Читаем без скачивания Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

— Садись! Не мешай! — зашикали на него сидевшие сзади. — Продолжайте, устаз Райан! Не обращайте на него внимания!

И устаз Райан с невозмутимым видом продолжал рассказывать о том, как еще правоверный халиф Омар[18] стремился распределить богатство поровну между людьми, как он добивался установления справедливой власти. Шейх Талба забился в самый дальний угол и даже голову вобрал в плечи, так он хотел, чтобы никто его не видел, да и сам он не хотел никого видеть и замечать, особенно Исмаила. А тот, вытаращив глаза, делает ему какие-то знаки и даже пытается окликнуть. Но шейх Талба упорно ничего не слышит и не видит — он молится. Наконец Исмаил не выдерживает и вскакивает. И сразу как по команде между ним и Райаном поднялись несколько человек, настороженно вглядываются они в лицо учителя и в злые глаза каирца, готового помешать им слушать проповедь.

— Хорошо говоришь, устаз Райан! — раздался вдруг чей-то голос. — Продолжай! Твои слова что бальзам на душу…

— Это что еще за выкрики, Бухейри? — не утерпел, возмутился шейх Талба. — Ты не в кино, а в мечети, в божьем храме.

— Прекратить безобразие! — закричал Исмаил. — Кто такой этот Бухейри? Надо его наказать, и как следует!

Худощавый юноша в голубой галабее и маленькой засаленной такии, прищурившись, с вызовом посмотрел на Исмаила, потом на Ризка и снова выкрикнул:

— Говори, говори, Райан! Нам приятно тебя слушать. Кому не нравится, пусть уходит. А нас не запугать. Это я говорю — Бухейри. Можешь мне не угрожать! — бросил он в сторону Исмаила. — Я не боюсь твоих угроз. Интересуешься, кто я такой? Бухейри! Простой парень из… — он на мгновение запнулся и, набрав воздуха, словно с разбега закончил: — из революционного аван… авангара!

— Авангарда! — поправил его кто-то из молодежи под общий хохот.

Устаз Райан хотел было сдержать душивший его смех, но не сумел, и лицо его озарила добрая, веселая улыбка.

— Что здесь происходит? — закричал Исмаил, окончательно потерявший самообладание. — Это мечеть, святое место или какое-нибудь кабаре? Что за хохот! Какие могут быть здесь шуточки? Это надругательство над религией! Где шейх? Не годишься ты, видно, Талба быть шейхом.

Шейх Талба весь съежился, втянул еще больше голову в плечи и что-то невнятно пробормотал. Однако Райан, даже не поглядев на Исмаила, спокойно заявил:

— Не вы его назначали шейхом, и не вам его снимать. А что такое кабаре — вам лучше известно. Мы там не бывали и не бываем. Мы посещаем только мечеть, которую и чтим как божий храм. И где это записано, что в доме аллаха нужно обращать свой взор только на небеса? В мечети люди испокон веков обсуждали и все свои земные дела: как лучше устроить жизнь, как добиться справедливости, как избавиться от зла и посеять побольше добра… Вам что, это не нравится? Может, вы и службу прикажете прекратить, как запретили собрание кооператива?

В мечети послышался одобрительный гул. Кто-то засмеялся. Люди подняли головы, уже не со страхом, с откровенным презрением и вызовом глядя на Исмаила.

Райан, спустившись с мимбара, продолжал:

— Поклонимся же аллаху и, молясь ему, будем помнить, что он повелевает сеять добро, справедливость и отвергает зло, насилие, излишества и всякие греховные дела. — Затем, обратившись к шейху, заключил: — Теперь твоя очередь — начинай молитву!

Люди поднялись с корточек, получилось как бы несколько рядов, и во главе этого строя стоял Райан.

— Вот, полюбуйся, Исмаил-бей, — зашептал на ухо своему соседу Ризк, — убрали Абдель-Максуда — так теперь в командиры вылез учитель Райан, схватили щенка Салема — так гавкает эта собака Бухейри. Арестуем этих — вместо них появится еще десяток бунтарей. Но этого сукиного сына, Бухейри, клянусь аллахом, я проучу. Посидит в конюшне взаперти день-другой — станет посмирнее.

— Нужно, ваша милость, смелее действовать и не бояться уездных властей. Чуть кто поднимет голову, сразу надо бить его по башке, чтобы другим неповадно было. Иначе нам не удержать бразды правления в своих руках. Феллахи другого языка, кроме кнута, не понимают. Это ведь скоты. Поверьте мне, ваша милость, уж я-то их хорошо изучил. Не наденешь на них ярма — не попашешь! И на уездный центр нечего оглядываться — там достаточно своих людей, всегда поддержат.

Молитва окончилась, люди, прощаясь друг с другом, направлялись к выходу.

