Читаем без скачивания Это Америка - Владимир Голяховский

Раввин вдруг воскликнул:

— Как, они не знают еврейских обычаев?!

— Я же сказал, они гойки, ничего не знают, и они в горе. Надо сказать им про похороны.

Раввин стал быстро — быстро дергать бороду:

— Ай, ай… Но я не могу говорить с гойками, мне нельзя по нашим законам. Вы и поговорите. Похороны надо делать завтра. Ай, ай, какое горе!.. Кто бы мог подумать? Вот сейчас был жив и вот сейчас умер… Поговорите с женщинами, скажите, что похороним за счет синагоги.

Яша подошел к женщинам и заговорил:

— Он сказал, что похороны надо устраивать завтра.

Маруся вздрогнула, посмотрела на него мутными глазами, полными слез:

— Почему завтра? Я хочу побыть с моим Мишей подольше, двадцать пять лет прожили душа в душу… В России всех три дня дома держат, а вы говорите завтра.

— Так в России три дня держат, а по еврейским законам надо завтра, до шабата.

— Какого еще шабата? — недовольно вступила в разговор Роза.

— До субботы, в субботу евреям нельзя ничего делать, надо только молиться.

— Господи, опять молиться?..

— И на кладбище должны быть только мужчины, надо набрать десять мужчин.

— Как так, почему только мужчины? — поразилась Маруся. — А мы с дочерью?

— Послушайте, по еврейским законам на кладбище должны быть только мужчины. Зато вам это ничего не будет стоить, синагога возьмет на себя все расходы. Послушайте, он же еврей, и его надо хоронить на еврейском кладбище по еврейским обрядам.

Раввин все время молчал и прислушивался, но неожиданно вступил в разговор:

— А на смешанном кладбище с вас запросят столько! Вы даже не представляете.

Роза тяжко вздохнула:

— Мама, наверное, надо соглашаться. Выхода нет, где мы столько денег возьмем?

У Маруси на лице застыло отчаяние:

— Ах, мне теперь уже все равно, моя жизнь кончилась с моим Мишенькой.

Яша принялся ее утешать:

— Ой, что вы! Ваша жизнь еще будет красивой. В Израиле все люди живут счастливо.

Раввин оттащил Яшу в сторону и тихо спросил:

— Послушайте, а ему обрезание делали? В России было много необрезанных евреев.

— Не знаю, точно нельзя сказать: он из Саранска.

— Но мы должны точно знать, мы не можем хоронить необрезанных. Ой, что будет, если мы похороним еврея без обрезания, ой что будет!..

— А как нам узнать?

— Да — да, как узнать?.. Послушайте, я вам скажу — вы спросите у жены.

— Я?..

— А кто же еще? Не мне же разговаривать с гойкой. Вы, вы идите!

Яша смущенно стал подступать к Марусе, тронул ее за плечо:

— Могу я задать вам вопрос по секрету?

Она припала лицом к руке покойника:

— Какой еще секрет? Нет моего Мишеньки дорогого, а вы тут…

Яша сказал еще более робко:

— Конечно, я понимаю, его нет, но есть очень важный вопрос. Отойдемте в сторонку. Видите ли, чтобы быть похороненным на еврейском кладбище, надо обязательно…

Она занервничала:

— Что надо? Вы же сказали, что синагога все расходы возьмет на себя.

— Конечно, конечно, расходы синагога возьмет… Но надо знать, делали ли ему обрезание.

— Обрезание? — Маруся уставилась на него непонимающим взглядом.

— Ой, вы не нервничайте, это по закону раввината.

Маруся схватилась за голову:

— Человек умер, лежит в этой же комнате, еще теплый, а вы меня спрашиваете такие глупости!.. Как вам не стыдно?!

— Так вы же не понимаете, это важно.

— Чего ему от нас нужно, вашему раввинату?

— Так ему только нужно знать, делали вашему мужу обрезание или нет?

Маруся тяжело вздохнула:

— Ах, боже мой! Да ничего я об этом не знаю, он мне не говорил никогда.

— Вы не знаете? Он не говорил?

— Никогда у нас об этом не было разговора.

Яша беспомощно оглянулся на раввина, пролепетал:

— У вас не было разговора? А вы, вы сами…

— Что я сама?

Яша замялся, опустил глаза:

— А вы сами что, не видели?

— Молодой человек, что за вопросы вы задаете пожилой женщине? Стыдитесь! — Рыдая, она отошла от него и снова встала возле тела.

Раввин потянул Яшу за рукав:

— Что она сказала?

— Она сказала, что не знает.

— Так — так, так… не знает. Послушайте, как это она не знает?

— Говорит, что он ей не рассказывал.

— Не рассказывал? Ой, ой, ой… Послушайте, а она сама, она что, не видела?

— Ребе, она говорит, что это неприличный вопрос.

— Ай, ай, ай… двадцать пять лет прожили, и она не видела? Но нам надо знать. Иначе мы не можем его хоронить на еврейском кладбище.

— А как нам узнать?

— Да, да… как нам узнать? Послушайте, а вы сами посмотрите.

— Я? Ребе, ну почему я?

— Ну вы же доктор. Вот и посмотрите.

— Но я же психиатр. И как я могу это сделать?

— Как? Я вам скажу: спустите с него штаны и посмотрите.

— Но эти женщины, они же рядом.

— А иначе мы не можем его хоронить. Знаете, вы устройте так, чтобы женщины вышли, и потом мы вместе посмотрим.

— Они не захотят уйти. Как их увести? На сколько?

— Ну, надо брюки спустить и обратно натянуть за пять минут. Ушлите их на пять минут.

— Я придумал! Я скажу, что мы должны прочитать над покойником особую мужскую молитву.

Раввин в восторге обнял Яшу:

— Ах, голова! Настоящая еврейская копф! Как придумал — молитву прочитать!

— Я скажу, что на пять минут. — И Яша направился к женщинам. — Я очень извиняюсь, но наш раввин хочет прочитать над вашим мужем особую мужскую молитву.

— Пускай читает, нам все равно, — ответила Роза безразлично.

— Так вы же не понимаете, это такая мужская молитва, особая, женщины не могут присутствовать. Всего пять минут, я очень извиняюсь.

Маруся опять застонала:

— Господи, да что же это такое? В последние часы я не могу посидеть возле мужа.

Все-таки Роза увела ее.

20. Обрезание

Яша закрыл дверь и на цыпочках подошел к телу Миши, осторожно расстегнул брюки и стал стаскивать с тела.

Раввин спросил:

— Послушайте, что вы там возитесь, вы уже достали?

— Ребе, я ищу, я ищу… Ага, есть, поймал что-то.

— Так — так, поймал. А что поймал?

— Я что-то не пойму… — ответил Яша недоуменно.

— Чего вы не понимаете? А я вам скажу: вы его подвигайте: туда — сюда, туда — сюда.

— Как подвигать?

— Я же вам говорю: туда — сюда, туда — сюда, — и раввин показал движением руки.

Яша брезгливо отодвинулся от тела:

— Но… он же мертвый… Вы возьмете грех на себя?

Раввин в нетерпении зашипел на него:

— Ай, ай, грех… я беру грех на себя. Дайте я сам сделаю! — Он оттолкнул Яшу, начал манипулировать и вдруг вскрикнул: — Ой, послушайте, дела плохи!