Читаем без скачивания Феодальное общество - Марк Блок

Но надо отметить, что родня не могла обеспечить полную защиту человеку, которому в ту эпоху грозило множество опасностей. Семья была слишком изменчива, нестабильна, в ней изначально был заложен конфликт между материнской и отцовской родней. Поэтому люди были вынуждены искать других связей с людьми и опираться на них. Этому у нас есть подтверждение: в краях, где продолжали существовать мощные кланы с наследственностью по мужской линии, — а это было на немецких землях при впадении рек в Северное море и у кельтов на островах — в деревенской местности отсутствовала вассальная зависимость, феод и сеньоры. Значимость родственных связей была важным элементом феодального общества; по мере того как родственные отношения ослабевали, крепли феодальные отношения.

Книга вторая.

ВАССАЛИТЕТ И ФЕОД

Глава I. ОММАЖ ВАССАЛА 

1. Человек человека

Быть «человеком другого человека» — в феодальном словаре это было самое распространенное и значимое выражение. Общее и для романских, и для германских наречий, оно служило для обозначения личной зависимости, имело точный юридический смысл и использовалось для всех классов без исключения. Граф был «человеком» короля точно так же, как серв — «человеком» деревенского сеньора. Иной раз в одном и том же тексте с интервалом в несколько строк так именуются люди, принадлежащие к совершенно разным социальным слоям: например, в конце XI века нормандские монахи жалуются, что их «люди» — то есть irx крестьяне, — были принуждены высокорожденным бароном работать в замках его «людей», то есть рыцарей, вассалов{129}. Подобное совмещение никого не смущало, так как, кроме разделяющей людей социальной пропасти, существовал единый принцип: подчинение одного человека другому.

Но если принцип именно этой связи между отдельными людьми распространялся на все общество в целом, без всякого исключения, то формы этой связи были разными. Переход от самых низших слоев населения к самым высшим осуществлялся иной раз весьма плавно. Но в разных странах системы соподчинений все же отличались друг от друга. Среди множества зависимостей мы остановимся на самой характерной — вассальной связи, и изучим ее на материале самого «феодализированного» района Европы, сердца старинной каролингской империи, районе Северной Франции и прирейнской Германии, постаравшись описать самые характерные черты этого института в момент его полного расцвета — от X до XII века — и опустив период его зарождения.

2. Оммаж в эпоху феодализма

Вот друг перед другом два человека: один хочет служить, второй соглашается или желает быть хозяином. Первый соединяет ладони и сложенные таким образом руки вкладывает в руки другого: откровенный знак подчинения, который иногда подкреплялся и коленопреклонением. В то же время тот, кто вкладывал руки, произносил несколько коротких слов, признавая себя «человеком» своего визави. Затем господин и вассал целовались в губы в знак согласия и дружбы. Таков был простой, но впечатляющий для чувствительных к зрелищам средневековых людей обряд, подкреплявший одну из самых существенных для феодального общества связей. Сотни раз описанный или упомянутый в текстах, воспроизведенный на печатях, миниатюрах, барельефах он назывался «оммажем» («превращением в человека» от «ом» — человек) (по-немецки Mannschaft). Того, кто становился господином, именовали «сеньор»[28]. Часто подвластного называли «человек такого-то сеньора». Иной раз с большим уточнением: «человек, отданный руками и устами этому сеньору». Но употребляли также и более общее: вассал, или до начала XII века «подчиненный».

В этом обряде не было ничего христианского, символика его связана с древними германскими обычаями. Но в христианском обществе клятву верности непременно скрепляли именем Христа, и этот языческий обряд со временем потерял силу. И хотя «оммаж» существовал на протяжении всего Средневековья и никогда не менялся, в эпоху Каролннгов возник второй ритуал, религиозный, и слился с первым: вассал, положив руку на Евангелие или какую-нибудь реликвию, клялся быть верным своему господину. Эту клятву называли «обещание» (по-немецки Treue, по-старонемецки Hulde). С этих пор церемония проходила в два этапа, но этапы не были равнозначными.

«Обещание» было делом заурядным. В обществе, подверженном постоянным катаклизмам, недоверие было нормой, точно так же, как и обращение к небесным силам как к единственной инстанции, способной хоть как-то удержать от измены, поэтому клятву верности требовали но самым разным поводам и очень часто. Чиновники короля или сеньора приносили ее, поступая на службу. Прелаты частенько требовали ее от своих клириков, сеньоры-землевладельцы — от своих крестьян. В отличие от оммажа, который сразу целиком и полностью отдавал во власть господина подчинившегося, привычное и обыденное «обещание» могло быть повторено много раз но отношению даже к одному и тому же человеку. «Обещания» повторялись и без оммажа. Но мы не знаем оммажа без «обещания». Когда оба эти ритуала совместились, главенство оммажа выражалось уже в том, что он всегда приносился первым. Именно он связывал двух людей особыми тесными узами, «обещание» вассала было односторонним, редко когда сеньор отвечал вассалу подобной же клятвой. Словом, именно благодаря оммажу создавались вассальные отношения в их двойном аспекте: покровительства и служения.