И в этот момент на всю мечеть раздался зычный голос устаза Райана:

— Послушайте, вы, сеид из Каира! Мне хотелось бы вам посоветовать не вещать во всеуслышание то, в чем вы плохо разбираетесь. Кто вам, например, сказал, что неженатый человек не может читать проповеди в мечети? Откуда вы взяли, что молодой человек не имеет права предводительствовать во время богослужения? Если вы имели в виду меня, то мне скоро исполнится тридцать, а нашему пророку Мухаммеду — да будет благословенным имя его! — не было, к вашему сведению, и двадцати, когда он возглавил своих сподвижников старше его по возрасту и стал предводителем большого войска. Ненамного старше был и его ближайший соратник и полководец Абу Бекр. Так что ваши познания в исламе весьма слабые. Прежде чем поучать других, вам не мешало бы поучиться самому. Если же вы считаете себя образованным мусульманином, то по крайней мере должны знать, что ислам высоко чтит свободу и решительно выступает против угнетения, несправедливости и таких пороков, как жадность и корыстолюбие… Потом нам хотелось бы все-таки узнать, где и кем вы работаете в Каире. И кого вы здесь представляете? Скажите нам все-таки, кто вы такой, ну, хотя бы для того, чтобы нам познакомиться и поближе узнать друг друга.

— Я не обязан вам отвечать! — срывающимся голосом выкрикнул побагровевший Исмаил. — Достаточно вам знать, что я из Каира и говорю от имени Каира. А если кому этого мало, то дополнительные сведения он сможет получить там, где в настоящее время находятся Абдель-Максуд, Абдель-Азим, Салем и Хиляль. Такая участь ждет каждого смутьяна. Мы не допустим анархии. Нам поручено навести порядок, проследить, чтобы люди занимались нормальной производительной деятельностью, а не митинговали. Зачинщиков беспорядков мы будем строго наказывать!..

— Вот вы говорите: «мы». А кто вы, собственно говоря, такие? — подал голос Адли. — От чьего имени вы все-таки выступаете? От имени Каира? Но в Каире живут разные люди — там есть и убежденные социалисты, и реакционеры, и агенты империалистов, и оппортунисты, и всякого рода приспособленцы. Кого же из них вы представляете?

Исмаил повернулся к говорившему. На него в упор с дерзким вызовом смотрели горящие ненавистью глаза Адли. Рядом с ним стояли юноши — лица возбужденные и решительные, как у людей, готовых ринуться навстречу самой большой опасности, совершить любое безрассудство во имя овладевшей ими идеи. Быстро оценив обстановку, Исмаил решил не связываться с этими юнцами. От них всего можно ожидать. Ведь это не чиновники, которые трясутся за свое место, и не феллахи, которые боятся потерять клочок земли. Этих чем припугнешь? Им терять нечего. И все же их поведение нельзя оставлять безнаказанным.

— А кого ты представляешь, сопляк? — с явной угрозой спросил Исмаил. — Как тебя зовут? Кто твой отец? Отвечай, да быстрей! Он член кооператива?

— А тебе какое дело? Сначала сам скажи, кто ты такой.

Все притихли, с любопытством и не без страха поглядывая то на Исмаила, то на Ризка, который вдруг изменился в лице, готовый прийти на помощь своему каирскому гостю. Однако Исмаил отвернулся и, сделав вид, что не расслышал последних слов Адли, быстро направился к выходу. За ним последовал и Ризк. Люди, проводив их взглядами, вздохнули с облегчением, впервые за последние пять дней почувствовали уверенность в своих силах. Уже у самого выхода Бухейри заявил надевавшему свои шикарные городские туфли Исмаилу:

— Запомни — я Бухейри. Из революционного авангарда! Я ничего не боюсь! Я помогу выбраться из тюрьмы моему другу Салему. Мы освободим всех наших товарищей!

Выходившие из мечети люди пожимали руки устазу Райану, Бухейри, Адли или награждали их восхищенными и благодарными взглядами.

Энергично работая локтями, Тауфик с трудом пробился через толпу к Ризку, ожидавшему на крыльце Исмаила.

— Ты где пропадаешь, Тауфик? — нахмурился Ризк. — Почему тебя не было на праздничной молитве?

Тауфик, почесывая затылок, пробормотал что-то невнятное — он шарил глазами по толпе. Увидев Тафиду, процедил сквозь зубы:

— Ну, подожди, Тафида! Я с тобой еще посчитаюсь!

— Разве можно так непочтительно, Тауфик, называть девушку? Тем более дочь нашего почтенного шейха? — пристыдил его кто-то из молодежи.

— Ты должен говорить ей: «О свет очей моих, девушка, пронзившая взглядом сердце мое!» — продекламировал смеясь Адли.

— Нет, Адли! — громко возразил кто-то. — Теперь он ее будет величать иначе: «О Тафида, дочь Талбы, проломившая камнем череп Тауфика!»