно прибыл, жрец, — Пожиратель Миров буквально выплюнул последнее слово. — Как раз вовремя, чтобы пропустить драку. Скажи-ка мне, не стал ли ты после всех молитв и мелких предательств больше проповедником, чем воином?

Эреб вышел из помещения, ничего не ответив. Ангрон наблюдал за ним, металлические зубы поблескивали в злобной улыбке. Когда двери закрылись, Лоргар обернулся к Аргелу Талу, посмотрев тому в глаза.

— Сын мой. Истинный сын.

— Отец?

— Скоро Эреб что-то тебе предложит. Я вижу это в его глазах и чувствую в сердце, хотя подробности остаются для меня недоступны. Откажись. Сколь бы велик ни был соблазн, какое бы искупление ни сулило его предложение — ты должен отказаться.

— Я так и сделаю, повелитель.

Лоргар доброжелательно улыбнулся, сияя золотом.

— Я знаю. А теперь возвращайтесь к своим делам, друзья мои. Нужно готовиться сжечь этот мир и двигаться к следующему.

Кхарн пробирался через суматоху, творящуюся на мостике «Завоевателя». Тела убрали, а пятна отчистили, но он еще чуял запах разорванной плоти, пролитой крови и вонь отходов из опорожненных кишок. Смерть оставалась на борту, невзирая на все усилия системы очистки воздуха. Под потолком болтались и искрили кабели. Целые блоки экранов и консолей превратились в дымящиеся куски металла. Пол и стены были испещрены лазерными ожогами и дырками от пуль, которые перемежались более глубокими воронками от огня болтеров. Последних было меньше, поскольку у Ультрадесантников был богатый выбор целей.

Лотара сидела на своем троне над этим безумием. Кхарну никогда не доводилось видеть ее настолько злой. В том, как она переводила свой гнев в холодное кипение, было что-то почти хищное. Ей не было нужды что-либо говорить. Даже не было нужды хмуриться. Ее настроение становилось очевидно по льду во взгляде и тому, как она сидела на троне, продолжая наблюдать, наблюдать и наблюдать.

Кхарн остановил свое аккуратное продвижение, когда увидел, что возле трона стоит на страже Лорке. Он поднялся по ступеням, в первую очередь отдавая дань уважения дредноуту, а не капитану.

— Магистр Легиона, — произнес он, ощутив странный позыв преклонить колени. Слишком много времени с Несущими Слово, подумалось ему. — Вы с нами.

— Капитан пробудила меня.

— Я слышал про Делваруса и триариев, — он бросил взгляд на наблюдающую за ним Лотару. — Многое изменилось с тех времен, когда вы в последний раз ходили среди нас, сэр.

«Контемптор» издал звучный лязг фиксирующихся сервоприводов. Это показалось Кхарну проявлением неудовольствия, хотя он не знал, почему.

— Я вижу. Ты был занят, Кхарн.

Это было вовсе не то добросердечное воссоединение братьев-офицеров, которого ожидал Кхарн. Он посмотрел на Лотару.

— Ангрон идет. Он просит вас приготовиться к бомбардировке планеты через двенадцать часов.

Она подалась вперед на троне, широко раскрыв глаза.

— Это шутка? После всего этого вы хотите, чтобы я сделала то, что следовало сделать с самого начала?

Он был не расположен вдаваться в метафизические подробности насчет резонанса боли и духовного отражения эмоциональных мучений. Не то, чтобы он этого не понимал, однако не был уверен, верит ли.

— Приказ Лоргара, — он слишком устал, чтобы улыбаться. — Мир истекает кровью, и все оставшиеся в живых забились в норы. Он хочет сжечь их за грех трусости.

«И выжать последние струйки страдания», — подумал он.

— Кхарн… — она глядела на него с беспомощной яростью в глазах. — Что мы тут делаем? Что это за война?

Ему было нечего ответить. Во всяком случае, ничего практического.