Связь, порожденная оммажем, кончалась только со смертью слуги или господина, в этом случае она развязывалась сама собой. В реальности мы увидим, что очень скоро вассалитет станет наследственным. Но обряд при этом останется неизменным. Сын умершего вассала будет приносить оммаж сеньору, которого он унаследует от отца; наследник покойного сеньора будет принимать оммажи от вассалов отца, будут меняться люди, но не сам ритуал. До поры до времени оммаж не мог совершаться по доверенности; подобные примеры — достояние гораздо более позднего времени, когда смысл старинных жестов был почти что полностью утрачен. Во Франции обряд по доверенности по отношению к королю становится возможным только при Карле VII и то после больших колебаний{130}. Как бы там ни было, но социальная связь двух людей, благодаря этому обряду, сближала их почти что физически.

Обязанность повиновения и помощи, которая вменялась вассалу, точно также вменялась и любому другому, кто становился чьим-то «человеком». Но у вассала были особые обязанности, и мы к ним еще вернемся, специфика их определялась условиями и образом жизни этих людей, а так же их рангом. Несмотря на разницу в богатстве и авторитете между сеньором и вассалом, оба они были людьми одного круга, из любых слоев общества вассалов не набирали. Вассалитет был формой зависимости среди высших классов, отличительным занятием которых было военное искусство и управление. Во всяком случае, в окончательной форме. Для того чтобы понять специфику вассалитета, нужно посмотреть, как он сформировался, высвободившись из целого комплекса других социальных и личных связей.

3. Происхождение отношений личной зависимости

Искать себе покровителя или покровительствовать кому-то — подобные стремления в природе человеческой и не зависят от времени. Но начало юридически обоснованным институтам они положили лишь однажды и в том государстве, где все остальные институты были в состоянии развала, — таково было положение Галлии после распада Римской империи.

Представим себе общество эпохи Меровингов. Ни государство, ни родня не предоставляли достаточной защиты. Сил деревенских общин хватало только на поддержание внутреннего порядка. Городские коммуны только-только зарождались. Всюду слабый чувствовал потребность приникнуть к более сильному. Власть имущие в свою очередь могли поддержать свой авторитет, богатство, обеспечить свою безопасность лишь с добровольной или принудительной помощью низших. Одни искали себе хозяина, другие охотно и подчас очень грубо распоряжались. А поскольку сила и слабость — понятия относительные, то один и тот же человек мог быть зависимым от более сильного и покровительствовать более слабым. Так стала формироваться обширная сеть личных связей, пересекающиеся нити которой тянулись с этажа на этаж социального здания.

Поколение за поколением люди жили, подчиняясь требованиям момента, не собираясь создавать и не чувствуя, что создают новые социальные отношения. Инстинктивно каждый стремился использовать те источники, которые предоставляла существующая общественная структура, и если в конце концов было бессознательно создано что-то новое, то только потому, что все хотели как-то приспособить старое. Традиции, институты, учреждения, которые унаследовало общество, избавившееся наконец от нашествий, были весьма пестрыми: к римским законам прибавились законы и обычаи народов, завоеванных Римом, а также германские обычаи и традиции, которые до конца так и не исчезли. Но не будем впадать в ошибку и искать в вассалитете и — шире — в феодальных общественных институтах этнические корни, не будем опять становиться пленниками фальшивой дилеммы: Рим или «чащобы германских лесов»? Оставим эти загадки временам, когда ученые были менее осведомлены, чем мы, о творческих возможностях эволюции и верили вместе с Буленвилье в то, что почти вся аристократия XVII века произошла от франкских воинов, и вместе с молодым Гизо в то, что Великая французская революция — это галло-романский реванш. Физиологи древности точно так же находили в сперме готового человека. Однако уроки феодального терминологического словаря достаточно прозрачны: в названиях соседствуют элементы самого разного происхождения — одни позаимствованы из языка побежденных, другие — победителей, а третьи, как, например, «оммаж» — свежей чеканки и точно отражают социальный режим, который хоть и носил отпечаток прошлого, тоже весьма разнородного, но был сформирован в первую очередь вовсе не прошлым, а своеобразными условиями современности. «Люди, — гласит арабская пословица, — больше похожи на свое время, чем на своего отца».